Ариман и вправду жалел, что позволил нэрси уговорить себя и отпустил Скилла из подземного судилища. Он рассчитывал, что скиф погибнет в Синем, или в Серебряном, или, в крайнем случае, в Золотом городе. Тогда Ариман думал, что ничего не потеряет, доказав Тенте, что нуждается в ней и готов ради нее на многое. А он и впрямь мог отдать за ее любовь все, кроме разве что власти. И еще Ариман не мог отдать за нее жизнь — сие было не в его воле, ибо он обладал бессмертием.

Это странное чувство не посещало бога тьмы целую вечность. Ариман полагал, что не нуждается ни в любви, ни в жалости. Его питали злоба и ярость, заставлявшие бешено колотиться сердце. И вдруг оно содрогнулось от чего-то непонятного, почти похожего на… Он не любил это слово, он почти боялся его. И в чувстве, посетившем холодную душу, было больше нежности, чем страсти. Нежности скорее отеческой; нежности к никогда не существовавшему и вдруг обретенному ребенку. Именно такое чувство Ариман испытывал к Тенте — хрупкому созданию, существующему исключительно по его прихоти и любящему его. Не поклоняющемуся, а именно любящему.

Понимание этого пришло внезапно — в тот миг, когда Тента, рискуя жизнью, вдруг стала на его защиту и вступила в схватку с дэвом. Что ж, слуги обязаны жертвовать жизнью ради спасения господина. Это нормально. Но внезапно он почувствовал, что боится за нее. Боится! Он, не думавший ни о ком, кроме себя, многие тысячелетия! И невероятна была ярость бога, спешившего на помощь той, которая внезапно вошла в его сердце. Дэвы разлетались во все стороны, словно комки пустынного лишайника, когда Ариман пробивался к нэрси. Схватив придавившего ее монстра, он бросил его о скалу с такой силой, что скала раскололась надвое. Он взял девушку на руки и взвился в воздух, а потом залил поляну огненной волной, уничтожая всех и вся. И тут же помчался в свой замок.

У девушки была сломана рука, но серьезных повреждений не оказалось. Он нежно гладил больное место своим мертвенным дыханием, пока кость не срослась, а рана не затянулась. Оставив все дела, Ариман просидел у ее постели два дня и две ночи, ни разу не сомкнув век. Впрочем, он был бог и не нуждался в сне. Но все равно: потратить столько драгоценного времени на ничтожное создание, которых он сотворял тысячами, — это было удивительно.

Когда Тента открыла глаза, быть может, впервые за многие века, он улыбнулся. Не оскалил зубы в жестокой улыбке, а именно улыбнулся. Он излучал счастье, и нельзя было не понять этого. Конечно же она поняла. Ариман сам дал ей в руки власть, которой женщина с тех пор умело пользовалась, но никогда не злоупотребляла. У нее было очень умное сердце, и она чувствовала ту грань, перед которой нужно остановиться. Тента рискнула переступить ее лишь однажды, прося за скифа. Он понимал, как трудно ей было отважиться на подобную просьбу, и не посмел отказать, хотя ему следовало это сделать.

Женщины всегда приносили ему только горе — вольно или невольно. Бог тьмы, однако, позабыл об этом. Он даже помягчел сердцем, он был готов петь по ночам серенады, хотя ночи слишком ценны для него, чтобы тратить их попусту.

Он даже не устоял перед ее просьбой снять маску.

— У тебя красивое лицо, — сказала Тента, — и шрам ничуть не портит его. Почему ты скрываешься под этой ужасной маской?

Да, это чувство пришло к нему очень не вовремя. Слишком много было дел. Козни врагов, могущественных и коварных, козни тайных врагов, не менее коварных и могущественных. А теперь еще и чертов скиф. Напрасно, строя свой мир, он дал клятву играть по правилам этого мира. И он не мог преступить клятву, потому что дал ее себе. А теперь это создавало немало проблем.

— Ты что-то сказала? — Ариман повернулся к нэрси.

Лицо Тенты слегка дрогнуло.

— Ты убьешь его?

Бог ответил на вопрос вопросом, в котором сквозила болезненная ревность:

— Выходит, он все-таки тебе небезразличен?

О, как ему хотелось услышать: да, безразличен. Но ответ оказался уклончив:

— Он был добр ко мне.

— Я знаю. — Ариман вздохнул и посмотрел в магический кристалл: фигурки как раз входили в ворота замка. — Боюсь, мне придется это сделать. Он отнимает у меня то, в чем я сейчас более всего нуждаюсь, — время… и тебя, — добавил бог тьмы после короткой паузы.

— Так отправь его куда-нибудь подальше — в Скифию или Киау. Или опять к Сфинксу. Ведь ты можешь сделать это.

Ариман покачал головой:

— Нет. Это не входит в правила игры. Я уже даровал ему такую возможность. Теперь я могу даровать ему лишь смерть. И хватит об этом. Отправляйся в свои покои.

Тента поняла, что спорить бесполезно. Она прикусила губу и вышла вон из залы.

Проводив ее взглядом, Ариман начал мысленно отдавать своим слугам приказания. Бой должен закончиться очень быстро. Неотложные дела требовали присутствия бога тьмы в таинственной черной сфере, где собиралась энергия звезд. Энергии этой уже было достаточно, чтобы, выплеснув ее, слить оба земных мира — тот, что создан временем, и тот, что создан черной магией Аримана, — и подчинить воле владыки тьмы все сущее. Ариман давно мечтал об этом. О, как давно…

Повелитель зла еще не знал, что планам его не дано осуществиться. В тот миг, когда он отдавал слугам приказ уничтожить безумных людей, осмелившихся мериться с ним силой, в замок проникли другие враги, гораздо более могущественные, чем отважные кочевники. Некоторые из этих врагов не были людьми, другие — были, но лишь плотью, ибо суть их находилась за пределами бытия, а могущество их стояло над бытием.

Эти враги пришли не за женщиной и не для мести. Ими двигала жажда власти — чувство настолько сильное, что его невозможно передать словами. Они жаждали вознестись над миром и вели давнюю борьбу с повелителем тьмы Ариманом, также мечтавшим о беспредельной власти. Они знали о боге тьмы очень много. Ариман же лишь подозревал об их существовании; лишь подозревал, но не знал ровным счетом ничего.

Им дали войти, чтобы не гоняться по скалам за каждым в отдельности, а уничтожить всех разом. Им не только дали войти, но и указали путь, которого следовало придерживаться. А в конце пути их ждала смерть…

Сквозь медные ворота, гостеприимно распахнувшиеся пред ними, пятерка отважных проникла в огромную залу, невероятно великолепную, отделанную камнем черных тонов. Пол этого громадного помещения был выложен серебристыми и черными плитами шлифованного гранита, колонны высечены из серого мрамора, а стены и потолок покрывал слой густо-зеленого нефрита. Эта зала, нареченная Ариманом Ночной, служила местом торжественных приемов, устраиваемых владыкой тьмы в ночь полнолуния. В ту заветную ночь зала заполнялась таинственными гостями, прибывавшими со всех четырех сторон света. Среди них были и люди, и нелюди: земные, подземные и воздушные, и даже существа неземного происхождения. Гости шумно веселились и поднимали кубки за здравие владыки тьмы…

Кроме того, зала была идеально приспособлена для расправы с непрошеными гостями, вроде тех пятерых, что сейчас осторожно ступали по хладному граниту пола.

Именно это обстоятельство более всего беспокоило Скилла, внимательно оглядывавшего прикрытые бордюром галереи, которые в три яруса опоясывали нефритовые стены. Казалось, эти галереи созданы специально для лучников.

Храбрецы медленно шли вперед, гадая, куда подевались Ариман и его слуги. Стояла жуткая тишина, подобная той, что принято именовать мертвой. Шаги кочевников гулко отскакивали от гранитных плит и разлетались по необозримому пространству залы, долго играли меж мраморных пилонов, а потом возвращались обратно, многократно усиленные. Это был единственный звук, порождаемый мертвенной пустотой замка. Он оставался единственным долго. Но вот щелкнули засовы, и тишина взорвалась шарканьем бесчисленных сотен ног.

Враги появились внезапно, хотя их ожидали, и отовсюду. На галереях разом возникли фигуры сотен рыжебородых. Скалясь, они подняли луки. Откуда-то сверху, из-под самого свода, выпорхнули стайки вооруженных дротиками нэрси. Из потайных дверей вышли подслеповато щурящиеся харуки.