Нет, никого не было, лишь тусклые звезды появились на небе, и я снова принялся отдирать крышку. Я ожидал запаха — формалина, гниющей плоти или духов, любого, — но не почувствовал ничего.

Когда передняя часть крышки отделилась от гроба на достаточное расстояние, я засунул под нее голову: гроб был пуст. Абсолютно пуст! Нет, какая-то белая подстилка и небольшая подушка, все эти прибамбасы для мертвеца были на месте, а вот самого мертвеца не было. Ни с раздавленной головой, ни с нормальной, вообще никакого.

И тут я стал смеяться. Так заливался, что слезы выступили. Представляю, если кто-нибудь излишне впечатлительный прогуливался в ту минуту рядом и вдруг услыхал жуткий хохот, который доносился из-под земли. Инфаркт обеспечен.

Я смеялся и все никак не мог остановиться. Не один покойник, наверное, в гробу перевернулся.

Гроб был пуст, и мне стало до конца ясно, что меня хотели обдурить. Подозрения подтвердились. Она не хочет меня видеть, я для нее — чудовище, маньяк, извращенец. Видимо, для того, чтобы избавиться от меня окончательно, и было придумано все это. Подсунули мне пустой гроб, на могилу не бросили ни одного цветочка и решили, что я все это проглочу. Наивные.

Я все еще торчал в могиле и пока не придумал, что мне делать дальше, — когда выбрался из нее, уставший, перепачканный землей, совсем стемнело. Я огляделся. На кладбище, один, ночью… Несколько лет назад побоялся бы даже думать об этом. Сейчас меня это совсем не пугало, потому что некоторые из бесчисленной армии мертвецов — мои бывшие приятели, родственники, соседи. А я сам — завтрашний мертвец.

Я равнодушно разглядывал черные силуэты крестов, памятников, деревьев, а потом мне пришла в голову мысль остаться здесь ночевать. И не для того, чтобы еще больше убедиться в собственной храбрости, просто я рассудил, что автобусы уже перестали ходить, а тащиться до города пешком было далековато и небезопасно. Запросто может тормознуть патрульная машина и отвезти для проверки документов в УВД. Хотя документы у уродца с лопатой отсутствуют, установить личность не составит труда. Роберт Артурович Симоненко. Собственной персоной. Ходи на нары, дезертирская морда.

Проще всего было остаться здесь до утра. Приготовления ко сну были краткими. Чтобы не замерзнуть, я обратно напялил на себя рубашку, ветровку, а потом спрыгнул в могилу. Поставив крышку в ногах вертикальным образом, я спокойненько лег в гроб, как в свою ванну. Оставалось включить воду и пяткой заткнуть сливное отверстие, но всего этого, разумеется, здесь не было, и сверху вместо паука я мог видеть черное небо, звезды на котором разгорались все ярче. Шляпу я стащил с головы и шмякнул себе на живот.

Гроб был просторным, но лежать в нем — жестко. Воняло опилками, а сырая земля, которая окружала меня со всех сторон, источала могильный холод.

Я вспомнил парочку, которая занималась любовью в лесу. Счастливые… Хотел бы я оказаться вместе с любимой, которая сейчас черт знает где и которая должна лежать в этом гробу, на их месте. Она — лежит грудью на капоте автомобиля, я — уткнувшись лицом в раздвинутые ягодицы, лакомлюсь яблочным соком. Здорово! Представив себе эту картину, я моментально возбудился. Милая моя, единственная, драгоценнейшая… Одно воспоминание о родинке на левой щеке и маленьких розовых сосках заставило меня онанировать прямо в гробу. Звезды на ночном небе подглядывали самым нахальным образом.

Удовлетворенный, я некоторое время ворочался на жестком ложе, разглядывая звезды, а потом уснул. Под утро, возможно, от ветра, на меня свалилась крышка, и я проснулся, здорово перепугавшись.

Я напялил шляпу и, замерзший, выбрался из могилы. Сперва хотел уйти сразу, но потом подумал, что нужно все сделать как было. Заваливать могилу было легче, и к обеду я управился. Воткнул на место памятник и установил три венка с черными, как на бескозырках, лентами. Все стало прилично, как на других могилах. За это время я не увидел на кладбище ни одного человека.

Когда я уходил, малыш улыбался мне вслед. Его памятник совсем заржавел.

Дома я объявился после обеда, уставший, как черт, и довольный. Я убедился, что моя любимая жива, и это было главное.

По характеру я, наверное, страшный домосед. Не был дома всего одну ночь, а чувствовал себя так, словно три года отсутствовал. Даже по пауку и то соскучился.

Мой приятель осматривал свои владения — ползал по паутине туда-сюда, и она покачивалась.

«Как бы снова в ванну не свалился», — встревоженно подумал я, но паук, умудренный, не приближался к краю паутины, держась середины.

Я сбросил перепачканную могильной землей одежду и залез в ванну. Когда из крана полилась теплая вода, я громко застонал от наслаждения. Так же, блаженствуя, стонала вчера девушка в лесу. Длинные черные волосы, треугольник золотистых волос на пухлом лобке, маленькая грудь, хорошая фигурка и, судя по всему, отсутствие комплексов, как и у ее парня… И до чего же соблазнительно она вчера выглядела, навалившись грудью на капот авто…

Возможно, парень доставляет ей удовольствие и сегодня, прямо сейчас, на широченной кровати, и, может быть, как раз они пьют сок друг у друга одновременно, а после того, как он кончит ей в рот, они будут целоваться, размазывая остатки непроглоченной спермы по хорошеньким лицам…

«Почему я не могу себе этого позволить? — подумал я. — Заняться любовью, сумасшедшим сексом, с любимой женщиной? Потому что я — уродец? Маньяк? Извращенец? Дезертир? Придурок, у которого нет ни шикарного внедорожника „Тойота“, ни гроша ломаного за душой? Или есть еще какая-то, главная, причина, понять которую я пока не могу? Но дело в том, что, кроме нее, мне никто не нужен, и она знает это. Любовь до гроба, как говорят насмешливые школьницы, когда в них влюбляется кто-то из одноклассников… Хорошо, если бы она сейчас пришла. Хорошо, если бы мы наяву занялись тем, о чем я могу лишь мечтать… Господи, и зачем я в нее влюбился?..»

Вода медленно набиралась в ванну, широкие края которой продолжали щетиниться десятками свечей, и на этот раз они были мертвы.

Провалявшись в ванне два часа и не дождавшись, когда меломан придет мыться и слушать свои любимые записи, я надел розовый халатик и с «Плейбоем» в руках развалился на тахте. Это был тот самый номер, где на обложке голая Наоми Кэмпбелл, а на последних страницах рассказывается о бонобо.

Несколько страниц занимают снимки красотки Хизер Козар, у которой шикарная задница, большая грудь и гладко выбритый лобок. Так и хочется языком провести по всему этому великолепию. Пару раз я лизал эти глянцевые страницы, как раз в тех местах, где у Хизер выбритый лобок и пышные ягодицы, и на них виднелись следы от моего липкого языка. Читая под снимками надписи, я выяснил, что любимое занятие Хизер — это лежать в ванне и читать книгу. Почему-то это меня порадовало. Надо ведь, родственная душа нашлась. Совпадение интересов у заокеанской супермодели и жалкого уродца из провинции, с той лишь разницей, что она любит читать в ванне, а ваш покорный слуга — мечтать и слушать музыку.

Хотел бы я знать, какими духами она пользуется. Еще хотел бы полежать с ней в одной ванне, если бы она, конечно, не пришла в ужас от моих клыков и лысой башки, и убедиться, такая ли она неприступная и стеснительная, как на фото, или наоборот — молодчина, как девушка в лесу. Интересно, позволила бы она мне вылизать свой пухлый и выбритый лобок и кончить ей прямо в рот? Вполне могла и отказать. Все-таки я — уродец, а она — супермодель. Она богата и красива, весь мир у ее ног, на который она смотрит со страниц снисходительно и немного стеснительно. Я смотрю на мир затравленным зверем, потому что он сделал из меня дезертира и отнял у меня любимую женщину, которую я не променял бы на сто супермоделей. И которой вряд ли смогу изменить по-настоящему. С Хизер Козар в своем воображении — это пожалуйста. Я вонзаю свой язык в ее супервлагалище, она — губами впивается в головку моего жалкого жала. Можно и просто помастурбировать, глядя друг на друга.