Катапульты метали бомбы без перерыва. Двенадцатый залп оказался особенно удачным: одна бомба попала в дот, и пулемет, наконец, умолк. Три гнезда автоматчиков тоже были подавлены, а четвертый смолк сам, очевидно, заклинило ствол. Тогда добровольцы пошли в атаку. Потеряв еще двоих ранеными, они ворвались во вражеские окопы и захватили трех пленных; остальные успели отступить.

Короткий допрос пленных позволил установить силы противника: они потеряли семнадцать человек убитыми и двадцать ранеными, в живых осталось около пятидесяти. После первой победы мы захватили два автомата, тяжелый пулемет и много боеприпасов. Наша маленькая армия сразу стала неизмеримо сильнее. Мы с Мишелем покинули свой наблюдательный пункт.

Пока наши разведчики продвигались вперед, мы обстреливали замок. С любопытством следил я за полетом первых ракет крупного калибра. На этот раз стены не выдержали, и целое крыло дома обрушилось.

В замке вспыхнул пожар.

Наконец разведчики вернулись. Вторая линия вражеской обороны проходила в двухстах метрах от замка и состояла из окопов с тремя пулеметными гнездами и отдельными ячейками автоматчиков.

Заканчивая донесение, папаша Борю добавил:

– Непонятно, что они собирались делать со всем этим оружием. Не могли же они знать наперед, что с нами случится! Надо будет сообщить в полицию.

– Так ведь мы теперь и есть полиция, старина!

– Правда, я и забыл. Ну, тогда все проще!

Бевэн вместе с нами поднялся на вершину холма, тщательно осмотрел местность и попросил Мишеля наскоро набросать план. Тому это не составило труда: Мишель на досуге рисовал, и рисовал превосходно.

– Вы останьтесь здесь с двумя бойцами и артиллерией, – решил Бевэн. – Я беру с собой только пулемет и катапульту. У меня есть три сигнальные ракеты. Когда увидите их, прекращайте огонь.

– Массакр пойдет с вами?

– Нет, ведь он единственный хирург на этой планете!

– Правильно. Но не забывайте, что инженеров у нас тоже очень мало.

Наши добровольцы двинулись к замку, волоча за собой пулемет и катапульту. Я приказал ракетчикам открыть огонь по вражеским окопам. Обстрел продолжался сорок пять минут.

Без бинокля мы не могли определить нанесенный врагу урон и только старались сосредоточить огонь там, где разведчики засекли пулеметные гнезда. После тридцать пятого залпа заговорил, наконец, и наш пулемет. Сорок пятый залп обрушился прямо на вал. Вслед за этим я увидел дымный след сигнальной ракеты и приказал прекратить огонь.

По ту сторону замка вспыхнула перестрелка: наши атаковали с фронта и с тыла. С облегчением я отметил, что пулеметы врага молчат. Схватка продолжалась минут двадцать. То и дело слышались взрывы гранат, глухо рвались бомбы катапульты. Потом все стихло. Мы переглянулись, не в силах скрыть беспокойства. Чем кончилась атака? Много ли жертв? Наконец из лесу показался доброволец, размахивая листком бумаги.

– Все в порядке, – сказал он, задыхаясь, и протянул донесение.

Мишель, поспешно развернув листок, прочел вслух:

«Окопы захвачены. У нас пять убитых и двенадцать раненых. Противник понес большие потери. Человек двадцать забаррикадировались в замке. Возьмите грузовик, подвезите ракетные направляющие и доктора. Остановитесь у домика егерей. Будьте осторожны: в лесу могут скрываться враги».

Мы встретили Бевэна у охотничьей сторожки.

– Дело было горячим, но зато кончилось быстро. Ваши ракеты, – сказал Бевэн дяде, – просто великолепны! Без них... и без ваших катапульт, – добавил он, обращаясь ко мне, – нам бы несдобровать.

– Кто убит?

– Трое рабочих – Салавэн, Фре, Робер – и двое крестьян, как их звали, не знаю. Тут, в сторожке, трое тяжелораненых.

Массакр немедленно прошел к ним.

– А у тех что?

– Много убитых и раненых. Три последних залпа угодили прямо в окопы. Пойдемте посмотрим.

И в самом деле, это была «чистая работа». Забыв об осторожности, мы высунулись из окопа, и тотчас автоматная очередь просвистела над нашими головами.

– Им удалось унести пулемет, – сказал Бевэн, – так что лучше бы вы, мосье Бурна, показали, как устанавливать направляющие

– Зачем? Я это сделаю сам.

– Я не позволю вам рисковать.

– Во-первых, я прошел в сорок третьем всю итальянскую кампанию, а эти бандиты не страшнее фрицев Гитлера. Во-вторых, у меня полнокровие, как у каждого астронома, так что маленькое кровопускание не повредит. А в-третьих, я майор запаса, а вы всего лишь лейтенант, так что я вас не задерживаю. Кру-гом! – добавил мой дядя, смеясь.

– Слушаюсь! Только будьте осторожны!

Мы расположили ракетные установки в окопах в двухстах метрах от замка; гордое здание сильно пострадало.

– Вы не знаете, что с нашими девушками? – спросил Мишель.

– Один пленный уверяет, что еще до начала наступления их заперли в глубоком подвале. Дочка Хоннегера, кажется, не разделяет идей своего папаши и, наверное, тоже там. Надо целиться в окна и двери, – закончил Бевэн, обращаясь к дяде.

Дядя включил электрический контакт. Последовал короткий вой ракет и оглушительный взрыв.

– Поражение!

Второй залп разорвался уже внутри. Пулемет противника замолчал. Мы дали еще три залпа подряд. Из-за наших спин добровольцы поливали пулеметным огнем зияющие окна замка. Но вот в круглом окошке затрепетала белая тряпка.

– Сдаются? Давно пора.

Внутри замка раздалось несколько выстрелов: по-видимому, сторонники сдачи утихомиривали тех, кто хотел драться до конца. Белая тряпка исчезла, потом появилась опять. Перестрелка внутри смолкла. Опасаясь подвоха, мы не вылезали из окопов, но огонь прекратили. Через проем выбитой двери вышел человек с развернутым носовым платком.

– Подойди ближе! – приказал Бевэн.

Человек повиновался. Это был совсем молоденький блондин с приятным, но измученным лицом и запавшими глазами.

– Вы сохраните нам жизнь, если мы сдадимся? – спросил он.

– Вас будут судить. А если вы не сдадитесь, мы сделаем вас покойниками менее чем за час. Выдайте нам Хоннегеров и выходите на поляну с поднятыми руками.

– Шарль Хоннегер убит. Его отца нам пришлось оглушить; когда мы выбросили белый флаг, он стрелял в нас, но он жив.

– Где девушки?

– Они в подвале вместе с Идой, простите, с мадемуазель Хоннегер, и Маделиной Дюшер.

– Они живы, не пострадали?

Блондин пожал плечами.

– Понятно. Выходите, мы ждем.

Двадцать уцелевших вояк безропотно выстроились на поляне, бросив оружие к ногам и заложив руки за головы. Двое выволокли Хоннегера, который все еще был без сознания; к нему приставили караул. С автоматами в руках мы с Мишелем проникли в замок; один из пленных показывал дорогу.

Внутри царил разгром. Картины кисти известных мастеров в вычурных рамах, вкривь и вкось висевшие по стенам салона, были изрешечены пулями. Два пустых огнетушителя свидетельствовали о том, что здесь тоже едва не вспыхнул пожар. В вестибюле валялся Изуродованный взрывом труп Шарля Хоннегера; пол и стены были утыканы осколками.

По каменной винтовой лестнице мы спустились в подвал; железная дверь гудела от ударов: кто-то стучался изнутри.

Едва мы отодвинули засов, как навстречу нам выскочила Ида Хоннегер. Мишель схватил ее за руку.

– Вы куда?

– Где мой отец? Брат?..

– Ваш брат убит, а отец... он пока жив.

– Неужели вы его?..

– Мадемуазель, – сказал я, – из-за него погибли двенадцать наших людей, не считая ваших.

– Это ужасно. Зачем они это сделали? – проговорила она и залилась слезами.

– Этого мы еще не знаем, – ответил Мишель. – Где девушки, которых они похитили? И эта, ну, как ее, кинозвезда?

– Мад Дюшер? Там, в погребе.

Мы вошли в подземелье. Керосиновая лампа тускло освещала стены. Маделина Дюшер, очень бледная, сидела в углу.

– Должно быть, совесть у нее нечиста, – сказал Мишель. – Вставай и выходи! – грубо добавил он.