— Мы тосковали по тебе, государь, — молвила она, но в ее голосе не было ни волнения, ни печали.

Княгиня Тудосия хитро улыбнулась и тут же вспомнила, что пора распорядиться насчет обеда. Ждер попросил дозволения проверить, не забыл ли медельничер накормить служителей.

Княгиня Тудосия вышла первой.

Когда Ионуц проходил мимо княжича, девушка смело остановила его.

— Это Ждер, мой друг, — пояснил Алексэндрел.

— Пусть останется, — попросила княжна.

— Оставайся, друг Ионуц, — кивнул княжич.

— Его зовут Ионуцем?

— С твоего дозволения, именно так, княжна, — улыбнулся Алексэндрел, обнажая редкие и острые зубы. — Ионуц — мой побратим. Ему я открыл свою любовь, о которой не смог сказать тебе. Он — советчик мой, у него я почерпнул решимость.

Казалось, Насту не очень взволновал страстный порыв Алексэндру-водэ.

— Да зачем тебе эта решимость, государь? Ведь я беззащитная девушка, дочь вдовы, и, если тебе угодно будет бесчестить меня, где же мне противиться? Ведь в твоих руках я бессильная игрушка.

Алексэндрел покачал головой.

— Мне нужна решимость, чтобы сказать тебе о своей любви. Я не хочу ни бесчестить тебя, ни сломать, как игрушку.

— Не понимаю, — молвила девушка.

— Я хочу знать, люб ли я тебе, — горячо проговорил княжич. — Без этого старанья мои напрасны.

— Коли хочешь знать, государь, могу ответить: ты мне люб. Только молю тебя, сжалься надо мной. Отец мой был достойный боярин, видный господарев советник. Откройся матушке, проси у господаря Штефана дозволения; не то как бы не кинуться мне в тот самый колодезь, откуда цыганки достали воду, которой вы запивали розовое варенье.

Княжич сжал руками виски.

— Ну чего ты боишься? — проговорил он, отрезвев. — Все будет так, как тебе угодно. Прими только мою любовь. И дозволь мне поцеловать тебя, как мне хотелось однажды в лунную ночь. С той поры я сохну, не знаю покоя.

— Целуй, государь.

Алексэндрел крепко обнял ее за плечи и приник долгим поцелуем к ее полураскрытым устам, затем устало отпустил.

— Повтори, что я люб тебе.

— Люб, государь.

— И дозволяешь еще приехать?

— Государь, не стану лукавить: речи твои радуют меня. Если дозволишь, я пойду успокою матушку, что нет для нас опасности. А то, может, ты сам наберешься смелости и скажешь ей. Только не ходи за мной, не то заробею.

Алексэндрел снова нежно обнял ее.

— Что ж мне сказать княгине Тудосии?

— Не знаю, государь. Коли не находишь нужных слов, я сама скажу ей. Скажу, что люба тебе и хочу, чтобы ты еще приехал. И что господарь, родитель твой, непременно об этом узнает. А теперь прошу твоего друга Ионуца открыть дверь, а то боязно мне идти одной в темноте. Сейчас мы позовем вас к столу.

Ждер молча слушал это странное объяснение. Он еще не умел разбираться в людских отношениях, не искушен был и в любовных делах, но понимал, что Наста по-женски лукаво ограждала себя от притязаний княжича и что чувства ее к нему далеко не пылкие. Он поспешил отворить дверь. Когда он заслонил собою Насту, она снова метнула на него быстрый взгляд. В темном проходе девушка тихо сжала ему руку. В комнату Ионуц вернулся с бьющимся сердцем.

Алексэндрел притворялся счастливым, но на самом деле испытывал какую-то странную усталость. По всему было видно, что Наста готова покориться ему. Он спросил мнение Ионуца. Ждер тоже полагал, что друг его стоял на пороге самого большого счастья молодости. Но как же устранить последнее сопротивление Насты? — спрашивал княжич. Ждер мудро посоветовал другу набраться терпения. Абрикосы в этом саду еще не созрели. Лучше вернуться сюда немного погодя, и тогда они будут спелые, в самом соку.

— Возможно, ты и прав, — вздохнул княжич. — Но меня словно недуг сжигает.

— В таком случае проси положенного задатка, государь, — рассмеялся Ждер. — Я видел, ты ловок по части объятий и поцелуев.

Алексэндрел рассмеялся этим словам и посмотрел косящим взглядом куда-то в сторону. Внутренний голос шептал ему другое: «Ты ведь князь и можешь требовать всего, что хочешь. Князья любви не просят, а добиваются ее силой». И все же он страшился суровости своего отца и повелителя и надеялся достигнуть успеха, проявляя мягкость и послушание.

Замкнувшись в себе, как в раковине, Ждер предоставил княжичу самому справиться со своей страстью. Он надеялся, что самые сладкие крохи достанутся ему. Как можно сомневаться в предсказании старой цыганки? Пальцы его еще ощущали сладостное прикосновение Насты, перед глазами стояла ее таинственная улыбка.

За столом Алексэндрел сидел между княгиней и княжной, первая обильно кормила его, вторая потчевала вином и сладкими речами. Ждер настороженно следил за ними, пытаясь понять, что происходит. Он не ел, не пил, ему грезились иные утехи. Но тщетно ждал он нового знака от княжны Насты. Сомнения мучили его, и все же он был уверен, что дождется своего часа. Светила луна, и было тепло, поэтому он решил провести ночь во дворе. Ведь надо будет оберегать господина, когда он отправится к окну девушки, объяснил он княжичу с принужденной улыбкой. В эту лунную ночь, когда ему так хотелось остаться наедине с самим собой, он выбрал себе в качестве ложа стожок сена на краю левады. Ему казалось, что Наста следит за его приготовлениями; но у него не было больше случая обменяться с ней ни словом, ни знаком.

Когда петухи запели в первый раз, Алексэндрел явился к зарешеченному окну вымаливать любовные милости.

Наста высунула носик сквозь решетку, глаза ее блеснули в лучах луны. Со своего душистого ложа Ждер слышал страстный шепот княжича. Затем до его слуха донесся тоненький смех девушки. Она просила у сына господаря пощады и назначала другой срок для решительного свидания. Княжич потряс решетку, затем, дотянувшись до девичьей руки, услышав клятвенные заверения Насты, казалось, успокоился. Неуверенными шагами вернулся он в свою опочивальню, утомленный дорогой и разомлев от возлияний за ужином. Двор опустел. Караульный в другом конце двора изредка трубил в рог. Нигде не слышно было ни шороха.

Внезапно Ждер поднял голову, охваченный смутным беспокойством. Ему послышался легкий шум у заветного окна.

Решив, что это ему померещилось, он застыл, глядя все в ту же сторону, но ничего не видя перед собой. И вдруг встрепенулся, пронизанный острым волнением: на его руку легла маленькая ручка, чье мягкое прикосновение еще было живо у него в крови.

— Ионуц, — шепнула Наста, и по тому, как подрагивала ее рука, он чувствовал, что девушка смеется. — Сиди смирно, я пришла проверить, спишь ли ты.

— Нет, не сплю, — ответил он. — Но мне кажется, что я вижу сон.

Чтобы удостовериться, что это не сон, ему оставалось протянуть вторую руку и привлечь к себе избранницу своего господина. Мелькнула мысль, что за такой проступок он достоин геенны огненной. Но потом, повернувшись спиной к луне, он отдался на волю своей судьбы, как отдаются на волю волн.

— Ты знаешь, зачем я пришла, Ионуц? — с тихим смешком шептала ему на ухо Наста. — Я пришла только для того, чтобы попросить у тебя защиты от князя. Не люб он мне. Я, конечно, не могу противиться его власти, но прошу тебя, сделай так, чтобы он меня пощадил.

— Тебе люб другой? — спросил Ждер с бьющимся сердцем.

— Другой. Оттого я и пришла и нему.

Неожиданный поцелуй, которым она скрепила эти слова, ничуть не походил на вялый ее ответ княжичу.

Искусство страсти дается легко, ибо оно в крови у людей, — недаром женское лукавство обнаружилось еще в ветхозаветном раю. Женщина и на этот раз была сильнее: ее поцелуи оказались дороже дружбы, выше всех клятв.

Вдруг она с притворным страхом вырвалась из его объятий.

— Возвращайся поскорее, Ионуц, прошу тебя, — шепнула она, прикрывая его глаза ладонью. Едва она успела уйти в свою светлицу, как у ворот раздался шум, послышались голоса.