— Дозволь Ждеру съездить домой, — сказал князь, улыбаясь сыну. — Пусть передаст конюшему Маноле, чтоб поторопился сметать сено в стога, ибо к осени могут надуть буйные ветры со стороны степей. И к успению надобно прокалить ямы и спрятать туда ячмень и пшеницу. А собак и ястреба своего пусть Ионуц оставит на месте. Иные у нас заботы, иная предстоит охота.

Получив дозволение, Ждер тотчас же велел татарину подготовить без промедления коней. Сам же, надев шпоры, сорвал со стены саблю, лук и колчан со стрелами. Потом поклонился своему господину, еле сдерживая радость.

— Запасись едой, Ионуц, — посоветовал ему Алексэндрел.

— Никакой еды мне не надо, государь. К тому же сейчас пост. Захочется пить — поклонюсь родничку. Больше ничего мне не надо.

— Смотри не задерживайся, Ждер.

— Не задержусь, государь. Только повидаю тех, кого хочется увидеть, и сразу поверну обратно.

Ионуц выехал из крепости в десятом часу утра. Натянув поводья, он пришпорил пегого. Татарин, скакавший сзади на своем иноходце, еле поспевал за хозяином. Достигнув Нимирченского шляха, Ждер пустил коня шагом. А когда за холмом исчезли башни господаревой крепости, он повернул ложбиной к Сучаве-реке.

Он умел добиться от коня предельной скорости, то посылая его вскачь, то пуская для отдыха шагом. Куда меньше жалости проявлял он к самому себе — ибо и помышлять не смел об отдыхе. К заходу солнца он почувствовал, что у него во рту все пересохло. Силы коня были на исходе. Татарии отстал далеко позади. В глубине долины, около леса, виднелась ионэшенская усадьба. Только тогда решился Ионуц сделать привал у родника. Обойдя вокруг своего пегого, он погладил его.

— Приехали. Теперь весь свет в нашей власти, — проговорил он.

Конь еле слышно заржал в ответ.

Ждер окунул лицо в прохладную воду родника. Пегого он передал на попечение татарину, велел хорошенько обтереть сухой травой. Сам же растянулся на траве у обочины дороги и, закрыв глаза, подставил лицо косым лучам солнца. Легкий ветерок освежал усталое тело.

Когда около абрикосового сада внезапно показался юный и пригожий всадник, боярыня Тудосия, сидевшая на крыльце, испустила вопль и, словно в испуге, всплеснула руками. Потом, повернувшись, заглянула в дверь и тоненько крикнула:

— Наста, Наста! Вести из Сучавы.

Княжна тут же прибежала, на мгновенье остановившись, прикрыла рот руками, чтобы не крикнуть, потом повернулась и исчезла. Мать поспешила за ней, говоря сама с собою и браня дочь. Внезапно девушка выскочила из своей светелки и молча схватила Ионуца за руку.

— Где же ты пропадаешь? Его милость Ионуц привез тебе вести от государя нашего Алексэндрела. Ах, мы так хотим знать, когда удостоимся лицезреть государя нашего, накормить его и устроить ему отдых.

— Всему свое время, — пробормотал Ионуц.

— А он случайно не гневается на нас?

— Не гневается, боярыня.

— Тогда я спокойна.

Княжна сжала руку Ионуца.

— Матушка, — проговорила она с улыбкой, — дай же гостю отдышаться. Ведь он только что соскочил с коня. Если привез с собой грамоту, то отдаст ее тебе.

— Нет у меня грамоты.

— А коли привез изустные вести, успеет, все скажет.

— У меня особая весть для княжны Насты.

— Господи! Ионуц! — жалобно протянула хозяйка дома. — Наста приучена ничего не таить от матери.

— Я и вправду от матушки ничего не могу утаить, — заверила Ждера княжна Наста. Она повела его в столовую горницу и усадила за стол. — Я только попрошу тетушку принести розовое варенье, какого свет еще не видывал. И позаботиться также о закуске, достойной усталого путника. А уж потом настанет черед и вестям, и мы все трое соберемся на совет.

— Не успеете мигнуть, как все будет на столе, — заторопилась боярыня. — Только прошу вас не начинать совета без меня.

Пока боярыня Тудосия рылась в шкафах или выходила в соседнюю каморку, Наста тревожно суетилась вокруг гостя. Ждер пытался вникнуть в смысл ее улыбки, но так ничего и не понял. И слов, готовых сорваться с языка, он не мог сказать ей, пока рядом вертелась княгиня Тудосия. Во взглядах девушки он читал все тот же немой вопрос, который она задавала ему неделю тому назад, — любит ли он ее? И тот же вопрос чудился ему в каждом движении юного тела Насты: и когда ее широкие шелковые юбки шелестели в углу столовой, и когда они, точно набегающая волна, громко шуршали при резком повороте ее стана, чтобы затем ненадолго утихнуть.

— Ионуц, — шепнула она торопливо, улучив мгновенье, когда они остались одни, — сейчас вернется матушка. Слушай, я научу тебя, как с ней говорить: скажи, государь наш Алексэндрел справляется, мол, о вашем здоровье и вскорости сам пожалует к вам. Об остальном я скажу тебе в другом месте, когда мы будем совсем одни… Смотри не засыпай, жди меня. А сейчас скажи скорее то, что мне не терпится услышать.

Ждер безмолвно обнял и поцеловал ее. Заслышав шаги боярыни Тудосии, они отошли друг от друга и застыли, словно святые угодники на образах.

Сын конюшего передал хозяйке дома в замысловатых выражениях якобы вверенные ему вести, придумывая на ходу подробности. И вскоре ушел, сказавшись до смерти усталым. В одиннадцатом часу ночи к нему в комнату прокралась княжна Наста. Он лежал без сна, прислушиваясь к каждому шороху за стеной и на дворе, и вдруг почувствовал, как его обхватили руками и душат в объятиях.

— Лежи спокойно, — горячо шептала ему в самое ухо девушка. — Теперь я могу сказать тебе, отчего казалась тогда хворой.

— А теперь ты уже выздоровела?

— Выздоровела, потому что крепко надеюсь на тебя, Ионуц.

— Но Ионуц не дал ей говорить. Прильнув к ее устам, он целовал ее, пока она не затихла, и вздыхая, покорно отдалась его ласкам.

— У нас мало времени, Ионуц, — испуганно спохватилась она, — вдруг матушка позовет меня, что тогда? Одно останется: уйти с тобой.

— Говори.

— Слушай же. Матушка спит без просыпу до полуночи. Прильни к стене, сразу услышишь, как она тоненько храпит, словно чему-то удивляясь. Потом она затихает и поворачивается на другой бок. В этот час она иногда говорит во сне, а когда ей привидится страшное, зовет меня.

— Случилось что-нибудь?.. Я тебе нужен?

— Нужен, Ионуц. Как-то ночью матушка закричала и проговорила что-то во сне, Я невольно прислушалась, мне сделалось страшно. Утром, испросив у богородицы прощения за свою заведомую ложь, я рассказала матушке, будто я во сне увидала тех страшных, черных ликом злодеев, про которых она кричала, будто они угрожают жизни Алексэндрела. Но она крепко скрывала свою тайну, и тогда меня обуяла печаль и тревога. Кое-что я у нее все же выведала и связала с тем, что услышала ночью. Затем расспросила насчет гонцов наших родичей из Польши, ведь нам иногда привозят вести и подарки из-за рубежа. Тогда-то и открылась мне истина, из-за которой я и захворала в прошлый раз, когда вы с княжичем заезжали к нам.

Ионуц Черный внимательно слушал быстрый шепот княжны.

— Ты в самом деле считаешь, что моему господину грозит опасность?

— Думаю, угрожает, пока поблизости будут находиться злодеи, которых так испугалась во сне моя матушка. Теперь они и мне снятся каждую ночь. В тот раз, когда вы здесь были, я так боялась, что вы останетесь ночевать. Ведь верховой может за два часа домчать весть через рубеж. А если там действительно стоит наготове отряд злодеев, то еще до зари могут очутиться здесь и схватить княжича в постели. Я не знаю, кто стал бы извещать их, — возможно, сама матушка была бы повинна в этом. По правде говоря, я не так тревожусь за жизнь княжича, сколько за твою. Как бы мне хотелось, чтобы ты сказал, что я глупая девчонка, что бояться нечего и что мы опять увидимся. Но, право, уж лучше бы ты приезжал один — ведь против тебя никто зла не замышляет. А то укради меня, увези отсюда, освободи от страхов. А когда приедет сюда княжич, заставь его поторопиться. Если заупрямится, оставь его и уезжай. Да не забудь прихватить и меня с собой.

Ионуц страстно поцеловал княжну, словно надеялся, что ласки ее подскажут ему верное решение, которое он не мог найти.