— Ботезату, останови их!

Татарин соскочил с седла в то самое мгновенье, когда ляшский возница стегнул лошадь, норовя объехать Ждера. Схватив кинжал, Ботезату перерезал гужи. Оглобли упали. Дуга свалилась на голову коню, и он кинулся к обочине дороги. Ляшский служитель мгновенно вытащил из-под козел длинный чекан и поднял его над головой Ботезату, бросившегося к телеге. Купец выхватил из того же тайника обоюдоострую саблю и, словно подброшенный пружиной, с удивительным проворством напал на Ждера. Татарин, схватив за острие кинжал, которым перерезал гужи, метнул его в своего противника. Кинжал вонзился в шею кучера, пониже правого уха. Лях, обливаясь кровью, с воплем опрокинулся навзничь, цепляясь рукой за грядку телеги.

Ждер пришпорил пегого. Конь прянул в сторону, обходя купца. Нашарив рукой одно из своих рудометных орудий, которые он по заведенному в Тимише порядку и совету Симиона постоянно держал в седельной сумке, Ждер неожиданно ринулся на корчмаря. Прыгнув на него с седла, он схватил упавшую саблю и ударил его рукоятью.

— Горе мне, пан Ионуц! — завопил корчмарь. — Так-то ты мне платишь за мою дружбу? В чем я провинился? Против кого?

— Я спросил, что ты собираешься делать за рубежом в тот самый день, когда Алексэндрел-водэ едет в Ионэшень.

— Да что ты такое выдумал? В чем ты обвиняешь меня? Никакого зла против государя я не замышляю. Никому не собираюсь говорить о нем. Клянусь душой, или как твоей милости угодно. Отпусти руку, я перекрещусь и поклянусь именем господа, который видит и слышит нас, что нет тут ничего такого, что ты думаешь.

— А что я думаю?

— Не знаю, что ты думаешь. О похождениях княжича давно кое-кому известно, но теперь я никому не собирался говорить об этом. Поверь мне, пан Ионуц, не возводи на меня напраслину, а то придется мне висеть на суку. И что тебе взбрело выдумывать небылицы?

Ждер гневно встряхнул его.

— Перестань выть и болтать, не то сейчас всажу в тебя саблю и швырну тело в овраг на съедение воронью. Я спросил, какие у тебя дела на границе, а ты ответил мне саблей.

— Грешен. Выпил лишнего. А теперь покоряюсь и готов ответить. За рубеж еду по другой причине. По своему торговому делу. Надо в эту ночь переправить в Польшу ценный товар.

— Говори яснее. Что за товар? Где? Как переправить?

Пан Иохан так и застыл с открытым ртом, глядя в изумлении и страхе на Ионуца: он хотел было что-то вымолвить, но у него свело челюсти. Он оглянулся на своего служителя, который лежал, свесив голову с телеги, испуская предсмертные стоны.

— Иезус Мария! Иезус Мария! — пробормотал он, ломая руки и протягивая их к юноше. — Поверь мне, пан Ионуц. Не губи неповинную душу!

— Какой товар? Где? Когда?

— Господи Иисусе, да не могу я сказать.

— Ботезату! — приказал Ждер, крепко стягивая веревкой купца. — Почини сбрую и запряги коня. Надо отвезти злодеев в крепость. Вот сюда едут люди, они помогут нам уложить их рядышком в телеге. Пусть откроют властям, какие у них тайные торговые дела, какие вести передавали за рубеж. За такой товар палач заплатит сполна.

Заметив, что путники приближаются с робостью, Ждер крикнул им издали:

— Подходите, люди добрые, и помогите. Государево дело!

Люди поспешили исполнить его повеление. Телега с пленниками повернула к Сучаве. Ждер со всей поспешностью отвез их в крепость окольной дорогой и без лишних слов передал в руки второму постельничему Григорашку Жоре.

По воле тех же благоприятных случайностей Ионуц без задержки справился с прочими делами. Князь Штефан накануне выехал с боярами и конной дружиной в сторону Хотина. Григорашку Жора, отчасти посвященный в тайну княжича, велел посадить пленников в подвал, покуда он сам не займется ими. Стража получила приказ никого не пропускать к ним, дабы они не передали ничего на волю. Сам же Григорашку не мешкая сел на коня и спустился со своими ратниками в город, на улицу оружейников, чтобы захватить пани Мину и слуг.

В четвертом часу пополудни все пленники уже были в подземелье. Постельничий призвал к себе Ионуца и рассказал ему, что узнал. Пан Иохан признался, что накануне вечером в корчме остановились купцы. Затем они Нимирченским трактом отправились на юг по своим делам. Какой торговлей они занимаются, пока неизвестно, но станет ясно, как только Иохана Рыжего допросят «с пристрастием». Но какой бы ни была эта торговля, его милость Маленький Ждер, пожалуй, поторопился по молодости лет и зря пролил кровь. Правда, беды особой тут нет, ибо он хотел защитить от опасности своего господина, княжеского отпрыска. Но ведь не может быть связи между кознями пана Иохана в Сучаве и поездкой княжича в Ионэшень. Его светлость будет в усадьбе к вечеру, а корчмарь только-только успел бы к этому времени добраться до своих дружков, будто бы задумавших недоброе против княжича. А из-за польского рубежа еще четыре или пять почтовых перегонов до Ионэшень. Так что вряд ли это может быть причиной путешествия пана Иохана. Да и откуда вообще известно о каких-либо кознях, замышляемых против княжича Алексэндрела?

— Сам же Иохан признался, что он и его пани сообщали в Польшу о поездках моего господина в Ионэшень, — поспешил ответить Ждер. — Теперь я это лучше стал понимать, вспоминая расспросы корчмарши и дружбу, которую она выказывала Кривэцу, и лживые ее ласки. Не было поцелуя, за которым не последовал бы вопрос.

— Я узнаю поразительные вещи, Ионуц.

— Я и сам стыжусь своих слабостей, — смиренно каялся Ионуц.

Постельничий Григорашку весело рассмеялся, тряся красивой каштановой бородой.

— Не стоит так убиваться, Ионуц, — сказал он, хлопнув юношу по плечу. — Такие слабости свойственны людям твоего возраста.

Ионуц озабоченно взглянул на него.

— Надеюсь, честной постельничий, ты сумеешь выведать всю правду.

— Какую правду?

— У князя — враги в Польше. Там живут наши бояре, сбежавшие с Ароном-водэ.

— Это мы знаем. Главный среди них — бывший великий логофэт Миху.

— Выходит, нашему господину не так уж безопасно ездить в Ионэшень.

Постельничий уставился на Ждера круглыми от удивления глазами.

— Вижу, Ионуц, что ум у тебя проворный, однако у беглецов ныне иные заботы, и опасения твои напрасны. А может, ты узнал что-нибудь? В признаниях ляха проскальзывает кое-что, но от этих признаний до страшного дела, которого ты боишься, далеко. Тебе ведомо что-нибудь?

Ждер замкнулся в себе. Сердце у него колотилось.

— Больше ничего.

— В таком случае можно уберечь нашего государя от лишних забот и гнева, — успокоился постельничий Григорашку. — К чему тревожить его? Да и зачем узнавать ему о поездках сына? Узнает — нехорошо будет. А случись что-нибудь с княжичем, тогда и другим не миновать темных подземелий рядом с ляхом и его женкой. Послушайся моего совета, — дружески промолвил постельничий, — умей из всего извлекать урок. Оставь пленников на мое попечение, а сам не медля отправляйся и догони княжича. Так повелел государь сегодня утром, покидая крепость.

Некоторое время Ионуц, растерянно оглядываясь, думал о том, как ему поступить. Прибавь он хоть слово к тому, что касалось признаний Насты, — и сразу бы открылось то, чего никто на свете не должен был знать и что навлекло бы на его голову смертельную опасность, как довольно ясно намекнул постельничий. Стечение обстоятельств и его предчувствия подсказывали ему мудрое решение — на этот рая устами боярина Жоры. Оставалось одно: просить у постельничего свежих коней для себя и для Ботезату и без промедления поскакать в Ионэшень. Ратной помощи он не мог просить во избежание подозрений и расспросов, но терять нельзя было ни минуты. Еще было время, чтобы успеть к сроку и вызволить княжеского наследника из ловушки. А случись, что страхи его окажутся ложными, тогда судьба его, которую предсказал ему дьячок Памфил наизусть по книге зодиака, и впрямь удачливая: его ожидает счастливая любовь и княжья милость, как нагадала ему старая цыганка.

Получив свежих коней, он тут же отыскал своего служителя и велел ему надеть на них седла со всем, что было к ним приторочено. Вскочив в седло, он поскакал по следам своего господина. Вечер настиг их на полпути. Дорога сделалась трудной. С северо-западной стороны надвинулись тучи, полил дождь. Час спустя дорогу развезло. Немного погодя дождь прекратился, но все окутал густой туман, из которого сеялась изморось. Чтобы коням легче было идти, Ждер и татарин ехали по обочинам, заросшим травой. Поближе к усадьбе начались каменистые места, и кони побежали резвее. Только поздно ночью всадники остановились у тыла усадьбы. Охваченный страхом, Ждер напрягал слух, настороженно прислушиваясь.