— Как медсестра? — спросила Беттина с улыбкой и любопытством.

— Как хочешь. И как сестра, и как подруга. Буду исполнять все твои желания, и все предписания докторов. Наверно, я тебе больше нужна как подруга, но могу и по медицинской части. И Олли будет с тобой. Знаешь, за пять лет многое переменилось. Кстати, вы вот все спорите насчет ребенка, а когда собираетесь пожениться?

— Никогда, — засмеялась Беттина.

— Не разделяю твою точку зрения. Да ничего, это я так спросила.

— Во всяком случае, в этом вопросе он мне уступил.

— Так, может быть, и в другом уступит?

— Может быть.

Но Беттина в глубине души не была уверена, что ей этого хочется. Ей исполнилось тридцать четыре, и если уж думать о ребенке — то сейчас самое время.

Они выехали из фиолетового дома близ пляжа раньше, чем подошел к концу срок аренды, и поселились в каменном особняке, но поначалу пришлось жить в голых стенах. Айво завещал Беттине всю обстановку своей нью-йоркской квартиры, поэтому теперь оставалось лишь позвонить в пакгауз, где хранились вещи, и приказать доставить их на западное побережье. Затем они с Олли сделали закупки, частью в магазинах, частью — на аукционах, приобрели красивые шторы, а потом распаковывали целыми днями то, что купили. Через три недели дом стал похож на жилище. Обстановку нью-йоркской квартиры Олли, от которой ему пришлось отказаться, тоже доставили в Беверли-Хиллз.

Больше он не заводил разговор о ребенке, но Беттина думала об этом, особенно когда входила в одну из двух незанятых комнат. У нее не хватило времени превратить их в комнаты для гостей, да и гостей принимать было некогда, поскольку она дни и ночи сидела над сценарием. Четыре месяца она не вылезала из-за письменного стола, заваленного заметками, вариантами, набросками. Маленький, залитый солнцем кабинет примыкал к спальне Беттины и Олли, и Олли часто, погружаясь в сон, слышал стук пишущей машинки. Но лишь после Рождества он заметил, что Беттина вся высохла от усталости.

— Как ты себя чувствуешь?

— Чудесно. А почему ты спрашиваешь? — удивилась Беттина.

— Потому что ты отвратительно выглядишь.

— Благодарю за комплимент, — усмехнулась Беттина. — А чего бы ты хотел? Я работаю почти сутками.

— Когда закончишь?

Беттина тяжело вздохнула и села в глубокое кресло.

— Не знаю. Думаю — вот-вот конец, а опять что-то приходит в голову. Мне хочется отделать сценарий как следует.

— Ты кому-нибудь его показывала?

Беттина отрицательно помотала головой.

— А зря, следовало бы.

— Они не поймут, чего я добиваюсь.

— Это — их профессия, девочка моя. Почему бы не показать?

Беттина кивнула:

— Ладно, покажу.

Через две недели она последовала его совету и передала сценарий Нортону и продюсерам. Те поздравили Беттину с завершением работы. Но вместо того, чтобы встряхнуться и повеселеть, Беттина становилась все угрюмей.

— Покажись доктору, — говорил Олли.

— Я не нуждаюсь в лечении. Сейчас мне надо только выспаться хорошенько, — отвечала Беттина.

И, видимо, она была права. Целых пять дней она почти не поднималась с постели, даже ела редко и помалу.

— Неужели это от переутомления? — с искренней заботой спрашивал Олли, но она на самом деле перетрудилась за эти четыре с половиной месяца.

— Может быть, — соглашалась Беттина. — Когда а просыпаюсь, мое первое желание — поспать еще.

Прошло еще два дня, и Оливер не выдержал. Он буквально силой потащил ее к доктору. Беттина ворчала.

— Ну что тут такого — сходить к врачу? — увещевал ее Оливер.

— В этом нет необходимости, я просто устала.

Олли заметил, что она стала нетерпимой, раздражительной и что у нее совсем пропал аппетит.

— Ну тогда хоть он пусть поднимет тебе настроение, — пошутил Олли, но Беттина теперь не реагировала на его юмор. Когда она ходила в кабинет врача, Олли показалось, что она чуть не плачет, а когда она вышла оттуда — он не сомневался в этом. Однако Беттина молчала.

— Ну как?

— Все в порядке.

— Не может быть. Почему он так решил? Полюбил твой веселый нрав или ему почудилось, что у тебя радостный взгляд?

— Не смешно, Оливер. Оставь, наконец, меня в покое.

Когда они вернулись домой, он схватил ее за руку и провел в кабинет на первом этаже, чтобы им никто не мешал.

— Мне все это порядком надоело, Беттина. Я хочу наконец понять, что происходит.

— Ничего не происходит, — сказала Беттина, но при этом у нее задрожала губа, и глаза наполнились слезами. — Ничего! Все чудесно!

— Нет, не чудесно. Ты говоришь неправду. Что сказал врач?

Беттина отвернулась к окну, но Оливер поймал ее руку и ласково произнес:

— Беттина, девочка… Скажи, ну скажи, пожалуйста…

Она лишь прикрыла глаза и покачала головой.

— Оставь меня одну.

Он осторожно повернул ее голову, заставив посмотреть в глаза. Может быть, что-то страшное. Холодок пробежал у него по спине, и он постарался прогнать эти мысли. Невыносимо думать, что он может потерять ее. Тогда его жизнь уже никогда не выправится.

— Беттина? — Теперь его голос тоже дрожал.

Наконец она посмотрела ему в глаза. По щекам у нее сбегали слезы.

— Я на четвертом месяце беременности. — И, с усилием проглотив слюну, она продолжила: — Олли, я так увлеклась этим сценарием, что не заметила. Работала день и ночь, и вот проворонила… — Она заплакала громко, по-настоящему. — Теперь нельзя даже сделать аборт. Я опоздала на две недели.

Эти слова повергли Олли буквально в шок.

— И ты могла бы?

— Какое это имеет значение? Теперь у меня нет выбора.

И, освободившись из его объятий, она ушла к себе в комнату. Через минуту после того, как хлопнула дверь спальни, вниз сбежал Александр.

— Что случилось с мамой?

— Она просто устала.

— Значит, шуметь нельзя?

— Нельзя, тигренок.

— Ладно, тогда давай здесь поиграем!

Олли был очень подавлен, поэтому он как-то неопределенно покачал головой. Ему хотелось побыть одному.

— Давай попозже.

Мальчик огорчился, но по совету Оливера отправился рисовать.

Олли погрузился в тягостные думы. Никак из головы не выходили слова Беттины об аборте. Неужели она действительно могла бы? И его не предупредила бы? Не посоветовалась бы? Однако этого не произошло и теперь уже не произойдет… Главное — она беременна… Она носит его ребенка. Его. Он то улыбался, то хмурился, терзаясь мыслями о Беттине. А вдруг будет так, как с Александром? Что если она никогда не простит его? Как он мог? Он начал корить себя, а потом вдруг взял записную книжку и нашел там номер телефона в Милл-Вэли. Они с Мэри только слышали друг о друге, но он знал, что Мэри поможет.

— Мэри? Это Оливер Пакстон из Лос-Анджелеса.

— Олли? — И после секундного молчания: — Что-то случилось?

— Нет… то есть да, — и он, поминутно вздыхая, рассказал ей все как есть. — Не знаю, почему я решил позвонить вам, Мэри, но вы ведь все-таки медсестра, и вы — подруга… и в прошлый раз вы были рядом… О, Господи, это погубит ее! Не знаю, как ее успокоить. Она в истерике. Я никогда не видел ее такой.

Мэри кивнула, выслушав Оливера:

— Я ее прекрасно понимаю.

— В прошлый раз было действительно так плохо, как она рассказывает?

— Нет, гораздо хуже.

— О Боже. — И, ненавидя себя за то, что спрашивает, он все-таки спросил: — А могут сделать аборт, если срок беременности — три с половиною месяца?

— Это очень опасно. — И, помолчав немного: — Вы бы хотели?

— Не я, она. Так она, по крайней мере, сказала, — всхлипывая, произнес Оливер.

— Это она со страху.

И Мэри во всех подробностях рассказала Оливеру, как проходили роды Александра. Олли в эту минуту был так восприимчив, что сам чуть не морщился от боли.

— Роды были сами по себе тяжелые, но по сути дела все страдания Беттина испытала по вине врача. Он сделал все, чтобы ей было как можно хуже.