Добро пожаловать в безжалостно маленький мир городского прелюбодея! Билл Байуотер целовался взасос с женщиной по имени Серена. Они неистовствовали языками как раз в том месте, где кончается Суссекс-Гарденс и потоки машин стремглав объезжают треугольный грязный островок из деревьев и травы, прежде чем разлететься в разных направлениях: к Гайд-парку, или Паддингтону, или к автостраде М40.[1]

Билл оттягивался – это словечко подростков здесь весьма кстати – так, как бывало с ним в молодости. Не то чтобы прикосновения его губ, языка к губам и языка к языку были чуть менее опытными или не столь уж эротически взрывными, как обычно ожидают от мужчины, нет. Просто Серене на днях удалили доброкачественную опухоль на щеке. Чуть-чуть ледокаина. Разрез и отсос – и всего лишь два шва. Ерунда! «Возможно, было бы благоразумно, – говорил хирург, любуясь бархатной кожей в ложбинке ее необычайно крупной груди, – если бы в течение следующей недели или около того вы не использовали свой рот в иных целях кроме еды?»

Он был прав, когда произносил это заключение в вопросительной форме – риторически, так как она вообще почти не использует свой рот для еды, довольствуясь диетическими добавками и кокаином. Серена привыкла быть «этакой» девчонкой, но теперь она – «та еще» женщина. Как подобает светскому человеку, она устроилась в пансион благородных девиц в Швейцарии, где ее обучили оральному сексу. Спустя несколько месяцев она соблазнила Билла. Нельзя сказать, что он к этому не был готов.

«Мне на щеке сделали небольшую операцию», – предупредила Серена. Взмах ее ресниц взволновал од-ноокисный загрязненный воздух. «Будь нежнее с этой стороны…» – Она погладила заклеенную эластичным пластырем щеку. Их тела сплелись. Ее бедра слегка раздвинулись в поисках опоры на его бедре. Ее губы жадно впились в его рот – даже такого знатока, как Билл, изумила цепкость этих губ. Он позволил рукам поласкать ее в области копчика. Большим пальцем стал лениво вычерчивать ручейки и узоры на изгибе от ягодиц до талии. Серена застонала ему в рот. А в ухо гудел мчащийся неподалеку транспорт. Тогда он сосредоточился на ласках той части ее тела, которая не успела еще онеметь.

Занимаясь сексом, Билл четко сознавал время: 6 часов 30 минут вечера; место: Суссекс-Гарденс, шоссе W2; и предполагаемый путь передвижения: каждый день приблизительно в это время его жена Ванесса возвращается домой на велосипеде через Суссекс-Гарденс. Велика вероятность того, что Ванесса увидит Билла, занимающегося сексом с Сереной, потому что Билл – он с ужасом это признает – по меньшей мере шестидесяти футов ростом. Он возвышается, будто расставив ноги по обе стороны двухрядной ухабистой бетонной площадки, принимая форму синего холщового тоннеля для грохочущего транспорта. Ванесса непременно увидит его – эдакого Колосса Родосского, – вот-вот она промчится по ухабам перекрестка на Эдгар-роуд и потом будет выжимать педали по Суссекс-Гарденс.

Билл вовсю трахается с этой проституткой, целуется взасос… Его единственное оправдание в том, что она рядом с ним – крошечная кукла. Одной рукой он держит ее сверху, прижимая извивающееся тело к своей огромной, колючей щеке. Надо быть чертовски нежным для того, чтобы сорокадюймовым языком отведать сладость ее двухдюймового бутона. Белое атласное платье-«рубашка» Серены задралось на бедрах. Она без колготок – на ней только белые трусики с кружевной вставкой на лобке.

– Билл! – кричит Ваннеса снизу. Она изо всех сил колотит передним колесом по его ноге, прямо по косточке, выступающей сбоку через мокасины. – Билл, ты что делаешь?!

– Что я делаю? – Он искоса глядит на нее, будто она застала его во время легкой задумчивости – привычного подсчета рентабельности двойных окон или полного страхования. – Что я делаю? – Он смотрит на извивающуюся в его руке полуобнаженную женщину, а потом осторожно опускает ее на противоположную от жены сторону дороги. «Ах, она, или точнее… Это всего лишь кукла, дорогая, ну, не станешь же ты ревновать меня к кукле».

Да, к кукле бы она не стала ревновать, а к Серене точно приревнует, так как та – не просто кукла, но еще, как и ожидалось, модель. Чувствуя на себе лазерные лучи пристального взгляда жены, испепеляющего сквозь здания, заграждения, сейфы, людей, Билл вырвался из объятий, о которых прежде не мог и мечтать. Вернее, такое случалось, но только мимолетно. Как еще он мог поступить с Сереной, ну разве только снять номер в отеле «Ланкастер» на полчаса? Нет, нельзя, это выплывет в отчете о расходах по кредитной карточке. Для кустарников Гайд-парка они были слишком старыми, а о «вольво»-760-турбо не могло быть и речи из-за всевозможных неисправностей автомобиля.

Серена пришла на прием к своему психотерапевту, чьи врачебные покои располагались на Суссекс-Гарденс. Они договорились о встрече в ее машине. Металлическое рандеву. У Серены был Вестминстерский пропуск, у Билла – нет. Билл никак не мог отыскать счетчик времени – он представлял Серену стареющей, с покрывающимся морщинами лицом, как дряблое яблоко на подставке для сушки. Когда наконец-то нашлось свободное место – возле пункта обмена шприцов на Саус-Варф-роуд, – в кармане уже не осталось монет: ни фунта, ни двадцати центов. Хочется выпустить сперму и умереть – одновременно. Он остановил одного, двоих, троих прохожих – раздобыл достаточно монет, чтобы заплатить за двадцать минут секса. Паркуешь «вольво» – и хватаешься за вульву. Платишь за место – и можешь жить.

Минуты тикают в ее израненном рту. Пока – уверенный, что в любой момент получит билет – Билл остается с Сереной. «Звони!» Они звонят друг другу до тех пор, пока шатающийся Билл не перейдет дорогу и не исчезнет в направлении Паддингтонского вокзала.

Нельзя сказать, что опасность миновала. Он заводит «вольво», наслаждаясь тем, как после щелчка машина начинает гудеть и постепенно оживает. Но, сорвавшись с места, понимает – у него нет ни малейшего оправдания тому, чтобы в этот день и в это время находиться в этой части Лондона, – что машина до абсурда длинная. Он поворачивает направо, выезжая с Лондон-стрит, и уже едет по Суссекс-Гарденс, а задняя часть автомобиля все еще ползет по Прайд-стрит. В тот миг, когда он подъезжает к светофору на углу Вест-борн-стрит, хвост машины еще тащится через предыдущий перекресток, заставляя всех водителей сдать назад и вызывая в свой адрес здоровую тираду проклятий, которые сопровождаются длинными гудками автомобилей: «Ты-ы-ы гре-е-ебаный при-и-и-идурок!»

Внезапно Билл понимает, что единственная возможность избежать разоблачения – притом, что он едет в автомобиле восьмидесяти футов длиной, – это отправиться на Вествэйскую эстакаду, и тогда он резко сворачивает направо. Когда он огибает треугольный островок, где они трахались с Сереной, его поражает вид задней части машины, едущей по другой стороне. Он смотрит в окно собственного автомобиля и видит на заднем сиденье разбросанные обертки от конфет и медицинские журналы. Боже! Какая гибкая ходовая часть у этого «вольво» – уж они-то знают на заводе в Кальмаре, что способны на многое! Точно знают, так как им приходится строить экструдомобиль восьмидесяти футов длиной, вот такой, как этот, который видно за версту…

Почувствовав возвращение «вольво» к нормальной длине и получая анонимность автострадной эстакады, Билл Байуотер начинает рыться в нагрудном кармане рубашки в поисках сигареты. Прикуривает сигарету от одноразовой газовой зажигалки. Та зажигалка, что на приборной панели, давно уже не работает. Год назад или около того Билл беспечно прикурил сигарету, осторожно помахал зажигалкой в воздухе, а после выбросил ее в окно автомобиля. Одной из неисправностей – хотя вряд ли это означало предел для «вольво»-760-турбо – было отсутствие крепежного шнура у зажигалки.