Она встала, и никто не усадил ее обратно. Взяла ручку, подписала, не читая, протокол, который тут же протянул ей Бекназар. У нее было одно намерение — поскорее уйти отсюда, и Хаиткулы не стал бы ее задерживать, но подал голос Бекназар:

— Ханум, вам передает привет Мегерем.

Она резко отвернулась:

— Он здоров? Видели его?!

— Здоров. Я его видел в махачкалинской тюрьме. Он обвиняется в покушении на жизнь двух милиционеров. Кроме того, на какие средства он купил два дома, две машины и все остальное?

Ханум слушала его стоя, потом рухнула на стул. Затряслась в рыданиях. Бекназар налил в стакан воды, протянул ей, она ударила его по руке. Стакан отлетел в сторону, осколки стекла со звоном стукнули об дверь. Она распахнулась, показалось испуганное лицо конвоира. Ханум встала, пошла к открытой двери, потом обернулась, посмотрела на Хаиткулы, вернулась и снова села. Сквозь слезы проговорила:

— Гражданин майор, Мегерем ни в чем не виноват. Как его можно спасти? Я скажу вам, откуда взялись монеты, только облегчите его участь…

Хаиткулы и сам понимал, что тайна золотых монет остается не раскрытой до конца. Возможно, часть их, как и драгоценности, были по дешевке куплены Ханум, а остальные?.. Что он мог сказать ей сейчас? Что позаботится о ее муже? Постарается найти для пего смягчающие его вину обстоятельства? Чепуха! Не может он этого сделать даже ценой потери ключа к разгадке тайны этих монет.

— Во-первых, Мегерем виноват, и вы напрасно его защищаете, во-вторых, я не могу брать на себя невыполнимых обязательств. И о его, и о своей судьбе вы должны позаботиться сами, и чем скорее, тем лучше.

Через несколько дней городской суд осудил Ханум Акбасову за незаконные операции с золотом и за соучастие в хищениях на винозаводе, она была отправлена в женскую исправительно-трудовую колонию.

Хаиткулы и Бекназара вызвал с себе подполковник Джуманазаров:

— Что мы предпринимаем, чтобы выйти на след преступников? Из Ташкента ничего утешительного не сообщают. Что скажешь, Хаиткулы?

— Все-таки я склонен думать, что они или из нашего города, или в крайнем случае из близлежащих районов. Стоило бы тщательно просмотреть картотеки прежнего областного управления внутренних дел. Можно посоветоваться и с пенсионерами, которые прежде работали в милиции…

— Хорошая мысль.

Джуманазаров позвонил кому-то, поздоровался, расспросил о здоровье…

— Да, да… виноваты, справедливо обижаетесь, но если бы и вы справились о наших сотрудниках, они б немало обрадовались… Им ваши советы очень пригодятся…

Объяснил причину своего звонка:

— К вам зайдет наш начальник угрозыска. По важному вопросу… Сам все объяснит. Можно сегодня? Хорошо, передам ему. Придет.

Потом сказал Хаиткулы:

— Полковник в отставке. До того как упразднили у нас область, он был начальником областного управления внутренних дел. Я долго под его началом работал. Хорошо мы работали. Он тебя ждет после работы. Человек интересный, прекрасный рассказчик.

Хаиткулы отнесся к этому поручению как к приказу, оно не огорчило его, но и не обрадовало. Скорее даже огорчило. Джуманазаров по нахмуренному лицу Хаиткулы, по морщинам, вдруг проступившим на его лбу, понял, что совершил бестактность, не узнав даже, свободен ли майор сегодня вечером. Хотел извиниться и тут же забыл об этом.

Ветеран-полковник встретил Хаиткулы приветливо. Провел гостя в кабинет, одна стена которого целиком была закрыта стеллажом с книгами. На просторном письменном столе, стоявшем под окном, если его освободить от бумаг и книг, можно было бы сыграть партию в настольный теннис. Хаиткулы полковник усадил в кресло.

По всему было видно, что отставной полковник не разучился ценить свое и чужое время. Манеры, обстоятельность в разговоре, точность изложения мысли — все показывало, что полковник прошел настоящую профессиональную школу. Он понравился Хаиткулы с первой же минуты, а больше всего понравилось чувство собственного достоинства, с каким он держался.

Полковник говорил внятно и обдуманно.

— Нераскрытых преступлений теоретически не должно быть. Но, к сожалению, остаются и такие. Бывает, что мы сами виноваты в этом. Многое портит горячность… У хладнокровия тоже должна быть граница, иначе оно превращается в излишнюю осторожность, начинает тормозить следствие. В принципе же любое преступление может быть раскрыто. Ведь нас какая армия, и мы не одни, кроме милиции и прокуратуры, есть комсомол, дружинники, школьники, партийные, профсоюзные организации… Преступник, по существу, сразу оказывается в изоляции, никогда не знает покоя, а ведь это страшно для человека. Это, собственно, и есть его конец! Чуть криво ступил — все, попался. Дома, на улице, в кино, даже в пустыне, везде надо остерегаться, ни на ком лишнее мгновение нельзя взгляд задержать — вдруг заподозрят, вдруг узнают!

И все же иногда преступления остаются нераскрытыми, особенно в городах. В конце пятидесятых годов был и у нас случай. Может быть, слыхали… Убили женщину с дочерью. Их убили летом в собственной лачуге. Свидетели были, но все равно мы не смогли раскрыть тот случай. Недалеко от домика, в том же дворе, старики играли в лото до позднего часа. Они люди чуткие, при них лишнее слово скажешь — запомнят, а ночью закашляешь, на следующий день уже скажут, сколько раз ты кашлянул, — «всю ночь не давал спать». Но и они ничего не могли рассказать путного. Видели, как перед заходом солнца во двор вошли двое, видели, как около десяти часов их провожала до ворот та, которую зарежут этой же ночью… Все силы бросили на поиски убийцы. Работники у нас и тогда были прекрасные. Я сам не спал и другим не давал лишний час отдохнуть. И все же ничего не вышло. От стыда готов был сквозь землю провалиться. Свидетелей достаточно, почти весь двор видел, что пришли двое с мешками, но как они выглядели, почти никто, видите ли, «не обратил внимания»! Когда после такого слышишь в автобусе, что-де «милиция не работает, зря хлеб ест», становится не по себе. Были и такие, что прямо в лицо говорили: «Вы с ними заодно, что ли?» Ну, это просто плевки злобных людей, но все же приятного мало. После того происшествия я больше месяца провалялся в больнице.

Полковник, пока говорил, все время смотрел в глаза Хаиткулы, но тот не был этим смущен. Во взгляде полковника была строгость, даже жесткость, но и доверие к собеседнику. Он разбирался в людях и сразу же оценил, кто сидит перед ним, понял, что его слова не пролетят мимо ушей этого молодого майора.

— Почему я тебе привел этот пример из моей практики? Ты не должен торопиться, надо работать абсолютно спокойно. Никаких точных сроков! У тебя есть не срок, а цель — раскрыть преступление. Сроки ставятся, и понятно почему: чтобы не ослабить ход расследования, чтобы оно не пошло на самотек… И вместе с тем, если ты завершишь дело не за один срок, а за два, даже и тогда будь доволен своей работой…

Хаиткулы слушал полковника, но мысли его стали сбиваться на другое, на тот случай, о котором тот только что рассказал. Он так и видел этот двор и двух человек с мешками на спинах. Жители не запомнили их, значит, они были здесь в первый раз. Мать с дочерью принимают своих гостей, те пьют, едят. Летом солнце заходит в девять-десять часов, а пришли они примерно в семь. Женщина провожала их, когда солнце садилось. Три часа… Что они могли делать все это время? Только отдыхали?..

Полковник сразу же отреагировал на рассеянность майора, сделал паузу, давая собеседнику возможность использовать и свое право продолжения беседы.

— Простите, товарищ полковник. Вы говорили об очень важных вещах. Я уже думал о них… Но мне не дает покоя случай, о котором вы только что рассказали. Убийц было двое. Подпаска скорее всего убили также два человека. Примечательное сходство.

— Нет, майор, это преждевременный вывод. Почему объединили эти случаи? Оснований нет…

— Основания, по-моему, есть, и вернуться к тому случаю тоже, я думаю, не поздно. Они ушли на глазах соседей, но могли вернуться потом, когда все легли спать.