Какой-то гул плывет над нами
и нарастает всё сильней…
Перекликается с громами
огонь зенитных батарей.
По тучам саранчи, что плыли,
движеньем опытной руки
к зениту жерла устремили
в защитных касках пареньки.
Меж них и сын мой. Точно целит
он свой удар по стае злой.
Гудят кровавые метели
и на земле, и над землей.
Огонь и смерть с тобою рядом.
Но ты, мой сын, будь тверд в бою,
каким был я тогда, в двадцатом,
под пулями врага, в строю.
Тот самолет, что с неба падал,
простор крылом подбитым бьет.
И может, сбил его снарядом
сын — продолжение мое…
8 ноября 1941
Мы победим, — зима звенит,
снега твердят об этом.
Об этом ветер говорит,
летя над белым светом.
Об этом звезды говорят,
горя в ночном просторе,
и брызжет их лучей каскад
всем палачам на горе.
Поет об этом солнце нам,
сверкая с небосвода.
Мы знаем, что победа там,
где правда и свобода!
10 ноября 1941
О, знаем мы, что так не будет.
А нынче день тяжел и строг,
и чувствуют и слышат люди
удары кованых сапог.
Уж не поют здесь соловьино,
и вся в крови лежит она —
моя родная Украина,
цветов и солнца сторона.
Но не померкла наша слава.
Сражаются в дыму войны
за честь, за волю и за право
ее любимые сыны.
Они пошли в часы невзгоды…
Но день придет, и вновь туда,
где ясны зори, тихи воды,
они вернутся навсегда.
И грянет песня соловьино,
чтоб пленной никогда не быть,
и встанет, встанет Украина,
чтоб снова и творить и жить.
10 ноября 1941
Когда фиалка синим оком
блеснет меж тоненьких стеблей
и встанет месяц над потоком,
как песня юности моей, —
я сквозь туман, мутивший взоры,
сквозь мглу, что путь пересекла,
увижу киевские горы
и древней Лавры купола.
Увижу радостно, как встарь, я
Владимирской горы уклон,
и на Шевченковском бульваре
шумящий явор, тихий клен,
и улицу, где ночью синей
бродил не раз… Моя весна
дохнет на ранний легкий иней
из незабытого окна…
Там первой песней неумелой
я пел любимой блеск очей.
И черный кот в манишке
белой меня там встретит у дверей.
20 ноября 1941, 1958
Ой, в лугах, полях — туманы,
небо в сизой мгле.
В темной роще — партизаны,
а враги — в селе.
Но блеснут светлы, румяны
зори в темной мгле.
Будут в селах партизаны,
а враги — в земле.
28 ноября 1941
В чистом поле — кони вражьи,
где дорог кресты.
А по снегу, в заовражье,—
красные цветы.
Над долиной — карк вороний,
сыч в лесу — пу-гу!
Не цветы, а сгустки крови
в поле на снегу.
Вся земля под громом стонет —
так ей тяжело.
Эй, седлайте, хлопцы, коней,
сабли наголо!
28 ноября 1941, 1958
Донец уже в снегах. Река недавно стала.
Замерз и тот затон, где в детстве плавал я.
Сегодня, как и встарь, под мерный гул металла
заводский дым плывет в небесные края.
И за горой, как встарь, в просторах милой дали
глухой орудий гром. Тревога всё растет…
Всё ближе недруги… Украйна-мать, в печали,
как встарь, ты смотришь вдаль у сломанных ворот.
А сына нет как нет. Всё ближе пушек громы…
Шатается земля… Кругом боев страда.
Я сквозь ветра гляжу на облик твой знакомый,
на руки старые в мозолях от труда.
Звенят в мое окно деревья в снеге белом.
В шинели серой вновь себе приснился я.
Ты, как тогда, о мать, сыночка не успела
благословить на бой, родимая моя.
Но знаю, — будет так, настанет час желанный:
с победой я вернусь, окончив бранный путь,
и, как тогда, зимой далекой и багряной,
зальешься плачем ты, упав ко мне на грудь.
28 ноября 1941, 1958