Зазеленели вновь каштаны,
и в птичьем щебете кругом
звучит мотив зари румяной
за голубым моим окном.
Душа — как щебет соловьиный.
Вот новый дом. Под шум машин,
деревьев перегнав вершины,
он вырастает из руин.
Руины… вся в крови, казалось,
земля навеки сожжена.
Я часто, сдерживая жалость,
глядел из своего окна…
Но люди с зорким, смелым взглядом
пришли: кирпич за кирпичом
кладут, ровняют ряд за рядом,
из праха поднимают дом.
Я видел жест их четкий, жесткий,
и взор их верою сиял,
когда их пиджаки в известке
луч солнца нежно целовал.
Живет их образ неугасный,
как песня, вечен и един.
Прославим тех, чей труд прекрасный
жизнь подымает из руин!
1947
И поля, и мосты, и вагоны,
и протяжная песня — слышней…
Терриконы мои, терриконы,
пирамиды донецких степей!
Где земля заждалась возрожденья,
где лишь дикие травы цвели,
неустанным трудом поколенья
вас под самое небо взнесли.
В ваших недрах, темнея угрюмо,
закипала глухая гроза:
здесь шахтерские горькие думы,
подневольная, злая слеза.
Это — в прошлом… А выше, над кручей,
словно знамя летя в небеса,
наш порыв, боевой и кипучий,
наших вольных людей голоса!
Мы ступаем вперед непреклонно,
и опять они в песне моей —
терриконы мои, терриконы,
пирамиды донецких степей.
И стоите вы друг возле друга,
молчаливая, строгая рать…
Малышом собирал я здесь уголь,
чтобы — взрослым — напевы сбирать.
1947
День зелен, степь расшита шелком,
безбрежны милые края,
и птичьих песен в роще столько…
Мне юность вспомнилась моя!
За горизонт бегут дороги,
поет серебряный ковыль…
Там и мои босые ноги
горячую топтали пыль.
Тонули взоры в море красок,
закат пылал и рдел вдали,
и взгорья синие Донбасса
куда-то в мареве текли.
Крылом ветряк мне машет смело,
и манят соловьи в простор…
Там девушка одна робела,
когда ее встречал мой взор.
Несутся дней лихие кони,
гудки над далями полей,
и снег виски неслышно тронул…
О, время зрелости моей!
Кто юность позабыть посмеет?
Взгляни: сверкает седина,
но только песня не стареет,
как прежде — молода она.
1947
Он бросился под крик «вперед!»
на амбразуру дота смело,
и захлебнулся пулемет
под молодым и сильным телом.
Упал он и погиб, как жил, —
победно, искренне и строго.
Своим он сердцем дот закрыл,
чтоб отворить нам в жизнь дорогу.
Последним взглядом он ловил
весь мир с бессмертной красотою…
И солнце падало в крови,
благословляя смерть героя.
1947
В серебро нарядились каштаны,
шумный день догорает быстрей,
и январь через город туманный
бродит в мутном огне фонарей.
Он под снежными ветками бродит,
что таинственно реют над ним,
и на стеклах цветы он выводит
леденящим дыханьем своим.
Это знак, что уже из-за моря
в путь-дорогу пустилась весна
и в живом, обновленном узоре
те цветы нам подарит она.
1947
А дни, как тени, мимо, мимо, мимо!
Ты думою стремись за ними вслед.
Пусть жизнь спешит вперед неутомимо,
ты вслед за ней не запоздай, поэт.
Крыло в крыло. Не отставай в стремленье.
Всегда в пути, стремись на яркий свет,
чтоб после не было суровых сожалений…
Не отставай от времени, поэт.
Пускай живет в словах, как звон в металле,
бурливый путь прекрасных наших лет.
Одной нам жизни, скажем прямо, мало…
Не отставай, смотри вперед, поэт.
1947