Красота великих самоотверженных жизней: Маркса, в материальной нужде всю жизнь ковавшего экономические основы будущего; Готамы Будды, отрекшегося от царского трона и ушедшего в народ, чтобы всю жизнь оставаться бездомным путником, проповедовать основы нравственности и закладывать мировую общину; Ленина, по тюрьмам и ссылкам пронесшего свою мечту построения социалистического общества. Это суровая красота подвигов всех времен и народов. Это красота человеческих отношений, красота благородной простоты.

Эту красоту Рерих написал на своем знамени. Но красота требует постижения, понимания, а постижение не мыслимо без знания: поэтому он добавил это слово – ЗНАНИЕ и получилась программа жизненных устремлений, которая выразилась в кратком девизе «ЗНАНИЕ и КРАСОТА». Приводим его слова:

«Красота и мудрость не роскошь, не привилегия, но радость сужденная миру на всех ступенях достижения. Лучшие люди уже понимают, что не твердить только они должны о путях красоты и мудрости, но действенно вносить КРАСОТУ в свою общественную повседневную жизнь...

Искусство объединяет человечество. Искусство едино и нераздельно. Искусство имеет много ветвей, но корень един. Искусство есть знамя грядущего синтеза. Искусство для всех. Каждый чувствует истину красоты. Для всех должны быть открыты врата священного источника. Свет искусства озарит бесчисленные сердца новою любовью. Сперва бессознательно придет это чувство, но после оно очистит все человеческое сознание. И сколько молодых сердец ищут что-то истинное и прекрасное. Дайте же им это. Дайте искусство народу, кому оно принадлежит».

Учитель жизни

Появление Н. К. Рериха в Харбине в 1934 году можно сравнить только с метеором, прочертившим огненную черту на мрачном ночном небе, – неожиданным, негаданным.

Маньчжурия захвачена японцами, ее естественные богатства стремительно разбазариваются. Существует марионеточное правительство «императора» без власти Пу-и. Харбин, заложенный русскими строителями Китайской Восточной железной дороги, разросшийся в крупный торговый центр, битком набит российскими беженцами самых разнородных мастей. И весь этот люд борется и бьется над одною главною проблемою – как выжить? Как создать себе хоть сколько-нибудь сносное существование?.. Существуют различные эмигрантские организации, партии, землячества, возникает фашистская партия во главе с Родзаевским. И над всеми этими партиями, и над серой массой беспартийных эмигрантов протянута когтистая лапа японских милитаристов, решивших использовать эмигрантов в качестве подсобной силы в своем марше хищнических захватов. Вот этот фон, на котором в последней декаде апреля 1934 года внезапно появился Рерих.

Его приезд производит впечатление разорвавшейся бомбы. Вся общественность взбудоражена. Квартира на Садовой улице, где поселился Н. К. Рерих и его сын Юрий, превращается в место беспрерывного паломничества – туда без конца устремляются посетители. Благо бы общественные деятели или художники, а то – простой народ, далекий от искусства, рядовые эмигранты, которым, казалось бы, и разговаривать с Рерихом не о чем. И посетителей так много, что Рерих вынужден нанимать специального швейцара, который стоит у дверей кабинета и пропускает туда строго по очереди и только предварительно записавшихся. Первые дни, чтобы попасть к Рериху, нужно было записаться за несколько дней вперед. Правда, через какое-то время поток начал стихать, чему были особые причины...

Но почему – почему к нему так устремлялись? Оставим в стороне чинов иностранных консульств, которые могли нанести визит художнику с мировым именем, преследуя как свои личные, так и служебные цели, отбросим японских соглядатаев и представителей различных эмигрантских организаций, пришедших, может быть, лишь в надежде чем-либо поживиться для своих организаций, оставим также в стороне различных «прожектеров» и лиц, предлагавших свои услуги по части организации экспедиции в Монголию, слухи о которой всколыхнули безработных, и расскажем про одного из тех, кто устремлялись к Н. К. Рериху, сами точно не зная зачем.

«Я и моя жена – беженцы. Мы не принадлежим к тому классу старой России, представители которой бежали за границу с туго набитой мошной и шкатулками с бриллиантами. Суровый лик нарождающегося в жестокой борьбе нового строя напугал их, и они бежали в Харбин. Заполненный до отказа такими же беженцами, город встретил нас неласково, трудно найти комнату, куда приткнуться на первое время, а еще труднее найти хоть какой-нибудь заработок. Домохозяин уже напоминает, что пора платить за комнату, денег нет – начинается продажа вещей.

И тогда жене приходит в голову, как ей кажется, блестящая идея: она будет делать больших красивых кукол, оденет их в древние национальные костюмы боярышень, благо она училась художествам, а муж будет продавать продукцию...

Закипела работа – боярышни выходили одна краше другой. Но вот беда никто не покупает. Китайцы русскими боярышнями не интересуются. Таким же беженцам, как сам продавец, они очень нравятся, но им покупать не на что... И ходит наш продавец, и отчаяние закрадывается в душу. И вдруг он узнает – приехал Рерих. Как же, знает он Рериха, хотя никогда особенно им не интересовался, – знаменитый художник... И внезапно он принимает решение – «пойду к нему». Если бы его спросили – зачем он пойдет, о чем будет говорить, навряд ли он сумел бы ответить. Скорее всего сказал бы: «Так, потянуло...».

И вот он в кабинете Рериха. Художник оказался необычайно прост в обращении, ласков. Усадил его и осведомился, что привело к нему посетителя. Тот почувствовал внутреннюю потребность рассказать, как тяжко ему живется в чужбине, и показал ему свои куклы. Внимательно рассмотрев их, Рерих похвалил работу, но сказал, что они (продавец и его жена) избрали трудный и малоблагодарный вид служения искусству. И пока они так разговаривали, то отчаяние, которое так мучило продавца, мало-помалу испарилось и великий мир вошел в него. Рерих ничего не купил у него, и наш предприниматель и не предлагал ему своего товара. Спустившись по лестнице (Рерихи жили на втором этаже), он повернул направо и зашагал по Садовой.

– Что продаете?

Он оглянулся: в дверях магазина стоял японец, по-видимому, хозяин предприятия, который приглашающе кивнул ему головой.

Наш продавец художественных изделий быстро развернул перед ним свой товар. Японец сразу купил у него все куклы и заказал крупную партию на будущее.

Отчаявшемуся, испытавшему на себе весь холод отношений чужого города на чужой земле человеку казалось, что чья-то могучая рука вытащила его из мрачной бездны. И с этого дня он уверовал, что Рерих приносит людям счастье».

Уже в детстве на меня производили чарующее впечатление репродукции картин Рериха. Они будили во мне мечту, звали куда-то, окутывали действительность сладостью сказки. Подолгу, не отрываясь, я засматривался и как бы сам переселялся в них – вот я сижу на скамейке у бревенчатого терема «Трех радостей» и гляжу, как заходят в ворота калики перехожие, вот зеленый холм, где пасутся добродушно посапывающие коровы, а то иду по той дороге, что дугою взметнулась на крутой холм – иду подвиги совершать, счастья-доли своей искать...

Мне было 16 лет, когда я пришел уже к заключению, что нет в мире лучше художника, чем Рерих. Мог ли я в то время подумать, что когда-либо с ним встречусь! И вот Рерих и я оказались в одном и том же городе... Непреодолимое желание познакомиться с ним овладело мною. Если я раньше знал Рериха только как художника, то теперь к этому прибавилось еще и другое – я успел прочитать две его книги – «Пути Благословения» и «Сердце Азии». Они меня очень взволновали, в особенности последняя, где говорилось о Махатмах и Шамбале. Что это за Махатмы? Что это за Агни-Йога, данная в долине Брамапутры, взявшей исток от озера Великих Нагов, хранивших заветы Ригвед? Более 40 названий, данных таинственной Шамбале народами мира, заставляли думать, что не могли же все сорок народов высосать из пальца одно и то же содержание легенды – должна тут быть хоть крупица истины! И конечно, ответить на эти будоражащие меня вопросы лучше всего мог лишь тот, кто написал эти книги...