Черный «пиар»

У Ария оказалось огромное количество последователей, как среди духовенства, так и среди мирян. Этому была своя причина. Дело в том, что ариане использовали для популяризации своего учения приемы, вполне сопоставимые с политтехнологиями современных организаторов «оранжевых революций». Арий сочинял стишки для простолюдинов и матросов. Сборник этих виршей под названием «Фалия» пользовался в народе большим успехом. В среде интеллектуалов ходили по рукам памфлеты, в портовых кабаках и на площадях бродячие музыканты исполняли арианские песенки, по святоотеческому слову «… распевая и выплясывая хулу на Всевышнего». Афанасий Великий так описывал действия «пиарщиков» нового учения:

«Ариане не в малом числе ловят на торжищах отроков и задают им вопросы не из Писаний Божественных, но как бы изливаясь от избытка сердца своего: «Несущего или сущего сотворил Сущий из сущего? Сущим или несущим сотворил его?» – и еще: «Одно ли нерожденное или два нерожденных?» Потом приходят они к женщинам и им также предлагают свои неприличные вопросы: «Был ли у тебя сын, пока ты его не родила? Как не было сына у тебя, так не было и Божьего Сына, пока не рожден Он».

По сути дела, в народе искусственно была создана мода на арианство. Сложнейшие теоретические вопросы были брошены на рассмотрение людей, совершенно в них не разбирающихся. Последствия этой информационной атаки были весьма плачевными – богословствовать начал всяк, кому не лень. Логичное и понятное учение Ария в тех условиях многим казалось истинным христианством.

Все это безобразие не могло не возмутить людей благочестивых и здравомыслящих. Свт. Григорий Нисский с горечью обличал своих современников за их чрезмерное пристрастие к спорам на богословские темы : «Иные, вчера или позавчера оторвавшись от своих обычных трудов, внезапно стали учителями богословия, другие – может быть, слуги, не раз подвергавшиеся бичеванию, бежавшие от рабского служения – с важностью философствуют у нас о непостижимом… Все в городе полно такими людьми: улицы, рынки, площади, перекрестки. Это и торговцы одеждой, и денежные менялы, и продавцы съестных припасов. Ты спросишь об оболах, а он философствует перед тобой о рожденном и нерожденном; хочешь узнать цену хлеба, а он отвечает тебе, что Отец больше Сына; справишься, готова ли баня, а он говорит, что Сын произошел из ничего».

Этот разгул «народного богословия» и послужил толчком к появлению христианской догматики. Заблуждения еретиков вынудили Святых Отцов встать на опасный путь изъяснения человеческим языком тех тайн, которые следовало бы с благоговейной верой хранить в глубине души.

В 325 году на Первом Вселенском Соборе в Никее арианство было осуждено. Тогда же были сформулированы и главные догматические определения православной веры. В 381 году на Втором Вселенском Соборе в Константинополе они были уточнены и составили тот самый Символ Веры, который вот уже более чем полтора тысячелетия неизменно читается или поется за каждым православным богослужением.

Но и после краха арианства на целостность вероучения Церкви еще не раз покушались создатели множества других ересей. Церковь отвечала на это новыми Соборами, где вырабатывались новые догматы, опровергавшие ложные учения о Боге. Так формировался кодекс православной догматики.

Принцип кентавра

Сами по себе догматы для неподготовленного человека непонятны и малоинформативны. Это часто сбивает с толку. Ну, узнал я, допустим, что «Бог Един по существу, но Троичен в Лицах». Ну и что? Разве понятнее мне стало что-либо о Боге? Да нет, скорее, наоборот. Один – это один, три – это три. А здесь предложено что-то парадоксальное – три равно одному! Или: «Христос – совершенный Бог и совершенный Человек», то есть Христос, как Личность, обладает двумя природами – Божественной и человеческой одновременно. Ну и как это можно понять? В греческой мифологии есть такое странное существо – кентавр. И с ним, например, все ясно: наполовину – человек, наполовину – лошадь. Ни то ни се. А тут как думать? Христос – Бог? Конечно! Он творил чудеса, воскрешал мертвых, ходил по воде… Христос – Человек? Безусловно! Он нуждался в пище и сне, плакал, страдал, наконец – умер на кресте…

Так кто же Он – Бог или Человек? Догматика снова отвечает парадоксом – и Бог, и Человек. Одновременно и в полной мере. Понять такие вещи человеческий разум просто не в состоянии.

Но эти формулировки и не создавались для объяснения или описания Бога. Догматами отцы отвечали горе-богословам, которые для удобства понимания пытались рассуждать о Христе, как о каком-то «божественном» кентавре: наполовину – Бог, наполовину – человек. Церковь дала еретикам твердую отповедь: никакого «наполовину» или «отчасти»! Христос – совершенный Бог и совершенный Человек.

Творец мира вошел в этот сотворенный Им мир и стал Человеком, не прекращая быть Богом. Как такое чудо стало возможным – тайна Боговоплощения, недоступная даже ангелам.

Поэтому не стоит смущаться своим непониманием смысла догматов. Они – лишь свидетельствуют о тайнах Божественного Бытия, но никогда не претендовали даже на попытку их раскрытия.

Рецидив старой болезни

Честертон в романе «Шар и крест» с легкой иронией изобразил православного отшельника, который «…не зная печали, жил в своей окруженной горами хижине, обличая ереси, последние приверженцы которых переказнили друг друга 1119 лет тому назад». К сожалению, ирония английского писателя-христианина была вызвана его несколько формальным пониманием ереси. На самом деле ересь – неуничтожима. Во всяком случае, ее совершенно точно нельзя уничтожить, переказнив всех ее сторонников.

Источник ересей – человеческий разум, пораженный грехом и гордыней. Во все времена человек, читая Евангелие, сталкивается с Тайной. И во все времена подстерегает его искушение: объяснить необъяснимое, раскрыть сокровенное, постичь непостижимое. А углов, которые можно попытаться спрямить, в Евангелии не так уж и много. Поэтому создатели новых «христианских учений» тешат себя мыслью о собственном новаторстве лишь в силу плохого знания церковной истории. И если сегодня посмотреть внимательнее на любое неправославное учение, именующее себя «подлинно христианским», легко можно убедиться, что в основе этого учения лежит концепция одной или сразу нескольких древних ересей.

За примером далеко ходить не надо. Гениальный русский писатель Лев Николаевич Толстой создал свою трактовку христианства, по которой Христос был не Богом, а человеком, стремящимся к добру. Толстой отредактировал Евангелие, выкинув оттуда все упоминания о чудесах, совершенных Иисусом; окончательно разругался с Православной Церковью, пытавшейся его образумить; сбил с толку небольшую часть русской и зарубежной интеллигенции, спутавшей его авторитет писателя с пророческим даром. Умер он, будучи отлученным от Церкви, с сомнительной славой создателя новой религии (которая после его смерти довольно быстро завяла, так и не получив широкого распространения).

А ведь, по сути, Лев Николаевич всего лишь повторил учение Ария, причем – в той самой, упрощенной версии «для бедных», которую тот распространял когда-то по александрийским кабакам. И сама идея толстовства: «Христос – не Бог», и вывод из нее: «Мы тоже можем уподобиться Христу, делая добро», – почти буквальная копия того, что когда-то говорили о Христе ариане: «Не потому избрал Его Бог, что у Него было нечто особенное и преимущественное пред прочими существами по природе и не в силу какого-нибудь особого отношения Его к Богу, но потому, что, несмотря на изменчивость Своей природы, Он чрез упражнение Себя в доброй деятельности не уклонился ко злу. Если бы равную силу явили Павел или Петр, их усыновление ничем бы не отличалось от Его усыновления».

Арий утверждал, что Христос – «Сын Божий не по существу, а по усыновлению», что «мы, как и Христос, можем сделаться Сынами Божиими, но только по имени». Все эти рассуждения мало чем отличаются от толстовства и очень напоминают вопли киплинговских бандерлогов, впервые увидевших Маугли: «Он такой же, как и мы! Только – без хвоста!».