Основными признаками элитности были собственная детская площадка и высокий кованый забор, окружавший весь периметр новостройки.
Пашка даже подивился своей недогадливости, он видел этот дом и раньше, мог сам предположить, куда летает его райская птица, но, видимо, его все же не столько интересовали подробности жизни реального человека, приятней было думать о загадочном пришельце, появлявшемся ниоткуда, уплывавшем в никуда. Дальше начался конкретный сюр: консьержка, бабка с невыразимо красными волосами, приветствовала Пашкиного незнакомца и совсем уж по свойски воскликнула: “Добрый вечер, Никитушка! А это с тобой?” и приготовилась преградить путь, пока не получила от «Никитушки» сдержанный кивок.
Вот так, даже не знакомясь, Пашка узнал тайну номер два: настоящее имя своего экзотического цветка, своего безымянного колибри. Странно, что никогда раньше он даже в шутку не примерял ему человеческие имена.
Пока ехали в лифте, Пашке показалось, что новоявленный Никитушка слегка смутился тем фактом, что его раскрыли, не дав возможности начать разговор самому. Пашка с трудом прокашлялся:
- Никита значит. Красивое имя. И тебе идет.
- А ты?
- Павел.
- Павлик? - ехидно заулыбался новый знакомый.
- Вот только не Павлик! Ненавижу это детское имя. Паша, Пашка. Паштет. Как хочешь. Зачем я, вообще-то, к тебе иду? – наконец удалось настроить голос на привычный тембр.
Между тем лифт выпустил обоих на каком-то высоком этаже, и, несмотря на непонятки, Пашка все так же следовал за Никитой уже на пути к квартире.
- Не бойся, - успокоил тот. - Просто поговорим. Уйдешь, когда захочешь.
Пашка подумал грешным делом, что вот как раз, когда он захочет, уходить будет обидно, но решил на грани фола не шутить.
- Главное, чтоб ты не боялся. А то я ж такой - постригу, покрашу, и не отмахаешься…
- Проходи, можешь не снимать, - Никита кивнул на Пашкины мокасины, поставил чемодан, скинул свою сумку и сразу пошел врубать свет и шуршать на кухне.
Паша помялся с минуту в прихожей, но все же прошел в просторную гостиную и присел у большого белого стола. Отсюда он лицезрел спину своего нового знакомого, который хозяйничал в небольшом закутке кухонной зоны, резал сыр, открывал оливки, быстро метал все это на стол перед Пашкой. Тут же под нос оказалась подсунута бутылка вина и штопор, и пока Паша возился с ними, на столе материализовались бокалы и большие плоские тарелки. В духовку отправился маленький кусочек индейкиного филе и остатки замороженных овощей – гостей явно не ждали – еды с натяжкой на ужин для одного. Хозяин выгреб все что нашёл, на столе появились два помидора, остатки хлеба в нарезке и, наконец, он остановился, выдохнул и уселся напротив Пашки.
Вино было изумительным. А главное, на голодный желудок – эффективным средством для придания легкости общению.
Никита сразу заявил, что хочет услышать от Пашки всё и предложил открыть карты. Паша же не вполне понимал, что “всё” и какие именно карты хочет открывать его внезапный собеседник, и сперва настороженно молчал, лишь односложно отвечая на простые вопросы. Ему уже начало казаться, что он снова являет собой картину конченого кретина, и это именно тот случай, когда даже молчание не позволит сойти за умного. Вспомнил их первый, и до сей поры последний, разговор и свою эпическую “хэллоу китти” на чёлке, что ж, в самый раз. Но Никита избавил его от такой неловкости, начав говорить сам.
Пашка слушал и невольно начал улыбаться. Оказывается, его бдения у парадной не оставались незамеченными с самого начала. Да, сперва подбешивали. А как еще можно относиться к человеку, который смотрит так, будто хочет что-то сказать, но не делает этого, при том пытается оставаться незамеченным, но всем своим видом вопит о том, что хочет, чтоб его заметили.
Пашка не вытерпел и заржал. А потом оказалось, что вокруг происходили вещи, о которых он, конечно, не мог знать. Никита продолжал свой монолог, попивая вино, подливая Пашке, и вдруг заявил:
- Давай так: говорим друг другу только правду и по очереди можем задавать любые вопросы, на которые тоже нужно отвечать честно. Мы же ничего не теряем. Мы, считай, не знакомы почти.
Пашка согласился, а Никита продолжил:
- Ну так вот. А потом я подошёл и, конечно, нахамил. Ты, кстати, извини за тот разговор. Я когда устаю, могу сорваться. Я, как ты сам понимаешь, вполне подробно осведомлен о своей внешности и, поверь, очередной восторженный вздох по этому поводу – это последнее, что может меня расположить к кому-то. Но ты хорошо выступил, а я в очередной раз констатировал, что веду себя как урод. Ладно, проехали. По крайней мере, я посмотрел на тебя вблизи. А потом, Паша, я и сам втянулся. Ходил пешком, старался не опаздывать, ловил себя по утрам на том, что продумываю гардероб “на вечер”, - Никита сам смеялся полупьяно, закрывая глаза ладонью. - Если бы не хотел – легко мог бы сменить маршрут, но мне нравилось тебя дразнить. Я даже обдумывал вариант подойти еще раз и извиниться, хотя все же играть в молчанку было забавно, решил, пусть лучше мальчик думает обо мне плохо…
- А теперь что же? Решил реабилитироваться?- поинтересовался Пашка и долил в бокалы остатки второй бутылки.
- А теперь, Паша, я знаю, что когда ты пропал, мне стало чего-то не хватать. Тебя или этой вечерней игры, я не знаю. Я, между прочим, волновался, я же знаю, у тебя что-то случилось.
- Просто мне пришлось переехать. Появился веский повод все это прекратить.
- Хорошо, потом расскажешь. Теперь мой вопрос: почему сегодня приехал?
Пашка замялся, но выпитое уже подталкивало к красноречию.
- Потому, что время прошло, а я понял, что скучаю, - сказал и сразу торопливо дополнил: - только не по тебе, не обольщайся, а по всей этой ситуации, по игре, по тому времени, когда все было… хорошо.
- А сейчас плохо?
- А сейчас моя очередь вопрос задавать, - Пашка ловко перевел стрелки.
- Задавай, - Никита с готовностью откинулся на спинку стула, покачивая бокал в руке.
- Задам, когда придумаю.
Белая июньская ночь уже давно перетекала в белое же утро, но который час по серому небу с розовыми облаками за окном понять было совершенно невозможно. В углу просторной комнаты наблюдался небольшой стол, вероятно рабочий, заваленный бумагами и книгами, посреди него работал без звука лаптоп, проигрывая какой-то фильм. Даже не приглядываясь особо к картинке, Пашка узнал «Беспечного ездока». Спонтанный, непредсказуемый сюжет, случайные пересечения незнакомцев на бесконечной дороге… Ничего не значащие диалоги. Как символично! Пашка сразу подумал о том, как плохо там все заканчивается.
Они все говорили о чем-то, Пашка, конечно, рассказал, как увидел впервые Ника и как запал на эту глупую слежку, безбожно краснея, рассказал о прозвищах, которыми наградил своего незнакомца, а потом разговор все больше сбивался с ровной нити, они все больше ржали, Пашка уже получил разрешение курить в квартире, только нужно было дойти до окна и открыть его, с каждым разом доходить было все сложнее, незаметно оба переместились на подоконник к открытому окну.
Беседа окончательно потеряла все признаки конструктивности. Поняли, что нажрались в хлам, когда прикончили четвертую бутылку и оказалось, что пить больше нечего. Пашка засобирался домой, в попытках вызвать такси понял, что трубка села напрочь. Никита сперва пошел галсами искать по квартире свой телефон, но потом вернулся со стопкой постельного белья и сложил ее на колени Пашке. Пока Пашка фокусировался на новом предмете и соображал – к чему бы это, на плечи ему легли теплые ладони, а голос Ника прозвучал совсем рядом от его уха:
- Мы все умеем пользоваться такси. Но иногда в этом просто нет смысла.
Пашка своим совершенно пьяным сознанием успел заметить, как его бросило в жар, потом в холод, и он сильнее прижал стопку простыней к паху, боясь, что там произойдут нежелательные, а главное - заметные - движения. На экране лаптопа побежали титры. Как всегда печальный финал, сколько не пересматривай – в финале лежать путнику, подстреленному на пустой дороге.