ГЛАВА 4

Он прибыл к пению. Голоса звучали в гармонии, поднимались выше. Они доносились из церкви, но звенели ясно в фойе, в его просторе с высоким потолком и колоннами из горного камня. От звука Валанир Окун чуть не рухнул на колени. А все из-за воспоминаний и осознания. Он узнал элегию по высшему мастеру. И он вспомнил ночь много лет назад, когда сам стоял там и пел павшему Пророку, которого любил.

Эта ночь была другой. Его действия и других привели к этому. Теперь чары несли музыку к небесам или богам. Валанир не верил, что боги были связаны с этим.

Он дрожал, закрывая за собой двери. Он не помнил последний разговор с Миром, но вряд ли так хотел оставить между ними. Старик не доверял Валаниру в последние дни учебы. Это можно было понять. Валанир был капризным учеником. Он и Никон Геррард. Они были непослушными, но талант их никто не мог превзойти. И это не нравилось железному Серавану Миру. Высший мастер того времени потакал им, но архимастер Мир был за наказания. Валанир и Ник устраивали беспорядки в Академии.

Это мешало роли Валанира, как посредника между Академией и Короной теперь. Особенно когда он нарушил законы Академии, сделав Лин Амаристот Пророком без согласия высшего мастера. Это преступление ему не сошло бы с рук, если бы Академия могла наказать его. Но, как агент Короны, он был защищен.

Лин видела Валанира Окуна как существо Академии, холодно использующее ее, а архимастер Мир верил, что у него свои интересы. Может, старик был прав. Но в жизни ничего не достичь мыслями о прошлом и вариантах. Желание вело Валанира Окуна к становлению Пророком, и он не жалел. Желание и искусство были схожи.

Желание. Он долго провел в той комнате с видом на причал Тамриллина.

«Я не дам этому случиться», — сказал он. Слова Пророка должны были обладать силой.

Валанир Окун знал, что уязвимо вспоминать это в фойе, уставшим с дороги. Весь путь он был в трансе, даже когда посещал дома друзей. Некоторые впустили его с особыми ожиданиями, как та рыжеволосая дама. Он сослался на болезнь, а потом ему было стыдно от ее заботы. Он мог отвлечься ею, но сердце не дало. Словно серость комнаты Лин на рассвете вошла в него.

Тень упала в фойе. Архимастер Хендин выглядел измученно.

— Ты вернулся.

— Похоже, поздно.

Глаза его друга расширились.

— Думаешь…

— Минутку, — Валанир вскинул руку. Он прошел к колонне и ощутил облегчение. — Что ты делаешь, Джулиен Имара?

Девушка вышла из-за колонн. Она сидела, одетая в серое, на полке под окнами. Она казалась частью камней. Она опустила взгляд.

— Если позволите, Эрисен, — тихо сказала она. — Я хотела услышать музыку.

— Девушка, вам пора спать, — сказал архимастер Хендин, хоть звучал утомленно, а не гневно.

— Странная ночь, — сказал Валанир Окун другу. — Уснуть сложно, — он повернулся к девушке, чьи глаза посмотрели на него. Серьезные глаза. Каштановые кудри убраны лентой. Что мы делали с этими детьми? — Я прав? — спросил он у девушки.

Ее взгляд был упрямым.

— Я учусь на слух.

— Вот как, — он ощутил боль, голоса неподалеку стали выше в знакомой мелодии, что придавала облик новому горю и напоминала о старых утратах. — Ты мне кое-кого напоминаешь, — сказал он. — Архимастер, как она учится?

Хендин удивился его вопросу.

— Она способная, — сказал он через миг. — Но не говорит на уроках.

— А ее спрашивают? — Валанир покачал головой. — Не важно. Я знаю, что ты стараешься, Хендин. Госпожа Имара, мы поговорим об этом позже. Идите спать.

Он убедился, что она ушла, и повернулся к другу.

— Расскажи, как его нашли.

— Мирным, — ответил Архимастер Хендин. — В его комнате. Но одно было странным, — он описал черную метку Пророка Мира. — И другие уже начали говорить, кто будет следующим. И кто закончит десятку. Они говорят, будто смирились. Я не смею перечить.

— Продолжай, — сказал Валанир Окун.

Дальше слова архимастера Хендина удивили его. Валанир думал, что место Мира займет архимастер Лиан, что его выберет совет мастеров. Он был одним из старших, умелым, а еще — уступчивым. В отличие от решительного архимастера Мира.

Дерево, что не гнется, ломается.

Другие новости о Пророке, что дополнит десятку, были не такими ожидаемыми. Имя, что Валанир Окун не слышал годами. Он вспомнил то, что давно забыл, со времен учебы. Архимастер Лиан был на год старше Валанира, они сразу невзлюбили друг друга. Высокомерный сын аристократа, он верил, что к нему должны относиться иначе. Но один ученик в Академии был для Мартена Лиана выше. И он служил ему, как королю.

И теперь тот ученик — теперь Пророк — вернется и станет архимастером.

Это было важным вопросом. Но Валанир взглянул на друга, пока не ушел в комнату.

— Кай, — имя Хендина, короткий звук. И вес воспоминаний. Они давно дружили. — Ты в порядке?

Хендин опустил плечи.

— Я буду скучать по нему, — сказал он и отвернулся. Это было не в его характере. Они были друзьями, но он скрывал горе от Валанира. Он ушел, и осталась лишь песня, звенящая в фойе.

Валанир затерялся в мыслях, пока шел по лестнице к комнате, песня утихала за ним. Что бы ни случилось ночью, он вряд ли уснет. Он остановился у двери в свою комнату. Он потянулся разумом, как давно учил его маг Захир Алкавар. Ничего. Он проверил еще раз и отпер дверь, опустил свечу на прикроватный столик и сумки на пол. Комната казалась нетронутой.

Он принялся менять грязную и влажную одежду. И тут же раздался стук.

Пророк встал и расслабился. Этот стук — три удара, долгая пауза, два удара — был знакомым. Он сам его придумал.

— Я ждал тебя, — сказал он, открывая дверь. — Есть новое задание.

* * *

Опаснее всего для Дорна Аррина ночью оказались не усталость или голод. Они пропали, когда он запутался в роскоши голосов. Их усиливала акустика церкви. Долгое лишение — часы поста и молитв Киаре — открыли в нем яму уязвимости. Оттуда полилась музыка. Они стояли лицами к постаменту, где лежал высший мастер, голоса слились в один, и Дорна словно резал нож. И он видел, что открывалось. Он стоял часами в церкви, пел и не мог отвести взгляда.

Его жизнь была скованной, он знал. Годы на острове, вдали от настоящих событий. Он не сбегал на континент против правил, как некоторые делали по ночам. Это было запрещено, но осталось традицией. Ученики воровали лодку и плыли в Динмар к девушкам. Этерелл порой уходил с ними. Чаще всего их вел Марик Антрелл, который во многом вел учеников их года. И у Дорна потому было мало друзей.

Но он был един с людьми, пока они пели, даже с Мариком, что тоже стоял среди избранных. Завтра они снова будут врагами, Марик и его прихвостни снова поймают Дорна в углу. Этерелл Лир защитит его с замашками и умениями лорда, и Дорн будет кипеть от унижения. Их учили биться с рождения. Дорн умел шить переплет.

Недавняя стычка была на той неделе, в ночь перед смертью архимастера Мира. Дорн был поздно в тот вечер в библиотеке. Был комендантский час, но он не слушался, преследуя свои интересы. Целый жанр песен был написан после падения Академии и пропажи чар. Это время называли Эпохой элегий. Песни в те годы были полны утрат. Их силы пропали, поэты Эйвара не перестали петь. Но рана была свежей, слова были как кровь.

Дорн порой читал эти манускрипты. Голоса звали его к страницам. В записях хранились мелодии. Он читал, и в голове звучали ноты. Они вызывали ощущения, как при взгляде на сумерки из окна комнаты, когда ускользал очередной день.

Было поздно, когда Марик Антрелл появился у локтя Дорна, как жуткий вызванный дух. Он выглядел плохо, это Дорн отметил сразу, но больше внимания привлекла его широкая безумная улыбка. Свет свечи Дорна выделял подбородок и скулы Марика, придавая ему облик черепа.

— Так и знал, что ты тут, книжный червь, — сказал Марик. — Конечно, ты тут. Это может пригодиться.

— Я и не знал, что так тебя интересую, — сказал Дорн, отвернувшись к страницам, хотя все нервы были напряжены. — Нет лекарств от безответной любви? Какие-то чары?

Марик оскалил зубы, словно хотел рычать, но тут в свете появился архимастер Хендин.

— Мальчики, уже давно пора спать. Особенно вам, юный лорд, — Марик ушел, бормоча. Дорн обнаружил, что его ладони дрожат, пока он собирал записи. Библиотека не казалась раньше опасной. Такие, как Марик, редко ходили сюда за книгами. Но они были готовы спуститься сюда за ним.

Этерелл тревожился за его безопасность. Он пытался уговорить Дорна носить кинжал, предлагал уроки по его использованию. Он сказал:

— Я не могу все время быть рядом.

— Я был бы этому не рад, — парировал Дорн. Разговор был окончен.

Шесть лет они были в одной тесной комнате. Дорн первый год держался в стороне, ожидая, что юный лорд будет презирать сына мастера книг. Но Этерелл Лир позволил Дорну возмущаться, веселить его. Спокойствие друга уняло гнев Дорна. Он пытался. Может, слабо пытался. Гнев трепетал по краям его песен в свете свечи. Но его было мало.

Теперь ночь была полна мыслей, хоть они и возвращались к тому, с чего он начал — к нему самому.

Архимастера видели у него талант. Они предлагали учить его лично, работать над чарами. Он отказался. Марик Антрелл тоже показывал талант. Дорн видел, как они шептались в коридорах с архимастером Лианом. Архимастер учил юного лорда. И, конечно, за Мариком всегда ходила свита из учеников, они нашли лидера в широкоплечем наследнике Антреллов.

Такие поэты могли даже стать Пророком. Было почетно идти по пути становления архимастером Академии. Но чары изменили все это. Теперь метка Пророка давала доступ к большим силам Другого мира. За короткий период атмосфера в Академии изменилась, добавились новые амбиции. Раньше тут учили искусству, музыке, но это изменилось. Туманы острова не изменились, как и крик птиц по ночам, но Дорн понимал, что это место уже не будет прежним.

Это усиливалось смертью архимастера Мира. Их голоса сплелись в прощании. Это был конец чего-то большего, чем они видели, пока учились тут.