Среднюю мощность для расчета увеличили на 2,5 %, так как воздушные насосы работали не от ресиверов, а от магистрали свежего пара. Полученный расчетный расход 0,509 кг/л.с. при экономической 14-уз скорости признали удовлетворительным.
Утром 22 января начали главные испытания полной скоростью. Между Тулоном и Генуей совершили два 12-часовых пробега с 30-часовым перерывом между ними (по контракту без права что-либо исправлять и подтягивать крепеж). Оно позволило, хотя и с охлаждением подшипников водой, достичь средней 21,08-уз скорости. Ее пересчитали в соответствии со средним числом оборотов 118,1. Средняя мощность главных машин составила 15527,88 и.л.с. (правой 8342,75 и.л.с. При углублении форштевнем 6,429 м и ахтерштевнем 6,595 м (среднее 6,512 м) водоизмещение составляло 7890,8 т. Исходя из общего расхода угля за десять расчетных часов (141960 кг), удельный расход получили 0,8875 кг/л.с. час., что было меньше контрактного (1,15 кг/л.с. час).
в совместном плавании С открытки того времени.
Утром 10 февраля пятью пробегами на мерной линии в Г игреком заливе провели испытания на разных скоростях. Число оборотов (приводилась таблица) меняли от 71 (скорость 13,415 уз, мощность машин 3134,88 л.с.) до 128 (22,55 уз; 19 320,76 л.с.). Соответствующий “аванс” винтов составил от 5,81-6,07 м до 5,43-5,48 м. В акте комиссии от 10 февраля говорилось: “Пар держится ровно, без особых колебаний, благодаря хорошей организации и громадному числу котельной прислуги, в среднем по шесть человек на котел, считая подносчиков угля в кочегарках”. Это значило, что условия сдачи, как всегда и бывало, недосягаемо отличались от условий обслуживания котлов казенным составом кочегаров. Но с этим комиссия ничего поделать не могла.
В целом же комиссия была вполне удовлетворена результатами испытаний и, учитывая превышение всех контрольных показателей, признала механизмы корабля заслуживающими приема в казну. Исключение составили требовавшие замены брашпиль и две пожарные 50-тонные помпы.
8/21 марта испытывали воздушный прибойник 8-дм башни, а затем испытали артиллерию. Состав ее остался удручающе довоенным. Два 8-дм/45 орудия Обуховского завода на станках C-Пб Металлического завода в башнях-пенальчиках системы завода Форж и Шантье благополучно поворачивались только при спецификационном крене 8°. По сведениям Судового счетчика, их дальность стрельбы составляла 78,5 каб. Установка восьми 6-дм/45-калиберных пушек Обуховского завода обновленной серии (судовые номера от 31 до 38, заводские №№ 6, 3, 5, 8, 9, 7, 10, 4) на усовершенствованных станках Металлического завода (№№ 3, 1,5, 4, 7, 6, 8, 2) испытали стрельбой при угле возвышения 24,5°. Они имели дальность стрельбы 62,5 каб. На участие в эскадренном сражении рассчитывать было трудно.
Совсем доцусимской, словно и не было войны, оставалась роскошная по численности артиллерия из двадцати 75-мм/50 пушек (дальность 43 каб. при угле возвышения 25°) Обуховского завода на станках Металлического завода. Восемь из них (№№ 699–711) со щитами на прямых тумбах располагались на верхней палубе, двенадцать (№№ 684–744) — без щитов — на наклонных бортовых тумбах в батарейной палубе (8 — в центральном каземате, 2 — в салоне командира, 2 — в носовой части батарейной палубы. Десантные 75-мм пушки так и не состоялись, вместо них получили две прежних 2,5-дм пушки Барановского (“на лафетах без судовых установок”). Знамение времени составляли четыре 57-мм полуавтоматические пушки Гочкисса на верхней палубе, четыре трехлинейных (7,62 мм) пулемета Виккерс-Максима на мостиках и два пулемета для десанта.
Нельзя не посочувствовать офицерам, проделавшим основательные, по всем правилам, испытания этого обширного множества мало или вовсе не пригодных для боя пушек, относившихся к образцам минувшим и на одиннадцать месяцев опоздавших на корабль. В обширном отчете об испытаниях, который подвергся скрупулезному изучению артиллеристами МТК, не нашлось, однако, оценок действенности этой артиллерии и соответствия требованиям нового времени. На дно необъятного моря документов кануло нелицеприятное мнение о достоинствах этих крейсеров, высказанное министром А.А. Бирилевым. Сошел со сцены и сам министр, незабываемыми остались лишь законы рутины, преступить которые были не в силах самые просветленные умы флота.
Вместо предусмотренной контрактом полной готовности корабля к плаванию 1 сентября 1907 г. испытания были завершены в марте 1908 г. Тогда же доставили из России команду. Подвиг пришлось совершить командиру и остававшемуся в роли старшего механика Н.Н. Щанкину и еще немногим офицерам, чтобы принять корабль в ведение штатной команды. Продолжавшая владеть флотом послецусимская смута обострила прием корабля в состав флота.
Ужасающий некомплект, вызванный потерями в войне и революции (едва ли не полный состав для команды броненосца был отправлен на каторгу и тюрьмы за восстания в Черном море и на Балтике) особенно больно отразился на “Адмирале Макарове”. Самые знающие специалисты были назначены на корабли совершавшего заграничное плавание гардемаринского отряда, а очередные выпускники кронштадтской машинной школы не удовлетворили потребностей флота.
Дело было гораздо хуже, чем с преступно халатным комплектованием перед войной броненосца “Ослябя”, уже во время плавания в 1903 г. доведенного по состоянию котлов до аварийного состояния. Теперь “Адмирал Макаров” оказался на пике донельзя обострившейся проблемы некомплекта, от которого даже в 1910 г. страдали позднее вступившие в строй додредноуты (P.M. Мельников, “Линейный корабль “Андрей Первозванный”, С-Пб, 2003, с. 31–34).
Правда, флот имел немало отслуживших свое кораблей и продолжавших роскошествовать императорские яхты, отнимавшие на их содержание остро необходимых специалистов. Но яхты, как и ныне заполнившие Москву стаи чиновных “мерсов” с мигалками, оставались на священном положении. И бюрократия, не сильно напрягаясь, вместо штатных 500 человек прислала на “Адмирал Макаров” только 217.
27 марта 1908 г. командир Пономарев из Ла-Сейн рапортовал начальнику ГМШ: “Вследствие телеграммы Вашего превосходительства (очевидно, торопившей с выходом в Россию — P.M.) доношу, что из приемной машинной команды все почти новобранцы, ни одного из них не было в плавании, они не окончили полного курса в школе, а прослушали только лишь часть курса”. Идти с таким составом прямо в Россию командир считал большим риском.
И тем не менее с таким именно составом команды, едва ли имевшей право так называться, “перестроечный” министр А.А. Бирилев приказывал командиру (еще в 1907 г.) без промедления следовать в Кронштадт. Чтобы хоть как-то уйти от риска крушения собственной карьеры, командир взял на себя смелость испросить и получил разрешение товарища морского министра перед окончательным уходом в Россию совершить три практических плавания, по три дия каждое. Подняв флаг, как планировалось, 15 апреля, командир рассчитывал до 1 мая завершить эти плавания, а последующие 15 дней затратить на переход в Либаву с заходом в порт Виго. “Все усилия будут приложены, чтобы крейсер находился в заграничном плавании лишь один месяц”,'- писал командир Пономарев.
Действительно, флаг и вымпел корабль поднял 15 апреля. Среди гостей присутствовал бывший министр А.А. Бирилев. В церемонии подъема флага и освящении корабельной церкви готовилась участвовать ставшая неформальным шефом крейсера великая княгиня Анастасия Михайловна. Но ей, по-видимому, не успели дать знать или она сама не справилась с приготовлениями — в рапорте командира о церемонии она не упоминалась.
16 апреля в Тулоне вошли в сухой док. Выход в пробное плавание на семь дней задержался неожиданно обнаружившейся неисправностью рулевого устройства. Его “тележечная” схема, почему-то избранная вместо уже давно известных винтовых приводов Дэвиса, и в дальнейшем обещала проявить себя. Только 14 мая корабль, как доносил командир, покинул Тулон и, зайдя по пути лишь в Виго, 4 июня прибыл в Порт императора Александра III”. Отсюда, приготовившись к начальственным смотрам, проследовал в Кронштадт.