— Д-да нет, вроде, и так видать, — отчего-то сызнова сконфузился Улюха.

Поигрывая снисходительной усмешкой на тонких губах, Ан де Труа достал из кармашка штанов нож своей армии — двойник подаренного три дня назад лукоморцу — и приготовился сравнивать.

Не глядя на демонстративные приготовления гельвитанского правителя, Никита сосредоточенно повернулся к телеге, вытянул из-под рогожи продолговатый предмет, закутанный в мешковину, несмело обвел близорукими глазками присутствующих сильных мира сего, и с надеждой глянул на Василия.

— Вот подумал я тут… на досуге… подумал, значит… царь-батюшка… — сипло откашлявшись, спотыкаясь и останавливаясь почти после каждого слова, начал он свою речь, — и чтобы гельвитанцкую вещичку за пояс заткнуть, измыслил одну… штукуёвину… шибко полезную… значит…

Судорожно сглотнув пересохшим от волнения горлом — то ли слова вступительной речи запамятовал, то ли его заготовленный спич на сем и заканчивался — Никита Кулебякин присел на корточки, зажал изобретение в сгибе левого локтя, прижав его с другой стороны щекой, и принялся дрожащими пальцами развязывать узлы спутывавших мешковину пеньковых веревок.

— Ну, так чего ты такого нам соорудил, мастер Никита? — задал ободряюще-наводящий вопрос царь.

Мастеровой отвлекся на мгновение, собираясь ответить на монарший вопрос, поднял голову, и полезная, но своевольная «штукуёвина», не задумываясь воспользовавшись представившимся случаем, накренилась, увлекая за собой своего создателя. И, не успев и глазом моргнуть, Никита хлопнулся на траву пятой точкой, распугивая кузнечиков.

Изобретение накрыло его сверху.

— Граненыч, пособи мастеру! — нетерпеливо махнул рукой главкому царь, и тот рьяно кинулся на подмогу своему протеже.

Архистратиг Артикул, господин холерического психотипа, не желая пропускать грядущую славную потеху, если он вообще в потехах что-либо понимал, подмигнул королю и бросился за своим лукоморским коллегой.

Втроем у них дело пошло веселее, и через полминуты генералы браво застыли перед их величествами с Никитиным изобретением на вытянутых руках.

Непонятного назначения бревнообразный предмет был длиной почти в метр и весил, судя по побагровевшим физиономиям помощников, преизрядно.

Монархи переглянулись, вытянули шеи и задумчиво нахмурились, пытаясь если не рассмотреть предъявленный артефакт поближе — рассматривать там было особо нечего — то хотя бы без подсказки догадаться, что бы это такое могло быть, и какое отношение могло иметь к первоисточнику вдохновения.

— Что это? — первым капитулировал гельвитанин.

— Бревно? — высказал единственную пришедшую на ум догадку царь Василий.

— Маленькое бревно? — прозорливо уточнил архистратиг Артикул.

— Большое полено? — сделал революционное предположение князь Грановитый.

— Чурбак? — усомнился в предположении король.

— Никак нет, ваше величество… господа генералы… Не бревно это… никак нет… и не полено… полено меньше бывает… Это… так сказать… — смущенный реакцией аудитории, торопливо, комкая и глотая слова, заговорил Никита. — Сюрприз… значит…

— Сюрприз? — асинхронно захлопали четыре пары изумленных глаз.

— Так точно! — гордо подтвердил Кулебякин и приободрился. — Вот, погляньте! Ваши величества, подойдите ближе — поди, плохо видно? Да вы, господа генералы, руки-то уберите с дороги, руки! На ладоньки бы положили — и виднее было б!

Генералы послушались, хотя увесистый предмет удерживался на их мозолистых от перебирания штабных карт «ладоньках» с явным трудом.

Мастер удовлетворенно кивнул и снова обратил разгорающийся неземным энтузиазмом изобретателя взор на слушателей.

— Глядите, ваши величества! Всё очень просто и еще проще! Легким движением руки безобидное с виду полено превращается… превращается… полено превращается…

— В Буратино! — первым догадался де Труа.

Одарив походя эксцентричного короля вопросительным взглядом и не дожидаясь ответа, Улюха продолжил возню со своим творением.

— …Ваше превосходительство князь… тяните!.. превращается… А ваше — толкайте!.. превращается… Да не туда толкайте, а куда то его превосходительство тянет!.. Да с ног его не уроните — он у нас хоть и башковитый, да шибко хлипкий… прости, батюшка Митрофан… Превращается… Эх, недоработочка вышла… исправлю… Превращается полено… в армейский меч образца девятьсот четырнадцатого года!

Собравшиеся издали коллективное «ух ты!», когда красный от натуги изобретатель вытащил из недр своего детища, обратившегося в рукоятку, обещанный клинок[2].

— Вот, меч! — довольно представил он долгожданное явление.

— Для меча рукоятка длинновата, — с сомнением знатока проговорил Артикул, старательно прикрывая улыбающийся в усы рот пухлой дланью, свободной от демонстрируемого экспоната.

— Ну, тогда мечевидное копье. Оборонного действия, — быстро сориентировался изобретатель.

— И тяжеловата, — продолжил придираться гельвитанец, старательно скрывая улыбку.

— Вы еще не знаете, сколько клинок весит, — успокоил их Никита.

Король не удержался и прыснул в пальцы.

— Значит, назовем сию комплектацию оружием двойного назначения, — не потерялся и выступил на защиту приунывшего изобретателя Граненыч. — Лезвием можно во врага тыкать, а рукояткой — по балде ему съездить. Противоходом.

Гельвитане задумались, переваривая предложенную поправку, переварили, и осторожно, чтобы не расхохотаться в голос, кивнули Кулебякину:

— Продолжай, мастер.

И изобретатель продолжил:

— А ежели вдруг кому приспичило… или, по науке, ратным языком выражаясь, тактическая обстановка в военно-морском театре радикальным макаром изменилась… то легким движением руки меч убираем… убираем меч… значит… убираем…. Ваше превосходительство князь, тяните!.. убираем… А ваше толкайте, толкайте!.. убираем ме… ай!..[3] Эх, недоработочка вышла… исправлю… А теперь нажимаем на энтот потайной сучок… и…

Из распила, с обеих сторон, выскочили изогнутые деревянные рога.

— И получаем арбалет! Остается только натянуть тетиву… — свободной рукой Никита выудил из кармана свитые в шпагат воловьи жилы и ловко нацепил их на рога арбалета. — И самострел готов!

Словно в подтверждение слов автора один рог под натяжением неожиданно хрустнул, оторвался и повис на тетиве, привязанной к концу второго рога.

И сразу всем стало понятно, что самострел действительно готов.

— Эх, недоработочка вышла… Исправлю! — не смутился такой мелочью поймавший кураж, словно родитель, рассказывающий об успехах ребенка-вундеркинда, мастер, а лишь отмахнулся от неудачи и увлеченно продолжил: — Но и это еще не всё! Если в просверленные в этом конце отверстия… вставить два десятка прилагающихся специальных паличных шипов… находящихся в положении «навалом»… вот в энтом пенальчике… в рукоятке… в противоположном конце… длиной эль малой равной пять сантиметров… то получится… получится… элегантная… палица.

Несмотря на обещание творца, шипы, больше похожие на преостро заточенные с обоих концов гвозди, вставляться не желали, по переменке то выпадая, то застревая, то утыкаясь косо, и конструктор, нервно ухмыльнувшись и пробормотав ставшее уже припевом к любой операции «Эх, недоработочка вышла, исправлю», ссыпал остатки в их кармашек и плавно перешел к следующему этапу презентации.

— Но и это еще не всё! И поэтому легким манием умелой руки грозная палица превращается… превращается палица…

На глазах у изумленных правителей и их полководцев грозная, хоть и лысоватая палица последовательно превратилась в узкую лопату без плечиков, больше похожую на широкий дротик[4], потом в такие же узкие, но зубастые вилы, плоский топор, нелепую двуручную пилу, жидкий веник, толстый тяжелый цеп, не раскрывшееся ведро, не закрывшийся ухват, дырявое корыто и косу для лилипутов, полотно которой вытащить не удалось даже совместными усилиями всех пятерых.