— О, я рад буду купить, — быстро сказал Грант. — Все равно он мне понадобится в Кингстоне.

— Если мы закажем новый, то это займет месяц, — флегматично прогромыхал Бонхэм. — Ну, давайте залезать в штаны, — сказал он и повернулся к бетонной скамье, из которой, как и из края бассейна, торчала железная арматура. Он взял грязные белые штаны и начал натягивать их прямо поверх выцветших мокрых трусов. Огромная, тоже выцветшая гавайская рубашка лежала рядом. Смущенно взглянув на него, Грант проделал то же самое.

Когда они проходили по ветхому, жалкому отелю, который более напоминал огромные меблированные комнаты, где явно не было клиентов, такой же жалкий негр за столом (трудно было сказать, владелец ли это или просто служащий) обменялся с Бонхэмом значительным взглядом. Крупный мужчина кивнул.

— Позаботься об этом позже, — коротко бросил он.

На улице он закинул акваланг в багажник сильно побитого американского «бьюика», пикапа военных времен, на котором он тихо приехал два часа тому назад. Они поехали обратно в город, по горам.

Под ними, с этой особенно крутой спирали дороги, где дома, виллы или отели не заслоняли вида, просматривался весь Ганадо-Бей, и сам залив расстилался перед ними. Военный корабль — плавучая база — пришел сегодня из Гуантанамо, и форма моряков выглядела созвездием ярко-белых точек на серо-коричневых бесцветных улочках, между облупленными, выцветшими, тоже почти бесцветными домами, выкрашенными в красный, желтый и пурпурный цвета.

— Конечно, я мог бы взять вас в один из этих шикарных отелей. Я и там работал. Но подумал, что вы предпочитаете одиночество, чтобы никто не смотрел и не узнавал вас, — громыхнул Бонхэм. — А для меня это дешевле.

Грант не ответил. «Отель» был просто развалиной. Накануне они ездили в местечко чуть-чуть только получше этого. Сегодняшний же, можно не сомневаться, был самым дешевым притоном, о котором еще можно сказать, что там есть бассейн. В самом деле, это почти точная декорация из пьес Уильямса. Гибискус и другие яркие цветы, названий которых Грант не знал, так разрослись, что скрывали потрескавшиеся стены и прогнившие шпалеры, Некошеная трава, каменистые тропинки, на которых можно сломать ногу. Два неподстриженных дерева. Он временами ждал, что из кустов выйдет Вивьен Ли в помятой юбке и выведет за руку Трумена Капоте. Ладно, какого дьявола? Пусть Бонхэм на нем немного подзаработает.

В первые два дня Бонхэм возил его в два самых шикарных отеля на берегу. Вчера они были в месте подешевле, а вот сегодня здесь. Каждый раз Бонхэм брал одинаковую плату, но администратору гостиницы платил меньше, значит, соответственно, ему оставалось больше.

Но все это неважно. Грант думал о том, что Бонхэм сказал, что он готов к погружению в море. Этого момента он долго ждал и старался приблизить его. Последняя пьеса закончена и с восторгом встречена его нью-йоркскими продюсерами, так что он заслужил отдых. Своеобразное сильное чувство при мысли о пьесе, о том, что она уже закончена,пронизало всего его теплом облегчения. Господи, знал ли он, что пройдет через все это? И отдаст ейвсе, что знал, и все, что ейбыло необходимо? Откуда можно знать, что снова сумеешь сделать это? Вы не знаете. А он знает. И это, возможно, его лучшая работа. Так что, он это заслужил. И хрен класть на бедные отели. И хрен класть на Искусство — на «Искусство» тоже и по тем же причинам, — думал он. При этой мысли в сознании возникла некая призрачная фигура, одетая в темную мантилью, с едва видным печальным лицом, которая со ступенек храма указывала перстом путь. Именно так он теперь всегда думал о ней. Он ведь занялся этим подводным плаванием, чтобы избавиться от нее. Сейчас это смешно.

— Я все-таки думаю, что вы делаете ошибку, отправляясь в Кингстон, — сказал Бонхэм. — Я и там нырял. Здесь есть все то, что и у них там. — Строго говоря, это было не совсем так, и Грант это знал. Но он знал и то, что Бонхэм не знает, что он это знает, и яреет при мысли о потере такого богатого клиента. Все это было очень грубым толчком, ударом в глаз, по сравнению с тем, о чем он только что думал.

Грант помедлил с ответом.

— Ну, с этим связана масса других вещей, Эл, — наконец-то сказал он. — Кроме ныряния.

— Вы имеете в виду вашу подругу? Наверху, на вилле? Вы хотите сбежать от нее? — Бонхэм сказал это очень мягко. Был даже отпечаток тайны. Запутанности. Казалось странным, что он должен был сказать это именно сейчас, почти в тот же момент, когда сам Грант думал об этом. Он как будто заглянул в его мысли.

— Она не моя подруга, она моя... э... приемная мать, — Рон Грант немедленно впал в старый защитный трафарет. — Но... э... ну да.

— О, виноват, извините, — вежливо громыхнул Бонхэм, но все равно продолжил: — Даже и в этом случае не скажу, что виню вас. Она, точно, странная.

Всегда так. Особенно среди мужчин, которые, как знал Грант, были настоящими мужчинами. Никто из них не любил его любовницу. «Любовницу»! Иисусе. Извиняющееся замешательство стало такой же его частью, как дыхание.

— Она можетпопробовать, — уступая, пробормотал он и улыбнулся гиганту. — Слушайте, когда, по-вашему, мы сможем выйти в море? Вы ведь считаете, что я готов?

— Едем прямо сейчас!

— Сейчас?

— Конечно, почему же нет? — Та же улыбка, похожая на предвещающее нечто дурное облако, промелькнула на лице Бонхэма. Кажется, она начиналась на тяжелом подбородке, проходила через рот с плохими зубами, нос, глаза, брови и лоб, искривляя и искажая по очереди каждую часть лица, и исчезала в тонких волосах. — Именно туда я вас и везу сейчас. — Последовала пауза, снова улыбка, на этот раз адресованная непосредственно Гранту. — Можно покончить с этим сегодня же, а можно ждать до завтрашнего утра и думать, телиться этим всю ночь. — Сверхъестественно, но он во второй раз заглянул прямо в мозг Гранта.

Через секунду Грант хмыкнул. Смешок не снял нервозности, но то, что он сумел все-таки хмыкнуть, доставило удовольствие.

— Да, но вы уверены, что я уже готов?

— Если б нет, я бы не вывозил вас. Мой бизнес не станет лучше, если я буду топить клиентов или не удовлетворять их.

Грант ощутил легкую дрожь, пробежавшую по лопаткам. Кроме того, он неожиданно заметил, что мошонка и головка «пипи» неожиданно зачесались от кристалликов соли в высыхающем бикини. Его рука украдкой скользнула вниз почесаться и залезла в мокрые брюки. Бонхэма, кажется, штаны не беспокоили. Из-за этого или чего-то другого Грант не ответил, и они ехали в тишине. Сейчас они были уже у подножья горы, медленно двигаясь по забитым пыльным улицам, и моряки со свежими, мальчишескими лицами с любопытством смотрели на них и на акваланг, лежавший позади. Трудно поверить, что когда-то и он сам выглядел так же в этой форме.Более пятнадцати, нет, более семнадцати лет тому назад.

В магазине узкогрудый тонкий восточно-индийский помощник Большого Эла Али, дергаясь и улыбаясь, согласился продать рубашку из пористой резины за сорок долларов. У Гранта было подозрение, даже больше, чем подозрение, что рубашка ему вовсе и не принадлежала. Она была Гранту тесной и неудобной, а зеленая коррозия мешала молнии застегнуться. Но Бонхэм как-то сумел.

— Прямо впору, — громыхнул он, и сделка совершилась. — Не волнуйтесь. Я повешу ее на петлю вместе со всем остальным. — Грант тупо кивнул. Все это делалось одновременно с тем, что Эл и Али загружали оборудование для ныряния и канистры с бензином в пикап, а Грант в каком-то неопределенном, нервном оцепенении наблюдал за ними.

Магазин Бонхэма располагался на одной из узких, плохо замощенных улочек между доком, самим заливом и городской пыльной грязной маленькой площадью, которую ямайцы, согласно английской традиции, называли Парадом. Дурно выстроенный из бетона и дешевой фанеры магазин находился посреди домов, выкрашенных ярко-оранжевой краской. У следующей двери местный зеленщик чистил капустные кочаны и бросал гнилые листья в глубокую уличную канаву. Почти весь магазин занимали два огромных больничных компрессора, которые Бонхэм привез из Штатов. На трех других сторонах висели баллоны для аквалангов и регуляторы. Катер был в полумиле отсюда, в доках. Иногда, как сказал Бонхэм, он оставлял его в Яхт-клубе, где он был кем-то вроде почетного члена и имел на это право, но в последнее время он редко бывал в клубе. Грант, смутно ощущая, что все идет слишком банально и обычно для такого значительного и чудесного случая, взгромоздился на сломанное, грязное переднее сиденье вместе с учителем и его помощником, и они медленно заскрипели на старом «бьюике» по крошечным выжженным улочкам к морю.