Гизела вышла за ворота, гордо вскинув подбородок. Но едва она оказалась за пределами Лана, как ее объял ужас. Ей вспомнились вооруженные солдаты, от которых они убежали, мертвый стражник, запах жареной свинины… И вдруг принцесса поняла, что больше никогда в жизни не сможет есть свинину, не думая о мужчине с перерезанным горлом.

Ее вырвало.

Выпрямившись, Гизела побежала вперед. Она мчалась вниз по холму, стараясь оказаться как можно дальше от города. Девушки пробежали мимо монастыря, основанного Садалбергой, и понеслись по полям и лугам, мимо виноградников и рощ.

Вскоре беглянки свернули с тракта и добрались до леса. Тем временем стало совсем темно. Деревья высились впереди темной грядой.

У Гизелы заболело в груди. Остановившись, девушка разрыдалась.

– Куда нам теперь идти?! – воскликнула она.

В Лан возвращаться было нельзя. Как и в Руан. Нельзя было последовать за отцом в Лотарингию – во-первых, Гизела не знала, где эти земли, во-вторых, непонятно было, где именно находился сейчас Карл. Не сможет она найти и путь в монастырь в Шелле, где сейчас жила ее мать. До сих пор принцесса шла домой, но теперь ее лишили дома.

Вскоре у девушки заболело горло от рыданий. Чтобы не проливать больше слез, Гизела принялась проклинать Гагона. Она не была обучена ругательствам, зато весьма красноречиво призывала кару Божью – несомненно, Господь накажет этого отступника за его прегрешения. Гизела смутно припоминала, как в детстве услышала разговор взрослых о том, что кто-то подло убил епископа Фулька.[14] Бог наказал убийцу: в теле преступника теперь горело негасимое пламя, его мучила неутолимая жажда, а ноги опухли.

Такую же судьбу Гизела призывала для Гагона, но постепенно в ней гасла уверенность в том, что Господь накажет предателя. Хотя Гагон и хотел ее убить, Гизела была всего лишь дочерью короля, и притом непокорной. Она ведь ослушалась отца! Может быть, все, что происходит теперь, – это кара Божья и Гагон – не порождение тьмы, а орудие Господа?

Но была это справедливая кара или же жестокая насмешка судьбы, действовал Гагон так, как повелел ему Господь, или нет? Гизела не знала, как ей жить дальше.

У нее осталась только Руна – и больше никого.

Всадники приближались. Арвид замер, прислушиваясь, и мать настоятельница испугалась, что он из упрямства не станет бежать и предпочтет встретить врагов лицом к лицу, а не следовать за ней в монастырь. Женщина ни на секунду не усомнилась в том, что к монастырю приближались враги.

Наконец Арвид встрепенулся, словно очнувшись, и последовал за ней к воротам.

Они успели как раз вовремя. Настоятельница закрыла ворота и задвинула засов. Скрип заглушили крики всадников и топот копыт. Вскоре в ворота застучали. Хотя дерево и было надежным, настоятельница испуганно отпрянула. Судя по шуму, снаружи стояло по крайней мере с полдюжины мужчин, и все они требовали впустить их.

– О Господи! – выдохнул Арвид.

Впервые с тех пор, как он узнал правду, на его лице отразилось что-то еще, кроме презрения. Это был страх. Настоятельница мотнула головой в сторону трапезной, давая понять, что она должна позаботиться о сестрах, в то время как юноша может подождать здесь.

Монахини были так же испуганы этой попыткой вторжения, как и она. Сестры наперебой гадали, кто же эти люди, подъехавшие к монастырю. Сестра-наместница пыталась успокоить своих подопечных, но ее слов не было слышно из-за криков. II только когда в комнату вошла настоятельница, воцарилась тишина.

Все смотрели на нее с надеждой и страхом. И не важно, что она только что отказалась от своего поста, – в час беды все полагались на свою матушку.

Сестра-наместница обратилась к ней первой.

– Кто… Кто это там? – спросила она.

Настоятельница чувствовала, как дрожат ее губы. У нее было так много врагов – и все они могли угрожать жизни Арвида.

Повинуясь порыву, аббатиса пожала плечами – и это оказалось ошибкой. Увидев, что даже она не знает, кто пытается ворваться в их монастырь, сестры впали в отчаяние.

– А вдруг это язычники с севера?! – Матильда вскочила.

Крики монахинь почти заглушили стук в ворота. Сестра-наставница громко цитировала пророка Иеремию, предрекавшего беду и погибель любому, кто столкнется с северянами. Другая монахиня бранилась на чем свет стоит:

– Проклятые разбойники! Нечестивое отродье!

Третья кричала, что предчувствовала надвигающуюся беду: ей давно уже снились кошмары, в которых над сушей и над морем бушевало пламя, летали огненные драконы, сверкали на небе кометы, веяли над землей вихри. Дурные предзнаменования, сулившие беду от северян.

И только сестра-келарь сохраняла спокойствие и ясность рассудка:

– Если это действительно дикари-северяне, нам нужно спрятать все наше добро. Язычники за тем и пришли – за драгоценными камнями, теми самыми, что украшают табернакль, за роскошными переплетами наших книг, за дорогими одеяниями. – Сестра посмотрела на свое платье, словно его вот-вот сорвут с ее тела. И не важно, что сшито оно было из самой простой ткани и к тому же покрыто пятнами, оставшимися после работы в кухне.

Сестра-наместница покачала головой:

– Монастырь – это священная обитель. – Она попыталась успокоить женщин. – Я слышала, что Господь не допускает осквернения таких мест. Если язычники ступят на эту землю, она разверзнется у них под ногами.

– Может, и так, – вмешалась Матильда. – А я вот слышала, что язычники как-то напали на церковь прямо во время богослужения. Священник как раз начал читать Sursum corda, «Возрадуйтесь сердцем», когда дверь распахнулась. Его закололи заточенной костью, прихожан же порубили мечами.

И вновь в трапезной поднялся страшный крик.

Но уже через мгновение послышался треск, заставивший всех вздрогнуть.

– Тихо! – прикрикнула мать настоятельница.

Само собой разумеется, она вновь командовала в этом монастыре.

Само собой разумеется, сестры повиновались ей.

Теперь, когда все умолкли, стук в ворота стал еще громче. Дерево пока не сломалось, но настоятельница не была уверена в том, что так будет и дальше.

– Тихо! – повторила она, не позволяя своим подопечным увидеть ее страх. – Здесь мы в безопасности! Конечно, северяне иногда нападают на франков, но мы не должны забывать о том, что большинство норманнов приняли христианство. Если с севера придут новые разбойники, нас защитят. Граф Вильгельм, сын Роллона, позаботится о нас. И он сам, и его отец обещали покровительствовать монастырям.

Сестры смотрели на нее недоверчиво – но ни одна из них не решилась возразить.

– Идите в церковь! – приказала настоятельница. – Мы помолимся там, чтобы Господь помог нам и граф поспел вовремя.

Женщины повиновались. В отличие от Аренда.

Когда все вышли из трапезной, настоятельница взглянула на юношу. Его черты исказились от боли, рана на груди кровоточила.

Подождав, пока все сестры войдут в часовню, аббатиса опустила руку ему на плечо, надеясь, что в час беды Арвид не отшатнется от нее.

Но юноша отпрянул – и настоятельница горестно вздохнула.

– Теперь, когда ты знаешь правду… Неужели это действительно так важно для тебя?

– Кровь мужчины – не то же самое, что кровь женщины, – пробормотал он, отворачиваясь.

Как оказалось, в часовне укрылись не все монахини. Только сейчас настоятельница увидела, что за ее спиной стоит Матильда.

– Что он имел в виду? – удивленно спросила девушка.