Не в твоей власти продлить жизнь, но во власти твоей состоит украсить ее добродетелию.

Смерть есть дверь в обитель упокоения, и ты страшишься перешагнуть праг оной!

Видал ты умирающих людей, содрогался, слыша стон оных; но этот стон не был от смерти, а от болезни. — Всякий подагрик стонет и страждет: всякая женщина в родах мучится, и кажется, что состав ее тела не перенесет ощущаемого ею мучения; однако ж они живы остаются. — Человек, скоропостижно умирающий, нимало не мучится, а умирает. — Стало, не смерть мучение производит, а болезнь. — А смерть… может быть… приятное ощущение производит!

Не всякий ли день мы умираем? Всякий день жизнь наша истощавается: мы каждый день жизни нашей делим со смертию! — Кто испивает чашу вина, тот не прежде всю ее выпьет, как проглотит последнюю каплю оного.

Покамест ты живешь, учись умирать, невзирая на то, что сия наука, на одну минуту только, тебе полезна; ибо сия минута имеет последствия важные.

Умереть, есть возвратиться в то, что мы были телесно; а духовно — начать жизнь лучшую. — Наша смерть есть рождение духовное. — Когда ты рождался в здешний мир, не было ли рождение твое сопровождаемо страданием? — Ты плакал: мать твоя и ты страдали. — Часть тебя самого, которая тебя питала и необходима была к твоему существованию (placenta), умерла и при самом твоем рождении погребена; но ты однако ж существуешь, и бытие твое лучше прежнего. — Ежели бы кто спросил тебя прежде твоего рождения, хочешь ли ты оставить мрачную темницу тобою занимаемую? Ты бы, конечно, отвечал, что нет; ибо ты там сыт, согреян и покоен и не ведаешь ничего о лучшем мире, который тебя ожидает. Вышед же из утробы матерней и познав лучший мир, конечно, возвратиться не пожелаешь. — Смерть подобна сему. — Тело наше есть Placenta; человек и без него жив будет. Оно ему здесь было необходимо, а там оно излишне: ибо он отторгнут будет от элементарной или стихийной матки (matrice).

Смерть есть цель нашей жизни, однако ж мы жить не престаем, а, так сказать, переменяем платье или сбрасываем верхнее измаранное и изношенное.

Одна дорога в здешний мир войтить; но многое множество тех, которыми из оного выходим.

Древние языческие философы учили не бояться смерти; а изящный и спасительный Христианский закон учит любить ее. — В самом деле, путь смерти не есть ли путь вожделенный, поелику он меня к Творцу и Спасителю приводит? — Грешен я! Суд Его меня страшит; но милосердие Его меня ободряет. — Он мой Судия, но Он и Отец мой! — Ах! брошуся в объятия Его: Он примет меня как блудного сына и нечистоту мою очистит в один миг Своею Святынею, как огнем чистительным. — Так я сын Его! Сердце мое в сию минуту мне это подтверждает и уверяет меня, что не на пагубу, а на блаженство Он человека создал.

Боже! Боже! милостивый Боже! сохрани во мне сие усладительное уверение и подкрепи его Твоею благодатию! без сего уверения я буду наинесчастливейшая тварь на свете.

Положение мое, становясь день от дня теснее, заставляет меня обратить с большей точностью мое на себя внимание. — За сие благодарю Тебя, Господи Боже мой! ибо что может быть полезнее человеку, как познание самого себя?

В теперешнем моем положении, какую разницу я против прежнего примечаю?

Был я здоров, теперь дряхл и болен; жил я с довольством, теперь в недостатке; был от всех почитаем и уважаем, теперь в презрении и уничижении; был похваляем и ласкаем одами и похвалами, теперь злословим.

Рассмотрю же сии противуположности и постараюсь им изыскать причину.

Я был здоров. Не сам себе я жизнь и здоровье дал: была причина свыше меня, которая сие мне даровала. Для Христианина сия причина не неизвестна! Это есть Бог. Если Бог мне дал жизнь и здоровье и вразумил меня, как мне и то и другое сохранить, без сомнения имел он на сие какой-либо предмет. Закон Христианский и в сем случае вразумляет меня, что Тот, Кто меня сотворил без моей воли, и цель имел независящую от согласия моего. — Тщетно я буду искать сей цели: одна Религия Христианская мне сие сказует, то есть, что я жить должен к чести и славе Божией. — Жил ли я к чести и славе Божией? Ах! нет! во зло употреблял дарованную мне жизнь и крепость тела моего; утопал в сладострастиях, гордился и хвастал тем, что крепость нерв моих достаточна была и для скотских моих похотений. На 53 году моей жизни вижу я себя дряхлым; на кого пенять? Праведен ecu, Господи, и прави путие твои!

Жил я в довольстве, теперь в недостатке, так подлинно: ибо хотя я и никогда богат не был, однако ж занимая важные и знатные места, содержал я себя прилично оным (и сие не без промысла Божия было; как для поддержания меня в тогдашнее, так и для наказания меня в последующее время готовилось к тому потребное орудие). — Вопрошаю теперь сам себя: ко славе ли Божией обращал тогдашнее мое довольство? Ах! нет! более рассыпал и расточал оное на сладострастие. — На кого ж пенять, если Бог отнял у меня сии игрушки, которые я сам во вред себе обращал? Праведен ecu, Господи, и прави путие твои!

Был я от всех почитаем и уважаем: теперь в презрении и уничижении. — Бог от рождения моего одарил меня умом, способностями и дарованиями. Хвастовства тут нет, ибо сих бумаг глаз человеческий до моей смерти не увидит; единая любовь, дружеская доверенность и назидание ближнего сделают, может быть, иногда в сем правиле перемену. — В молодости моей учился я прилежно и понятно и почерпнул просвещения, какие только имел случай почерпнуть; вступя в служение Государственное, служил я отлично и шел исполинскими шагами. Заря жизни моей и самой день оные были не токмо светлы, но и блистательны. — Дошел я до первых Государственных степеней, и тут Бог благословил дела мои таким успехом, какового бы я от собственных моих способностей и ожидать не смел. — Воздал ли я тут должную и справедливую честь Богу? сознал ли его тут действие? нет! по самолюбию сделал сам себя себе идолом; сам собою любовался и впал в тяжкий грех самочестия, самолюбия и идолопоклонство. — Бог по правосудию своему должен бы был тут же истребить меня; но по милосердию меня помиловал, ожидая моего обращения: и для сего извлек меня из пропасти и поставил в такое положение, где бы я образумиться мог. — Праведен ecu, Господи, и прави путие твои! а к сему еще прибавить можно: наказу я наказа мя Господь, смерти же не предаде мя!

Был я превозносим ласкательствами, одами и похвалами; а теперь злословим. — Сии гласы сирен и тогда должны бы быть мною отвергаемы; но то же самочестие, о котором я выше сего сказал, делало мне оные приятными. Они наипаче упаивали меня духовным пьянством и препятствовали мне оглянуться на мои пороки. — Теперь меня злословят; это лекарство для истребления бывшего во мне ядовитого чада. — Что тут можно сказать более, как токмо то, что Бог, когда по милосердию обратит взор свой на кого, дабы совершенно не погиб, спасает способами, какие он един токмо знает? За сие буди ему хвала и благодарение, доколе не тело, а дух мой существовать будет.

Познав таковым образом правду и милосердие Бога моего в его о мне промысле, стану ли я роптать на теперешнее мое положение? Ах! нет! познаю тут милосердие Отца, а не строгость Владыки и Судии моего! С благоговением лобзаю жезл его, меня наказующий, и воскликну из глубины сердца моего: благо мне, яко смирил мя ecu, яко да научуся оправданием твоим.

Из бездны многих моих грехов усмотрев токмо малую часть оных, содрогаюсь и чувствую, что и сии достаточны уже погрузить меня во дно адово и лишить навсегда милости Божеской. — Впал бы от сего в отчаяние; но подкрепляет меня Вера, говорящая мне в каждое мгновение ока, что Христос, Искупитель наш, не токмо за грехи человека, но и за грехи всего мира пролил кровь Свою, и что я могу сим спасением воспользоваться, если покаюсь и раскаюсь о грехах моих.

Покаяние есть истинное грехов своих познание во всем пространстве их мерзостей, сердечное и сокрушенное болезнование о том, что я ими оскорбил Бога, Творца, Искупителя и Отца моего небесного. — К сему единому потребна благодать возделывающего сердца наши Духа Божия. — Засим нужно удовлетворение за грехи, не яко бы Бог оного требовал, ибо от Бога откупиться нечем, но удовлетворение потребно против грехов, как лекарство против болезни. Покаяние открывает мне самому мои болезни; врачи же мои и без того их знают. Удовлетворение же есть пластырь на раны, которой тем охотнее прикладываю, чем лучше сознаю болезнь мою. — Чем более болезнь укоренилась, тем прилежнее должно быть лечение; ибо и Бог установил, что где дважды два, там должно быть четыре; а установленный единожды от Бога порядок, по самому его совершенству, должен быть непременным.