Зарделось солнце, покатилось
За верх ближайшего холма:
Все тише, тише — и спустилась
Глубока всюду тишина.
И я, с природой унывая,
Свет взором томным провожал;
И взоры в дальность устремляя,
Мечтами душу восхищал. —
Смотрел на дальние равнины,
На лес, на горы и поля,
И на реку, и на стремнины;
Гулял далеко взором я!
Гулял, и сердце вдруг забилось;
И будто облако к глазам;
И нечто в дальности явилось…
Является Милена там!
Является в слезах, уныла,
И ищет будто бы чего:
Искала близ — не находила…
Как будто друга своего.
И друг хотел бежать поспешно
К прелестной, к милой, к дорогой!
И тут — о горе неутешно!
Я зрю — мечту лишь пред собой.
Ах! кстати, кстати сокрываться
В тенях природа начала;
Со мной в унынии равняться
Как будто мысль она взяла.
Лазурь небесна почернела;
Темно в душе — везде темно!
Природа траур свой надела.
Я встал и затворил окно.
Позвал с стены гитару страстну;
Снимал дрожащею рукой,
Чтобы воспеть любовь злосчастну,
И пел: слеза текла рекой!
Тут вдруг стихии взбунтовали,
Грозою рушился покой;
Во мраке молнии летали,
Клубясь извивистой стрелой;
И ветры бурные ревели,
И гром со треском упадал;
На цитре струны онемели.
Внимать чтоб буре, я привстал. —
Но ясно небо, как и было!
Еще от звезд своих светлей.
Где ж туча черная ходила?
Где ж буря та? — В душе моей!..
В душе, души своей лишенной;
В душе лишенной дорогой;
Драгой! иному покоренной;
Иному! варварской рукой. —
Теперь себе не доверяю;
Я был игрушкою мечте;
Луна! тебя я умоляю,
К твоей прибегнул красоте!
Видала ль ты меня с Миленой?
Сливалась ли у нас в глазах?
Играла ли в слезе влюбленной?
И множила ль ты страсть в сердцах?
С ней счастлив был ли я весною?
И был ли счастлив я когда!
Прошу тебя, прошу с слезою,
Уже ли все одна — мечта? —
Ах! нет. — Мне грусть то подтверждает:
Был друг у сердца моего! —
И страстно сердце изнывает,
Утратив друга своего!
Познал чрез горесть разлученья,
Лишь то мечта, что веселит;
То истина и без сомненья,
Что камнем на сердце лежит.