Эта сдержанная, вполне бытовая по форме, но страшная по сути картина — автобиографична: отец Леонида Николай Иванович Андреев умер в мае 1889 года, умер совсем еще молодым — ему шел тогда сорок второй год, умер внезапно — от инсульта или, как говорили прежде, — апоплексического удара, оставив свои дела в полнейшем беспорядке. «Умер, — как записал тогда Леонид, — оставив семью, состоящую из матери, меня и пяти маленьких детей. И дом, приносящий 20 рублей в месяц доходу»[33]. Младший брат Павел вспоминал, что со дня смерти отца «круто изменилась и вся дальнейшая жизнь Леонида». Никогда не думающий о материальных проблемах «герцог» в одно мгновение оказался главой огромной семьи, на него упала ответственность за мать, младших братьев и сестер. И как ни странно, семнадцатилетний Леонид со всей ответственностью взвалил на себя ношу главы семейства, здесь его философский пессимизм столкнулся с простыми человеческими чувствами — любовью и жалостью к близким людям, столкнулся и… отступил: «Павел гладил рукой седую, вздрагивающую голову [матери], и далеким черным сном пробежала перед ним мрачная железнодорожная ветка и одинокий зловещий глаз. Он гладил вздрагивающую голову, смотрел на сморщившегося Шурку и видел, какие все они маленькие, и жалкие, и одинокие, и как они нуждаются в защите и любви. И он почувствовал себя сильным и крепким, и голос его был полный и громкий, когда он сказал: Да, мама. Я буду жить».

Конечно, логика жизни Андреева была несколько иной, нежели художественная логика его рассказа, а любовь и верность семье возникли не вдруг, но росли и крепли в душе Леонида, начиная с младенчества. Под крышей уютного и на вид такого прочного дома Андреевых мирно и весело подрастали братья и сестры «герцога»: в 1889 году младшему Андрею было четыре года, сестренке Зинаиде — пять, Римме — семь, Павлу — 11 и Всеволоду — 15. В не слишком удачной, откровенно расползающейся по швам пьесе «Младость» Андреев хотел, вероятно, «сфотографировать» свое семейство, таким, каким оно было в год смерти отца. Но ярко получился у него лишь маленький «клоп» Васька — очевидно, Андрей Андреев, который и бесится, и кричит на взрослых, а всё оттого, «что в бабки проиграл», и на которого никто не обижается, а только нежно подтрунивает. А после смерти отца притихший малыш льнет к старшему брату: «Папочка говорил, что меня надо больше целовать, чтобы я скорее рос большой. Это правда, что от этого скорее человеки растут?» Но, несмотря на бледность отдельных лиц, Андрееву удалось передать в пьесе общую атмосферу дружной и ладной жизни под одной крышей, где всегда можно найти плечо, чтобы преклонить голову и грудь, чтобы выплакать обиды. Где один человек не мешает другому, а постоянные шуточки и подтрунивания сглаживают все острые углы человеческих отношений. В рассказе «Молодежь» есть упоминание о смешных играх героя-гимназиста и его младшей сестренки: «…Он шалил. Первый раз в жизни сестренка его испытала завидное наслаждение кататься верхом на мужчине, и, надо полагать, впоследствии, когда она вышла замуж, муж ее не раз проклинал легкомысленного братца. Почтенному старому коту, необыкновенно жирному и важному, Петр привязал на хвост бумажку. Он хотел доставить удовольствие все той же сестренке, но смеялся сам гораздо больше нее». Очевидно, речь идет здесь о «ветреной Риммочке» — впоследствии неоднократно менявшей фамилии Римме Николаевне Андреевой, жизнь которой всегда текла где-то рядом с жизнью старшего брата. Дружба с братьями Павлом и Андреем — много значила для писателя, оба брата и сестра Римма оставили об Андрееве литературные воспоминания, вся семья обожала его творчество и более того — воспринимала писательское дело Леонида как важнейшее занятие и даже миссию, возложенную на всех. После ранней смерти Всеволода его жена Наталья переселилась к Андреевым и стала заботливо растить его младших детей.

Интересно, что «культ старшего брата» возник в семье задолго до рождения славы Леонида Андреева. Сами того не сознавая, все три брата в дальнейшем стали своеобразными «отражениями» судьбы Леонида: Павел реализовал не пройденный старшим братом путь художника (речь об этом — впереди): окончив Строгановское училище, он стал учителем рисования в петербургской гимназии Л. Д. Лентовской, где и работал до самой своей смерти от туберкулеза в 1923 году. Как вспоминал окончивший эту гимназию Д. С. Лихачев, Павел Николаевич преподавал ученикам «чувство цвета» по собственной методике и привил многим из них любовь и понимание современной живописи. Рано умерший Всеволод пошел по «юридическим стопам» Леонида: как и старший брат, он окончил юридический факультет Московского университета и стал присяжным поверенным Московского окружного суда. Младший Андрей, офицер царской армии, пройдя германскую и сгинув на фронтах Гражданской войны, писал и печатал стихи под псевдонимом Андрей Волховской, заполнив тем самым пустующую поэтическую нишу возле гениального брата-прозаика.

Но в 1889 году все они были еще детьми, их надо было кормить, одевать, учить — поднимать на ноги. Отец Николай Иванович вовсе не думал умирать, напротив — для того чтобы пережить тяжелые времена, он занимал все больше и больше денег, после его смерти обнаружились долги, а половина дома и земля оказались заложенными. «Мало того что никто в семье и не помышлял о работе, в доме держали прислугу: кухарку, горничную, няньку и дворника. Все хозяйственные и финансовые заботы упали на плечи абсолютно несведущего в делах и весьма скорого на решения шестнадцатилетнего „герцога“ и мечтательную вдову — Анастасию, которой едва исполнилось 35 лет и к которой год спустя стали, впрочем, без всякого успеха свататься богатые женихи. И хотя и мать, и старший сын прилагали видимые усилия для восстановления финансовой стабильности», но, как вспоминал Павел Андреев, «не прошло и двух лет со дня смерти отца, как нами было продано все, за исключением дома», впрочем, уже заложенного. Сестра же Римма, в продолжение темы, вспоминала, что основным доходом семьи были жильцы: «После смерти отца семья наша занимала лишь меньшую половину дома, другую же половину… сдали. Пришлось сдать и флигелечек-особнячок». Довершает картину «падения дома Андреевых» дневниковая запись самого Леонида: «…нам приходится закладывать сегодня иконы, потому что больше нечего. Иначе завтра голодать придется»[34]. И это запись 1890 года, то есть всего через год после смерти отца!

Итак, семейные заботы, необходимость какого-то приработка свалились на плечи гимназиста. Первые хлопоты: о похоронах, долгах отца и сиюминутных нуждах семьи — привели к тому, что «герцог» не сдал экзамены и остался в шестом классе на второй год. Вскоре он обнаружил, что может самостоятельно зарабатывать деньги, не прерывая учебы. Во-первых, давать уроки маленьким «балбесам» — сынкам толстосумов, почтенные папаши неплохо оплачивали подобное репетиторство, в месяц за одного ученика можно было иметь 15 рублей. Вторую статью дохода нишей юности Леонида Андреева составил его талант рисовальщика. Уже в старших классах гимназии он стал рисовать портреты на заказ: «Условия мои таковы: Портрет поясной, почти в натуральную величину. Цена 10 р. Если же дама, и платье у нее с финтифлюшками, то дороже на 2–3 рубля»[35].

Этой стороны жизни, этой — прошедшей через всю жизнь — страсти Леонида мы еще не касались. Как это не раз случалось с крупными писателями — первоначально их тяга к творчеству проявлялась совершенно в иной области. Пастернак — готовился быть музыкантом, Маяковский — художником. «С младенчества чувствовал страстное влечение к живописи» и Леонид Андреев. Один из знакомых его отца вспоминал, что однажды Ленуша «…разноцветными карандашами разрисовал одну сторону бумажного рубля и настолько удачно, что в сумерках отец охотно разменял [сыну] этот рубль на мелкие серебряные монеты, но когда при лампе увидел незарисованную обратную сторону, то Леониду хорошо „всыпали“, т. к. отец увидел в этом факте государственное преступление — подделку денег»[36]. В 1910 году Андреев сообщал в автобиографии: «Рисовал много (первой учительницей была мать, которая держала карандаш в моих руках); но так как в Орле ни школ, ни настоящих учителей не было, то все дело ограничивалось бесплодным дилетантизмом. Бывали удачные рисунки и портреты, за которые меня хвалили, а учителя гимназии советовали немедленно ехать в академию (обычная форма совета была такова: чем сидеть на Камчатке и протирать парту, поезжайте-ка… и т. д.), но еще чаще бывали неудачи, и во всем, что я рисовал, чувствовалось отсутствие школы, иногда простая неграмотность. Натуры я не любил и всегда рисовал из головы, впадая временами в комические ошибки…» В автобиографии Андреев не раскрывает всего значения этого увлечения, частенько переходящего в манию… В дневнике же, будучи еще гимназистом выпускного класса, он делает такую запись: «…всю неделю до безобразия увлекался рисованием: недосыпал, недоедал, и даже по целым дням не умывался и ходил с раскрашенной физиономией и все рисовал, рисовал!.. Удалось изобразить одну, довольно недурную, а именно „Демона“, стоящего на земле в позе, долженствующей выражать „презренный мир“!.. А тут еще „мир“ преподнес мне несколько пакостей, и я настолько хорошо прочувствовал Демона, что и на бумаге изобразил его недурно. Мать от картины в полном восторге, да и все, вообще видевшие его, очень одобряют»[37].