Что ж, не должно удивлять и это, ибо чиновничество, каким бы «коррумпированным» оно ни было, все-таки занимается практикой государственного строительства. А это в России, хочешь не хочешь, а накладывает свой вполне определенный отпечаток. В принципе, нынешний строй можно назвать полукапитализмом. Вот почему его критикуют на Западе, а наиболее последовательные российские либералы-западники говорят о «диктатуре путиночекистов».

Другое дело, что пока допускается существование крупного, олигархического капитала, который всегда будет стремиться захватить политическую власть. Он может затаиться на время, скрыть свои намерения. Но как только в стране начнется кризис, так крупные воротилы скажут свое слово. И можно предположить, что слово это будет сказано против государства.

В свое время дореволюционные правые (и само монархическое государство) уже обожглись на этой проблеме. Один из виднейших экономистов правого лагеря — Шарапов — утверждал, что монархисты не хотят лишить капиталистов ничего, кроме возможности взять политическую власть. Но как раз огромные капиталы тогдашних олигархов и подталкивали их к взятию этой самой власти. На каком-то уровне накопления капиталистам становится уже скучно и тесно в отведенном им пространстве материального преуспевания. Все-таки человек есть существо более политическое, чем экономическое (политика выше экономики). Поэтому как бы ни был пропитан духом буржуазности олигарх, а ему все равно хочется сыграть на политическом поле и стать не только хозяином собственности, но и обладателем власти. Вот почему все эти рябушинские, процветающие при самодержавии, стали поддерживать либеральную оппозицию. И добились-таки своего, хотя это и стоило многим из них собственности, а то и жизни.

К слову сказать, роль крупной буржуазии в свержении монархии обычно как-то ускользает от внимания монархистов, хотя они всегда очень пристально вглядываются в обстоятельства Февральской трагедии. Виновными объявляются все кто угодно — масоны, евреи, дворяне, либералы, Запад, генералитет, интеллигенция. И только буржуазия почему-то всегда выходит сухой из воды, проливающейся во время этих исторических штудий. Иногда «прикладывают» еврейский капитал, явно пытаясь свести все к пресловутому «жидомасонскому заговору». Но как тогда быть с тем, что в рядах либеральных заговорщиков стояли многие и многие настоящие купчины-русачки, многие из которых к тому же являлись и старообрядцами?

Ответ на этот вопрос напрашивается такой — любой крупный капитал антинационален, он подвержен олигархическому перерождению и ведет все дело к либеральной демократии. (Показательно, что и крупный немецкий капитал, поддержавший нацистов, не чурался сотрудничать с американскими и иными плутократическими махинаторами. Круппы и тиссены активно подталкивали Гитлера к самоубийственной войне со сталинской Россией, которая была выгодна только англо-американским дельцам. Так, Тиссен резко и открыто выступил против советско-германского пакта 1939 года. Наконец, обращает на себя внимание то, что даже и в патерналистском Третьем рейхе монополии продолжали разорять мелкий бизнес. В результате политики насильственного картелирования в 1933–1939 годах с хозяйственной арены исчезло около 700 ремесленных предприятий. Зато возросло влияние монополий. К 1939 году 6 крупных банков и 70 акционерных обществ контролировали 2/3 промышленного потенциала Германии.)

Если только традиционалисты-почвенники действительно хотят воссоздать (на новом уровне) историческую Россию, то им необходимо открыто выступить за национальный, государственный социализм. При таком социализме честная, открытая автократия (лучше всего самодержавие) будет сочетаться с мощной системой социальной защиты, общественной собственностью и плановой экономикой. Лишь сильная единоличная власть, не зависящая от разнообразных (как буржуазных, так и бюрократических) олигархий, сможет защитить интересы всех социальных групп и по-настоящему объединить общество.

Основные положения монархического социализма можно сформулировать следующим образом:

1. Самодержавное государство стоит над обществом, регулируя взаимоотношения между различными группами и не позволяя ни одной из них угнетать другую. Одной из форм такого регулирования является установление некоего потолка для роста капиталов. Государство реализует разнообразные социальные программы, задействуя в них всех частных предпринимателей.

2. Самодержавное государство не подавляет инициативу общественных структур, но, напротив, поощряет все самобытные объединения — городские и сельские общины, профессиональные ассоциации. Более того, именно эти объединения (а не партийные политиканы) формируют органы местного самоуправления, имеющего широкие прерогативы, а также всероссийское законосовещательное собрание.

3. Самодержавное государство активно вмешивается в экономику, осуществляя директивное, обязательное планирование. В то же время сами плановые задания составляются с учетом мнения всех предприятий и при их активном участии. Кроме того, государство является единственным, монопольным собственником всех финансов и осуществляет беспроцентное кредитование.

4. Самодержавное государство не стремится к тотальному огосударствлению экономики, хотя и занимает в ней командные позиции. Подобно самобытным общественным объединениям оно поддерживает самобытные хозяйственные структуры. К таковым структурам можно причислить, например, артель, которая была основана на общественной собственности.

Одной из важнейших ошибок русского национального движения было и остается недостаточное внимание к социальным вопросам. И оно почти всегда совпадает с примиренческим отношением к капитализму, который есть самый антитрадиционный и беспочвенный строй из всех существовавших. Сегодня правым, консерваторам необходимо разработать радикально-антикапиталистическую программу социальных преобразований, сочетающую традицию и модернизацию. Но для этого правым необходимо изучить опыт своих предшественников — дореволюционных русских националистов — с тем, чтобы избежать повторения их ошибок.

Основные претензии русских националистов (православных традиционалистов) начала XX века к социализму были обусловлены его атеистической, материалистической основой. Четче всего эти претензии были выражены консервативно настроенным протоиереем Н. Стеллецким, заявившим, что «социализм, в силу материалистического понимания им истории, принципиально, по существу своему, является решительным противником всякой религии». «Низводя все в мире к материи и материальным силам, — писал Стеллецкий, — ограничивая идеалы человека только земными интересами, он (то есть социализм. — А£) отрицает религию».

Любопытно отметить, что монархисты крайне редко критиковали безбожие либералов, делая основной упор на атеизме социалистов. Между тем либеральное безбожие так же выходило за рамки традиционализма, как и марксистский материализм. При этом правые сохраняли отрицательное отношение к либералам и не были склонны приписывать им, сторонникам западной демократии, некую религиозность. Более строгое отношение к левым объясняется неприятием их откровенного нигилизма, ожесточенных нападок на церковь и вульгарного экономического детерминизма.

Консерваторы видели в социалистическом движении дальнейшее развитие антитрадиционного наступления на патриархальный строй, которое началось в эпоху буржуазных революций. Консерваторы считали, что оно несет в себе серьезную опасность окончательного вырождения буржуазного общества. Так, протоиерей И. Г. Айвазов описывал рождение социализма следующим образом. Уже в начале XIX века «из горнила французской революции вышла на жизненную арену т. н. демократия, которая, под знаменем сперва рационализма, а затем и естественно-научного материализма, вступила в жестокую борьбу с христианством из-за обладания миром». В 40—60-х годах он «вырождается, в лице известного немецкого экономиста Карла Маркса, в новейшее мировоззрение, получившего название научного социализма или экономического материализма».