"Я буду ждать".

Лида пришла вовремя, хотя я был почему-то уверен, что она опоздает. В отличие от меня она была одета совсем по-зимнему — тёплые брюки, длинная куртка с воротником из искусственного меха. Волосы она заплела — я второй раз в жизни видел её с косой.

Я ждал её на улице. Она вышла через открывшиеся с тонким шипением двери и недовольно посмотрела на меня.

— Я имела в виду внутри, — сказала Лида. — Чего ты сюда-то вышел? Не замерз ещё?

— Мне не холодно, — сказал я.

— Зайдём внутрь, — сказала она.

Мы встали неподалёку от входа, хотя могли бы пройти в буфет или в одну из пустых аудиторий. Лида всем своим видом показывала, что торопится, поэтому я не решился ничего предложить.

— Так о чём ты хотел поговорить? — спросила Лида.

— Я хотел бы извиниться, — начал произносить я заранее отрепетированную речь. — Мне очень нравилось встречаться с тобой и… если я сделал что-то не так…

— Ты здесь не причём, — перебила меня Лида.

Она вдруг замолчала. Я смотрел ей в глаза.

— Давай сходим вместе куда-нибудь, — сказал я. — Можно после зачётов, если у тебя сейчас нет времени. Помнишь то звёздное кафе? Или…

— Я не против, — сказала Лида, — но… Ты понимаешь, всё сложно. Я сама запуталась. Мне просто нужно время.

— Я ждал больше месяца, — сказал я, сам удивляясь своей храбрости. — Сколько ещё тебе нужно времени?

— Я понимаю, прости, — Лида опустила голову. — Это сложно объяснить, но…

— У тебя кто-то есть? — спросил я.

Лида нахмурилась, и я тут же пожалел, что задал этот вопрос.

— Здесь не место, — сказала она. — Давай потом? Всё… сложно, и я…

— Потом? — спросил я.

Лида вздохнула и оглянулась. Можно было подумать — она боится, что кто-то подслушает наш разговор.

— Мы могли бы… — неуверенно начал я, — сходить куда-нибудь, поговорить. Если ты не хочешь здесь.

— Сходим, — сказала Лида. — Но потом. А пока…

— После зачётов? — спросил я.

После того, как Лида ушла, так ничего и не объяснив, мне захотелось снова поехать в город — на окраину, к космическому театру — и, несмотря на холод, бродить по улицам всю ночь напролёт. Я уже сидел в электричке, когда получил сообщение от матери:

"Только что прошла полное обследование. Есть проблемы. Приезжай".

Я навещал её последний раз больше месяца назад, хотя она постоянно приглашала меня к себе. Мать всегда жаловалась на проблемы со здоровьем, поэтому я не придал особого значения её сообщению, но всё же ответил, что ненадолго заскочу и пересел на другую линию монорельса.

Она ждала меня, сидя за столом, на котором стояла чашка с холодным чаем. Ни один из экранов не работал. В квартире повисла тягостная тишина.

Мать обняла меня, поцеловала в лоб и долго смотрела так, словно мы не виделись несколько лет. Я уже ожидал, что она скажет, как сильно я изменился.

— Ты как будто на другой планете! — вздохнула мать. — Так редко вижу тебя теперь… Загружают вас там сильно, да?

Я кивнул головой.

— Ты не перерабатывай, — сказала мать. — У тебя всё всегда получалось, ты же такой талантливый… Посмотри, какой ты уставший, бледный. Со сном плохо?

— Завтра начинается сессия, мама, — сказал я. — Я вообще ненадолго. Мне ещё повторить надо.

— На ночь зубрить — дело плохое, — сказала мать. — Только вымотаешься. В ночь перед экзаменом лучше как следует отдохнуть. Хочешь, оставайся?

Она взяла со стола чашку, выплеснула остывший чай в раковину и принялась медленно оттирать края чашки под тонкой, похожей на застывшее стекло, струйкой воды.

Я молчал.

— Ох, я так разволновалась, что ты приедешь, что даже чай забыла вскипятить, — сказала она. — Вот, — она оставила чашку в раковине и стала вытаскивать из холодильника какие-то пакеты. — Я тут купила…

— Я правда ненадолго, — сказал я. — Мне надо ещё повторить кое-какой материал. Вместе с другом. Там поменялись билеты.

Мать покачала головой.

— Ну, хоть посиди со мной немного, — сказала она. — Я сейчас чай поставлю.

Я сел за стол. Мне показалось, что в нашей гостиной, которая раньше были пропитана тягучим ароматом жаркого и наваристого домашнего супа, пахнет каким-то едким тошнотворным лекарством.

Я посмотрел на мать.

— А что с обследованием? — спросил я. — Ты говорила, что есть проблемы.

— Ничего серьёзного, — неожиданно сказала мать и включила чайник. — Просто возрастное. Я завтра ещё схожу к кардиологу, проверюсь… Ничего такого на самом деле.

— К кардиологу? — спросил я.

— Говорят, аритмия какая-то, — сказала мать. — Ерунда, правда. Лучше расскажи о себе.

Это было совсем на неё не похоже.

Я смотрел, как мать взволнованно суетится у плиты, и вдруг подумал, что она сильно постарела за последние годы. Волосы она подкрашивала ещё давно, но теперь частенько не попадала в цвет, забывая, какой до этого пользовалась краской. Сегодня она заколола волосы на затылке, чего никогда прежде не делала, и из-за этого стала похожа на молодящуюся старуху.

— Да мне особо нечего рассказывать, — сказал я. — Всё учусь да учусь. Задают много, программа плотная.

— Но это ведь то, что ты хотел? — спросила мать.

— Да, — ответил я. — Сложно, но… мне нравится на авиакосмическом.

— Я рада за тебя, — сказала мать.

Она отключила запевший электронной трелью чайник и разлила кипяток по чашкам.

— А подружка у тебя есть? — спросила она.

Я почувствовал, как что-то кольнуло меня в грудь.

— Нет, — сказал я.

Мать покачала головой.

— Со всей этой учёбой даже на девушек нет времени? — сказала она. — Нельзя так. Такое время сейчас у тебя…

Она поставила передо мной чашку с дымящимся чаем и корзинку с залитыми глазурью пирожными, от одного вида которых меня начинало мутить. Есть мне ничего не хотелось. Мне не хотелось даже пить чай. Я взволнованно повертел на блюдечке чашку. Я как будто пришёл в гости к совершенно незнакомой женщине, которая из вежливости угощает меня пирожными.

Я подул на горячий чай и заметил маленький скол на кайме чашки.

— Разбила, — сказала мать. — Всё из рук теперь валится.

— Почти незаметно, — сказал я.

Мать улыбнулась.

— Значит, тебе всё нравится в институте? — спросила она, усаживаясь рядом со мной.

Я пригубил немного раскалённого, не успевшего завариться чая и кивнул головой.

— То, что ты и хотел, — тихо повторила мать.

Она приподняла свою чашку с чаем, держа её за тоненькое хрупкое ушко, и тут же поставила обратно на блюдце. Можно было подумать, что тихое позвякивание фарфора как-то необъяснимо успокаивает её.

— А ты не хотел бы, — мать резко отодвинула от себя чашку; чай перелился через край, выплеснувшись на блюдце, — перевестись? Ведь тебя же возьмут на любой…

— Что значит перевестись? — Я даже привстал от удивления. — Зачем? Куда я буду переводиться?

— Неужели ты сам не понимаешь? То, что сейчас происходит… Все эти… проблемы. Ты же окажешься в самом пекле!

— О чём ты? — спросил я и тут же догадался сам: — Венера? Да ладно тебе! Всё уже давно решилось. Да и какое это вообще имеет отношение…

— Да как же решилось! — Мать взмахнула руками, едва не опрокинув свой чай. — Об этом только и пишут везде, везде говорят. Ты что… не читаешь?

Я вытащил из кармана суазор, экран тут же затянула плотная поволока из расплывчатых пятен, и лишь спустя несколько секунд в этом электронном мареве стали проявляться угловатые иконки приложений.

Я открыл новости и перешёл в политический раздел.

— И что? — спросил я. — Ничего такого. Одни разговоры. Журналистам же тоже надо на хлеб зарабатывать.

Мать молчала.

— К тому же как это связано с переводом? — спросил я. — Если даже и начнётся что-то… Я в армии карьеру делать не собираюсь, дай бог дослужусь до пилота на каких-нибудь коммерческих рейсах.

— Ну да, коммерческие рейсы в оккупированную территорию.