Движения уже не причиняли мне такую резкую боль; я обернулся. Все места у терминалов оказались пусты, однако у дверей стоял незнакомый мне мужчина в тесном наглухо застёгнутом костюме, похожем на дежурную форму, которую заставляли надевать на практических занятиях по химии.

— Я… последний? — спросил я.

— Да, — сказал Тихонов. — Но всё хорошо, просто… Уже через пару минут вы придёте в себя.

Тихонов снова положил руку мне на плечо, человек в форме лаборанта как-то нетерпеливо подался вперёд, распознав в движениях преподавателя тайный, лишь одному ему понятный знак, но Тихонов внезапно остановил его движением ладони.

— Кто это? — спросил я, покосившись на лаборанта в дверях.

— Из медицинского пункта, — нехотя ответил Тихонов. — Распорядки, знаете ли… Но вы посидите пока, расслабьтесь. Сейчас главное не торопиться. А потом вас осмотрят. Формальная процедура, ничего более… Но так уж полагается.

— Хорошо.

Вставать мне действительно не хотелось.

— Но почему так получилось? — спросил я. — Всё было обычно… поначалу. Но в конце… Я даже не помню точно, что произошло.

Тихонов молчал и с медитативным видом нажимал кнопки с буквами на терминале.

— Я точно прошёл? — спросил я. — Конец как-то смазан.

— Прошли, — подтвердил Тихонов. — Как я уже сказал вам… такое бывает. Не у всех и не всегда, но бывает. Это ни о чём не говорит, вы не волнуйтесь. Мы никого ещё не исключали из-за единичного случая тяжёлого выхода. И даже не заставляли идти на пересдачу.

Тихонов подмигнул мне и вновь повернулся к терминалу.

— А как остальные? — спросил я.

Тихонов, наконец, оставил в покое терминал. Кнопки, которые ещё мгновение назад вспыхивали красным, погасли; терминал отключился.

— Вас интересует кто-то конкретно? — спросил он.

Я невольно оглянулся.

— А… — Тихонов качнул головой. — Да, она так волновалась в этот раз. Она всегда переживает — даже на обычных лабораторных. Но завершила одной из первых. На самом деле вы тоже… вышли минут на пятнадцать позже, чем последний до вас. Это даже тяжёлым выходом-то сложно назвать.

Я чувствовал, как человек в одежде лаборанта напряжённо смотрит мне в спину.

— Вы не говорили, — сказал я.

— Что? — не понял Тихонов. — Что не говорил?

— Про тяжёлый выход.

— Ну, — Тихонов качнул рукой, — такое бывает далеко не у всех, да и ничего страшного в этом на самом деле нет. Скорее всего, вы переволновались или думали постоянно о чём-то другом. Например, о девушке, которая сидела за вами.

Тихонов подмигнул мне и обернулся к человеку в дверях. Профессор ничего не сказал, однако лаборант понял его без слов. Я услышал за спиной его шаги.

— А что… — начал я, — это может привести… к таким последствиям? Просто волнение или…

— Это индивидуально, — сказал Тихонов. — Собственно, реакция на нейросеанс у всех индивидуальна, поэтому мы и не говорим о каких-то побочных эффектах, потому что можно легко… запрограммировать человека.

Лаборант подошёл к нам и поприветствовал меня кивком головы. Я только сейчас заметил в его руках небольшой пластиковый чемодан. Он положил чемодан на стол, рядом с отключённым терминалом. Раздался металлический щелчок — чемодан открылся.

— Не читали ничего о нейроинтерфейсе? — спросил Тихонов. — Какие-нибудь рассказы, слухи? В соцветии иногда попадаются разные горе-разоблачения.

— Нет, не читал, — ответил я.

— Ну, и не читайте, — сказал Тихонов.

Кресло скрипнуло — лаборант повернул его к себе.

— Боль ещё чувствуете? — спросил лаборант.

— Да, — ответил я.

— Можете поднять и опустить правую руку.

Я посмотрел на свою руку, которая безвольно лежала на подлокотнике и немного приподнял её, превозмогая ноющую боль в мышцах.

— Это всё? Выше!

Я скривился от боли.

— Давайте не будет торопиться, — предложил Тихонов. — Спешки нет.

— Ладно, достаточно, — согласился лаборант.

В руке его появился тонкий фонарик, похожий на ручку.

— А теперь запрокиньте назад голову и держите глаза открытыми, — сказал он.

Я подчинился.

Он посветил мне фонариком сначала в один глаз, а потом в другой. Я с трудом сдерживался, чтобы не моргнуть; яркий луч обжигал роговицу, передо мной тут же поплыли цветные круги.

— Зачем это? — спросил я.

— Просто тест, — ответил лаборант.

— Проверка реакции на свет, — объяснил Тихонов. — Иногда после интерфейса бывают такие приступы светобоязни, ну, знаете, как у вампиров, — Тихонов хмыкнул, довольный своей шуткой. — Или на темноту. Но у вас, как я понимаю, — он посмотрел на лаборанта, — всё в порядке.

Лаборант ничего не ответил.

— Попробуйте ещё раз поднять правую руку, — сказал он, и я услышал, как Тихонов недовольно вздохнул.

На сей раз у меня получилось поднять руку почти на уровень плеча, но мышцы тут же свело от боли, и рука, как парализованная, беспомощно упала на подлокотник.

— Плохо, — сказал лаборант и вытащил из чемоданчика массивный шприц с серебристыми кольцами у поршня.

— Что это? — испуганно спросил я. — Зачем?

— Это снимет боль, — сказал лаборант. — Просто расслабьтесь и закройте глаза. Не двигайтесь.

Я не представлял, как можно расслабиться, глядя на эту иглу.

— Мне уже лучше, — начал я. — Мне кажется, если я посижу тут ещё немного, всего несколько минут…

Для убедительности я поднял обе руки, хотя они и тряслись от слабости.

— Закройте глаза и откиньтесь назад, — скомандовал лаборант.

Тихонов на сей раз не заступался и молча стоял с другой стороны моего пыточного кресла.

В конце концов это всего лишь укол. Я вздохнул, закрыл глаза и…

Я сидел на кровати, подобрав под себя ноги. Голова болела — я чувствовал неприятное покалывание в висках, хотя мигрень мучала меня почти после каждого пробуждения.

В камере пахло хлором.

Таис стояла напротив — в своей обычной серой униформе, похожей на костюм безродного техника на космическом корабле — и набирала что-то на клавиатуре странного устройства, выглядящего как старинный телефон.

— Так что это были за уколы? — спросил я.

— Я же вам сказала. Они помогают от вашей светобоязни. — Таис опустила телефон. — Вы помните? Я отвечала вам несколько минут назад.

— Помню, — сказал я. — Но, по-моему, вы просто приглушили здесь свет — и всё.

Освещение в камере действительно стало приятным и мягким. Из-за лёгкого полумрака даже стены теперь казались серыми, как униформа Таис.

— Ну да, конечно, — ответила Таис. — Вы же ничему не верите.

Она снова нажала на несколько кнопок на телефоне и убрала его в карман.

— Головная боль так и не проходит? — спросила она.

— После вашей пилюли стало лучше, — сказал я.

Ноги у меня затекли, и я вытянулся на кровати. Таис посмотрела на меня, нахмурившись, как если бы мне нельзя было лежать в её присутствии.

— Но всё ещё болит? — уточнила она.

— Ну, вот сейчас, когда я лежу, почти не болит. Может, мне и не вставать вовсе?

— Вам нужно двигаться, — сказала Таис.

— Какая неожиданная забота!

Таис хотела что-то возразить, но вместо этого вздохнула и закрыла глаза.

— А зачем вы пришли? — спросил я, глядя в потолок. — Чтобы дать мне таблетку от головной боли?

— Я слежу за вашим состоянием, — как-то нехотя ответила Таис.

— Могу поспорить, что моё состояние прекрасно видно на каких-нибудь мониторах вместе с круговой панорамой этой комнаты. — Я показал кивком головы на горящий глазок камеры над дверью. — Вы хотели поговорить о чём-то?

Я заметил, как у Таис вздрогнули уголки губ.

— Вы не заключённый, — сказала она. — Я думала, вам станет легче, если я буду иногда приходить сюда лично. Но я могу попросить Алика или разговаривать с вами только через коммуникатор.

— Вы знаете…

Я медленно, как отходящий после наркоза больной, сел на кровати, а потом поднялся на ноги и тут же ссутулился из-за болезненного прострела в пояснице.