Через неделю Тихонов, несмотря на предыдущий "неуд", поставил мне за пересдачу высший балл, но меня это совсем не обрадовало.

Я ничего не говорил Лиде, но она, я уверен, всё понимала без слов.

Мы редко встречались. Конечно, шла сессия, и нам нужно было готовиться к экзаменам, но раньше нас это не останавливало. Виктор больше не говорил со мной о переводе — да и вообще делал вид, что я никогда не собирался уходить.

После сессии Лида подала документы.

Я встретил её в главном корпусе и предложил прогуляться вместе по скверу, однако, когда мы вышли, начался дождь.

Мы встали под навесом, по которому барабанили капли.

— Извини, — сказал я.

Из-за ветра нас обдавало брызгами дождя.

— Пойдём обратно, — сказала Лида.

Я так ничего ей не объяснил.

На летние каникулы она уехала куда-то с родителями, Виктора тоже не было в городе, и я остался один. Я целыми днями выискивал редкие, спрятанные в сети статьи о Венере. Слухи, сухие официальные рапорты, глупые разоблачения, состряпанные исключительно с целью привлечь побольше читателей — всё это странным образом смешалось в моей голове. Я был уверен, что в ближайшие дни эхо страшной космической войны докатится до Земли, и как-нибудь ночью пустое сумрачное небе загорится от росчерков артиллеристского огня.

Но ничего не происходило. Земля по-прежнему была в безопасности. Я оставался один.

Я был рад, когда лето, наконец, закончилось — Виктор вернулся, пошли осенние дожди, у Лиды начался первый учебный год в новом институте, и я даже начал верить, что всё ещё наладится. Однако Лида нехотя отвечала на мои сообщения, отказывалась встречаться, утверждая, что ей приходится многое навёрстывать, и времени не остаётся даже на выходных. Она перестала писать в своём соцветии.

Я жил как будто по инерции.

Как-то я заметил во время обеда Анну.

Она сидела одна — за столиком рядом с окном — и ковыряла вилкой остывающее картофельное пюре, брезгливо сморщив свои некрасивые полные губы. Незадолго до этого я написал Лиде сообщение — предложил встретиться на выходных, — и с нетерпением ждал ответа, постоянно обновляя страницу с извещениями в суазоре.

Я подошёл к Анне.

— Не занято? — спросил я.

Анна покачала головой. Я сел. На моём подносе лежал открытый суазор; Анна покосилась на него и тут же отвернулась.

— Нет аппетита? — спросил я.

— Да хоть не ходи сюда! — сказала Анна. — Глядя на это, — она поддела вилкой комковатое картофельное пюре, — весь аппетит пропадает.

— Ага, — согласился я.

Анна положила на поднос испачканную в пюре вилку, показывая, что не собирается больше есть.

— А как вообще дела? — спросил я. — Ты, кстати, с Лидой ещё видишься?

— Нет, — ответила Анна. — А ты?

— Последнее время… — начал я.

Анна усмехнулась.

— Я, кстати, тоже хотела перевестись, — сказала она.

— Куда?

— На биологический. Но… передумала. Перевестись я всегда успею. Меня и после третьего курса возьмут куда угодно.

— Тоже верно, — согласился я.

Говорить нам было не о чем; я даже пожалел, что подсел к ней за столик. Я думал, о чём бы ещё её спросить, когда суазор на подносе завибрировал, и я, испугавшись, что Анна увидит сообщение, быстро схватил наладонник, прикрывая экран рукой.

Но это было всего лишь обновление ленты новостей. Я раздосадовано бросил суазор на стол. Анна следила за мной с усмешкой.

— Не отвечает? — спросила она.

— Ну, почему не отвечает? — сказал я. — Просто новый институт, другие предметы. Дел у неё, конечно…

— Дел у всех навалом, — сказала Анна и поднялась из-за стола.

Она взяла поднос — тарелки на нём задрожали, а стакан с недопитым компотом заскользил в опасной близости к краю, — и посмотрела на меня.

— Ладно, — сказала она. — Я пойду. Увидимся ещё.

Увиделись мы уже на следующий день — только Анна была не одна.

Я заметил её в сквере неподалёку от главного здания — вместе с Виктором, которого поначалу даже не узнал. Они не видели меня. Виктор говорил о чём-то — наверняка пересказывал очередные сплетни из сети, — а Анна смеялась, жеманно прикрывая свой некрасивый рот.

У меня вдруг затряслись руки. Я доковылял до ближайшей скамейки и сел, закрыв глаза. Я сам не понимал, что со мной не так.

Холодало. Деревья начали облетать, и вся дорожка в сквере была засыпана выгоревшей листвой. Ветер приносил странный отталкивающий запах, навевающий воспоминания о поликлиниках и больницах, по которым в детстве таскала меня мать.

Я видел их вместе ещё несколько раз, и Виктор всегда притворялся, что не замечает меня. Однажды я не выдержал и спросил его об Анне, но он в ответ лишь удивлённо пожал плечами.

— А что?

— Да нет, ничего, — сказал я. — Просто я никогда бы не подумал, что она…

— Да иди ты! — фыркнул Виктор.

— Ну, извини, — сказал я.

— Ладно, проехали, — примирительно сказал Виктор. — А как… Как там у тебя…

Я проснулся, когда у кровати уже лежал новый пакет с суспензией. На сей раз пакет не порвался, и белесая масса не растеклась по полу. Есть мне не хотелось — да и этот безвкусный паёк просто не в состоянии был возбуждать аппетит, — однако я встал с кровати, поднял с пола пакет и оторвал зубами его край.

Панорамная камера следила за каждым моим движением.

Я осторожно отпил из пакета. Суспензия была необычно густой, как пюре, с плотными маслянистыми комками, которые неприятно перекатывались на языке. Я с трудом заставил себя проглотить эту тошнотворную массу и вытер рукавом рот.

— Вы что, — крикнул я в потолок, — хотите меня отравить?!

Мне никто не ответил.

— Таис! — закричал я.

Я уселся прямо на пол — в углу комнаты, где, как мне казалось, стены светились не так ярко — и поставил перед собой пакет.

— Таис, — повторил я, уставившись перед собой, — ты всё ещё там?

В камере было тихо; я даже не слышал, как шипит воздуховод на стене.

Я поднял с пола пакет, взболтнул содержимое и сделал ещё один глоток. Тёплый ком поднялся у меня по горлу, я попытался унять тошноту, но уже через секунду меня рвало белесой жижей.

Я прокашлялся, посмотрел на пакет, а потом швырнул его изо всех сил в другой конец комнаты. Суспензия расплескалась по полу, а пакет грузно ударился о стену, отскочив к унитазу.

— Я больше не буду жрать это дерьмо! — закричал я, поднимаясь. — Я лучше сдохну! Вы слышите меня?

Камера бесстрастно смотрела в стену над кроватью.

— Таис! — крикнул я. — Или тебе уже всё равно? Ты слышишь? Мне надоело! Таис!

Под потолком что-то зазвенело — как неисправный громкоговоритель, разучившийся воспроизводить человеческую речь, — однако мне по-прежнему никто не отвечал. Ярко горел белый безжизненный свет. Стояла тишина.

В конце осени пугающее молчание в соцветии неожиданно завершилось, и в новостной ленте стали появляться десятки сообщений о войне. Поводом послужила гибель грузового судна, которое возвращалось на Землю с Меркурия и было, как утверждали официальные каналы, атаковано кораблём сепаратистов. Бержа успела послать в центр управления сигнал SOS, а также данные сенсоров, после чего связь оборвалась. Это был первый случай с начала конфликта, когда сепаратисты уничтожили гражданское судно, не имевшее никакого вооружения на борту.

В соцветии, впрочем, писали не только об этом.

Чья-то очевидная провокация — что сепаратисты якобы готовят вторжение на Землю, собирая флот ни где-нибудь, а с тёмной стороны Луны — была бездумно скопирована в свои ленты десятками студентов. Рассказывали и о том, что мятежники захватывают экипажи гражданских кораблей в плен и пытают их, чтобы взломать нейросеть. Писали даже, что они умудрились, вопреки заверениям военных, захватить крейсер с нашими опознавательными кодами, несущий полсотни ядерных боеголовок, и Земле теперь не избежать праведного возмездия.