Глаза уже не болели как раньше, а зелёная аллея у главного здания не казалась засвеченной, как на антикварной фотографии. Я вздохнул и откинулся на спинку скамейки, подставив ветру лицо, однако никакого ветра не было.

Аллея перед входом пустовала.

Я оглянулся, всё ещё не решаясь встать. Я по-прежнему боялся, что упаду в обморок. Моя правая нога затекла, я принялся массировать икру и тут услышал чьи-то голоса.

Две девушки вышли из здания и, оживлённо обсуждая что-то, пошли по направлению к столовой, в колышущуюся тень от обступавших дорожку деревьев.

Лида!

Я вздрогнул, тут же забыв об онемевшей ноге. Мне хотелось догнать её, схватить за плечо, но я продолжал сидеть, глядя на то, как девушки медленно уходят в тень. Они обе делали вид, что не замечают меня. Анна даже не стала демонстративно отворачиваться — меня просто не видели, я был у них в слепом пятне, и меня не существовало.

— Лида! — крикнул я, и девушки остановились.

Лида удивлённо обернулась, коснувшись рукой своих длинных чёрных волос. Какое-то мгновение мы смотрели друг другу в глаза. Анна покачала указательным пальцем у виска. Потом девушка с чёрными волосами улыбнулась, сказала что-то Анне, и они вновь зашагали по аллее.

Это была не она. Анна нашла себе новую подругу.

В тот день я понял, что никогда её больше не увижу.

Я закончил институт.

Я ходил на собеседования столько же раз, сколько смотрел с Лидой солнечное затмение в космическом театре. Как будто все эти цифры имели какое-то значение…

Ко мне относились дружелюбно и с вниманием, как к больному, которого недавно выписали из стационара, где он провёл половину жизни. Я получил хороший средний балл на выпускных экзаменах и даже догадался собрать рекомендации у учителей — Тихонов так и вовсе написал целый трактат о моих талантах, — однако в федеральном агентстве открытых позиций не было, а в международное меня не приглашали на интервью.

Виктор остался на второй год, завалив выпускные экзамены, и завидовал даже этим моим бесцельным собеседованиям, похожим на формальные встречи для выпускников технологического, которые устраивали в агентстве из вежливости, не имея ни желания, ни возможности заключить с кем-нибудь контракт. Виктор считал, что мне повезло — ведь я хотя бы смог получить диплом.

И мне действительно повезло.

Помню, как я сидел дома, смотрел фильм о корабле, который отправлялся к Лейтене через туннель Красникова, намереваясь вернуться обратно спустя всего один земной год — через пространство и время, — когда мне позвонили.

Я как раз открывал последнюю бутылку.

Голос был незнакомый, хриплый, как после простуды. Позвонивший деловито прокашлялся, а потом назвал меня по имени и отчеству.

— Да, — сказал я.

— Вы сможете подъехать к нам, скажем, завтра, часам к четырем? — спросил голос.

— Подъехать? — не понял я. — Извините, а… — Я удивлённо посмотрел на экран суазора — вместо имени на нём отображался длинный номер сетевого абонента. — А с кем я имею честь?

— Это вы меня извините! — рассмеялся голос. — Слишком много звонков сегодня. Федеральное агентство космонавтики. Вы к нам приходили несколько раз, помните?

— Да, да, конечно! — Я вскочил со стула. — Завтра, в двенадцать? Без проблем! Когда вам будет удобно… Скажите, а это… ещё одно интервью?

— Да, нечто вроде, — ответил голос. — К сожалению, у нас произошла… трагедия. Несчастный случай, погиб один из операторов, а рейс уже очень скоро. Мы сейчас рассматриваем разные варианты, а вы у нас в списках, и должен сказать…

Голос снова закашлялся.

— Скажите, — спросил я, — если не секрет… А сколько ещё человек претендуют на эту позицию?

— Двенадцать, — прозвучал ответ.

Я рассмеялся.

— Извините? — спросил голос. — Я сказал что-то смешное?

— Это вы меня извините, — сказал я. — Просто… волнуюсь. Двенадцать… Это будет моё двенадцатое собеседование.

— Да, цифры, — усмехнулся голос. — Они повсюду. Двенадцать собеседований, двенадцать претендентов. Так значит, мы вас ждём?

— Разумеется. В четыре, завтра. Да.

Голос начал прощаться, но опять зашёлся в кашле и отключился.

Я несколько секунд стоял, уставившись в надпись на экране "разговор завершён", а потом вылил в раковину открытую бутылку пива.

Один шанс из двенадцати — это определённо лучше, чем один шанс из ста. Впрочем, меня тогда это не слишком успокаивало.

Я снова не спал. Мне хотелось поговорить с кем-нибудь, но Лида как всегда была недоступна, а звонить Виктору я почему-то не решился.

Я был один.

Я пришёл в агентство первым и ждал почти час, прежде чем меня пригласили зайти в кабинет, где заседала комиссия.

Кабинет был похож на переговорную, оформленную в стиле модерн. Светлые стены, длинный стол из оргстекла с голубоватой неоновой подсветкой, потолок с многоярусным карнизом, огромные вытянутые окна, которые прикрывали синеватые тени из жидких кристаллов.

Я сел в самом конце стола. Меня встречали два человека — средних лет, лысый, с седеющей бородой, и долговязый, похожий на атлета.

— Вы позволите? — спросил лысый. — Я бы начал с простого и… пожалуй, самого важного вопроса. Почему? Ситуация сейчас, как вы и сами прекрасно понимаете, не самая стабильная, количество рейсов резко сократилось, Венера практически в карантине… Не лучшее время для карьеры. Не говоря уже о… сопутствующих рисках. Но вы вот приходите сюда уже в двенадцатый раз. Почему?

От волнения я сглотнул слюну.

— Вы знаете… — начал я, — скажу честно, с того момента, как я поступил на технологический, многое в моей жизни поменялось. И на самом деле не только в моей. Всё сейчас воспринимается иначе. И космос… тоже. Я не мечтаю о головокружительной карьере и понимаю, что всё… куда сложнее теперь. Но это то, что я могу делать и… то, кем я вижу себя сейчас. И по правде сказать, — я попытался улыбнуться, — мои корни здесь, на Земле, несколько ослабли. В общем… у меня такое чувство, что меня ничего и не связывает больше с Землёй… Я понимаю, — поспешил добавить я, — это, наверное, не совсем то, что вы хотели услышать, но… это правда.

Мои интервьюеры несколько секунд молчали.

— Какой рейс? — неожиданно спросил долговязый. — Пассажирский, грузовой?

— Грузовой, — ответил я.

— Почему?

— Думаю, прежде чем брать на себя ответственность за пассажиров, мне стоит поднабраться опыта.

Долговязый усмехнулся.

— А как насчёт ответственности за экипаж? — вмешался лысый.

— Я готов её нести, — сказал я. — В меру должностных обязанностей оператора четвёртого разряда.

— Вы всегда так прагматичны? — спросил лысый.

— Только на интервью, — улыбнулся я и тут же сам испугался собственной смелости. — На самом деле я понимаю, что роль моя сейчас не столь… значительна. У меня есть своя ответственность, у других операторов — своя. Я просто хочу работать в команде. И набираться опыта.

Лысый встал и принялся расхаживать вдоль стола, постукивая по светящейся столешнице пальцами.

— Ладно, — сказал он, — а теперь я задам самый сложный вопрос.

Я невольно поёрзал на стуле.

— Если не оператор космического корабля, то — кто? Положим, не будет у вас возможности поступить по специальности. В нынешние времена — это, к сожалению, вполне реальный расклад. Но образование у вас хорошее, есть и другие возможности. Так что выберете?

— А такой вариант как вечно ходить к вам на интервью будет принят в качестве ответа? — спросил я.

Лысый вздохнул и, забавно насупив губы…

Я всё говорил неправильно.

Я заблуждался.

Теперь я понимаю это, но не понимаю, почему меня всё-таки взяли. Везение? Как можно считать везением чью-то смерть — я ведь так никогда и не спросил, что случилось с моим предшественником, с тем, чьё место я тогда занял.