— Это пройдёт, — сказал я.
— Конечно, — улыбнулась Лида, — через пять часов. А потом ещё полтора месяца без остановок. А потом…
Я схватился рукой за поручень над люком, и мы зависли в проёме — между кубриком и коридором.
— Хватит жаловаться, — сказал я и поцеловал её в губы.
Её лицо слегка опухло от невесомости, а щёки болезненно раскраснелись.
Лида поцеловала меня в ответ и вдруг нахмурилась.
— А что ты говорил тогда? — спросила она.
— Тогда — это когда? — не понял я.
— Ну, когда я не слышала.
— А… Ну, тогда…
13
Мне оставалось лишь ждать.
Я лежал, повернувшись к стене, сжимая рукой ноющую рану на правом плече. Синтетическая ткань пропиталась кровью. В комнате всё ещё не горел свет. Камера — я не видел, но чувствовал её электрический взгляд спиной — по-прежнему следила за мной в темноте.
Я боялся, что усну.
Во сне я мог повернуться, лечь на спину, показать неусыпному объективу камеры свой окровавленный рукав, и тогда все мои мучения оказались бы напрасны. Темнота и слабость затягивали меня, несколько раз я едва не провалился в сон и, придя в себя, сильно, до боли, сжимал рукой правое плечо. Только боль удерживала меня на поверхности, не давала потерять сознание.
А потом включился свет.
12
Перед началом дрейфа мы все собрались в рубке. Я по привычке ожидал от первого пилота какую-нибудь напутственную речь или парочку скоромных шуток, но тот просто подключился со штурманом к нейросети и уродливо застыл в кресле, вылупив глаза и широко открыв рот, как слепая рыба.
Несколько минут мы сидели в давящей тишине.
Режим диагностики активировался ещё до того, как пилот и штурман вернулись к жизни. На экране высветилась схема корабля и стали последовательно, как отчитываемые по атомным часам секунды, загораться зелёные огоньки — "проверка прошла", "проверка прошла"…
Первый пилот устало потёр рукой лоб.
Я посмотрел на Лиду, она почувствовала мой взгляд, улыбнулась, сложила вместе ладони, как при молитве, и склонила голову, прикрыв глаза. Спать.
Я с трудом сдержался, чтобы не рассмеяться.
Первый пилот собирался что-то сказать — я видел, как он взволнованно вздохнул и приоткрыл рот, — но вдруг замер, уставившись в терминал, точно за мгновение у него онемели все нервы. Штурман устало качнул головой, потянулся к приборной панели, коснулся большой сенсорной кнопки, и всё вокруг вздрогнуло, разошлось волнами, как мираж, а я понял, что кнопка ещё не нажата, и пальцы штурмана по-прежнему тянутся к ней — так медленно, что движение застывает в воздухе.
Я не понимал, что происходит.
— Ну, вот и всё, — сказал первый пилот. — Мы в дрейфе. Все системы работают нормально.
— Что ж, в таком случае мы свободны? — спросила Лида.
— Да, — сказал пилот. — Первое дежурство… Вы и вы.
Он быстро взглянул на меня и на штурмана. По отсеку вновь прошла стремительная волна, и всё вокруг на мгновение расплылось, как отражение в воде.
— А что… — начал я.
— Что? — не понял первый пилот.
— Вы не почувствовали? — спросил я. — Какой-то толчок?
— Да нет, ничего такого, — ответил пилот. — Диагностика прошла успешно, маршевый благополучно выведен из цикла.
"Выведен из цикла" — я даже не смог вспомнить, чтобы кто-нибудь так говорил. Мне захотелось спросить первого пилота, как много он вообще летал.
— Мне кажется, я тоже что-то почувствовала, — сказала Лида. — Трудно объяснить. Почти неуловимое.
— Это старый корабль, — послышался чей-то голос.
— Это не обнадёживает, — сказал я.
— Диагностика, — сказал пилот.
Мы продолжали сидеть, уставившись на экран, где высвечивались результаты проверки всех систем корабля.
— Давайте ещё раз, — предложила Лида. — Полная диагностика. Это ведь вполне соответствует инструкциям, да? — добавила она, улыбнувшись.
Первый пилот нервно заёрзал в кресле.
— Так, — сказал он. — Проведём повторно. Но кто-то должен подключиться. Вы и вы, — и он указал пальцем на меня.
— Я бы предложил сначала провести диагностику, прежде чем подключаться к сети, — сказал штурман. — Вроде так полагается, нет?
Пилот недовольно скривился.
— Ладно. Диагностика, — сказал он.
На секунду я закрыл глаза. Я чувствовал странное недомогание, суставы ломило, а гортань горела, как при горловой чахотке. Это было похоже на внезапную кессонную болезнь, вызванную отключением маршевого двигателя.
Я попытался расслабиться, вздохнул — и в этот момент сигнализатор у меня в ухе раздражённо завибрировал. Мой череп пробуравил пронзительный тревожный сигнал.
— Что такое? Чёрт! — крикнул я. — Какая-то ошибка?
— Это автоматически, — ответил первый пилот, не оборачиваясь.
Сигнализатор вновь задрожал, издав истошный вой, и я застонал, прижав руку к уху.
— Сейчас, — торопливо сказал пилот.
Он нажал несколько кнопок на приборной панели, и сигнализатор замолк, однако я всё ещё слышал слабый, как эхо, звон, доносившийся со всех сторон.
— Результаты двух диагностик не совпадают, — сказал пилот. — Более того…
Он с силой зажмурил глаза и снова посмотрел на экран, где один из зелёных огней сменялся на красный и тут же вновь становился зелёным, как будто вычислительная машина сама никак не могла определиться.
— Более того, — сказал пилот, — двигатель ещё работает. По главному энергетическому контуру даже видно…
— Да может такого быть! — крикнул штурман. — Проблема в самом модуле диагностики! Проверка через нейроинтерфейс тоже ничего не показала.
— Так, но… В любом случае может потребоваться перерасчёт программы ку…
— Да какой к чёрту перерасчёт! Ускорение — ноль. Нет ускорения! Мы в дрейфе.
— Так… — Пилот поморщился и прижал ко лбу ладонь. — Но без модуля диагностики… Так… По протоколу мы должны связаться с центром.
Лида напряжённо смотрела на меня, но не говорила ни слова.
— Ещё раз диагностику? — предложил я.
— И что? Что это даст? У нас уже есть… — начал штурман.
— Давай! — сказал первый пилот. — Ещё раз диагностику! Сверим результат. Или есть другие варианты?
Штурман лишь неопределённо качнул рукой.
— Какой бы ни был результат, это уже ничего не изменит, — сказал он. — У нас уже есть проблема.
Но первый пилот всё равно включил диагностический режим.
— Другие варианты? — повторил он и вдруг вцепился в подлокотники кресла, приподнимаясь; ремень безопасности впился ему в грудь. — Кто вообще отвечает за состояние этой системы?! Почему она…
— Давайте успокоимся, — послышался голос Лиды. — Сейчас пройдёт ещё одна проверка, и…
Я не понимал, что мне делать.
— Ну, вот… — пробормотал первый пилот, глядя на экран. — Теперь всё в порядке. Двигатель отключён, ускорение — ноль.
— В четвёртый раз продиагностируем? — осклабился штурман. — А то, может, оно по нечётным только…
— Хватит! — крикнул первый пилот. — Я здесь принимаю решения. Двигатель отключён, ускорения нет. Есть проблемы с модулем автоматической диагностики. Об этом я сейчас сообщу в центр. Пока все проверки вручную…
— Да какая разница — вручную или нет? — перебил его штурман. — Мы считываем данные с тех же шин. Очевидно же, что это…
— Пока все проверки вручную, — повторил первый пилот. — Плановое дежурство… ну, я уже говорил. Остальные — свободны. Вернее… А я пока…
Пилот на секунду замолчал, вздохнул и, наконец, отвернулся от терминала.
— Есть возражения? — спросил он.
— Все свободны, всё хорошо? Я считаю, что мы не можем продолжать полёт, — сказал штурман. — Эта экстренная ситуация. У нас проблема с диагностикой. Что там ещё будет? Сейчас двигатель, потом система жизнеобеспечения.
— Это решение примет центр, — сказал первый пилот. — Мы пока ничего сделать не можем.
— Так связывайся! — крикнул штурман.