Немцы будут, конечно, беспокоиться, доискиваться причины, а подобные осложнения ей сейчас совсем ни к чему. Предстоит вечеринка в ресторанчике у вокзала — в уютном зале с широкими зеркальными окнами, занавешенными дорогим тюлем. Она там бывала не раз. Танцевала с Вильгельмом Циммером.

Оксана давно приметила: нравится она гитлеровцу, он отличал ее среди прочих женщин, работающих в комендатуре, старался показать себя перед ней с лучшей стороны, угождал ей, через своего шофера частенько присылал ей цветы и мелкие сувениры. Намекал, что у него есть нечто лучшее — золотой браслет с бриллиантами стоимостью что-то около 50 тысяч марок, им он порадует пригожую фрейлейн, если она согласится отдать ему свое сердце.

Каков хитрец! Как ловко к ней подбирается. Оксана попадала в сложную ситуацию. Она даже обрадовалась, что намечается вечеринка, где должен быть и важный немецкий чин. Полковник Носке уже сегодня днем позволил себе говорить с ней в высшей степени доверительно. Весьма возможно, что он способен и на большую откровенность. Для Оксаны наступило время, которого она ждала почти два года. Только бы суметь сохранить хладнокровие, душевное равновесие, суметь довести свою роль до конца, не ошибиться, не испугаться и, если надо, мужественно и достойно встретить смерть. Сегодняшний вечер — своего рода экзамен. И она обязана его выдержать.

Весь район теперь живет тревогой за судьбу партизан. Люди знают, как тяжело им приходится… А она знает, что в лапы к фашистам попал разведчик Федор Годун, что дядьке Андрею угрожает смерть, что предатель и провокатор Климчук-Криворотый отправился обратно на болото. Маленький, толстый, с благодушным, улыбающимся лицом, он ни у кого не вызывает подозрений, партизаны ему доверяют, считают его своим.

Может статься, что он в одном отряде с Вадимом. «Дорогой мой! Видно, уж забыл меня, вычеркнул из памяти. А я все помню, все, все… Напрасно ты тогда, на площади, так легко поверил моим словам. Не думала я, что не разгадаешь моей маскировки. А ты… вон какой оказался — крутой, непримиримый… Хоть бы понял, почувствовал бы сердцем, что я другая, все та же…»

Оксана вспомнила и об Алеше Годуне. Наверно, сейчас уже готовится к своему рискованному плаванию…

Запыхавшись, выбралась наконец Оксана из оврага, остановилась, оглянулась. Далеко внизу осталась ветвистая яблоня, около нее копна скошенной травы. Алешу не видать. Он уже где-то у озера. Ищет лодку. Двадцать километров по воде — это, как она понимает, займет не менее четырех-пяти часов.

Отчалит он поздно, где-то в полночь, чтобы его не услышали, не остановили…

Ну конечно же, у забора ее дома стоял «опель». Рядом маячила высокая, щеголеватая фигура адъютанта полковника. На лице его нетерпение и досада. Завидев Оксану, спросил:

— Где задержалась фрейлейн? Мы опаздываем.

— Да, да, опаздываем… Навещала больную подругу. Я сейчас, быстренько.

Оксана поспешно переоделась в нарядное платье из легкого пестрого шелка. Набросила на плечи вязаную кофточку — вечера были по-осеннему прохладными.

…Когда она вошла вместе с адъютантом в ресторан, полковник стоял у окна спиной к залу — уже ждал ее. Услышав стук каблучков, резко повернулся и, добродушно улыбнувшись, двинулся навстречу. Он весь сиял. Сияли набриолиненные волосы, сияли сапоги, сияла грудь, увешанная крестами.

— О-ой! Фрейлейн! Однако вы заставляете себя ждать!

— Прошу прощения, мой полковник, — приветливо сказала Оксана, — но я могла совсем не прийти…

— О? Что такое?

— Кажется, расхворалась… Голова болит…

— Голова? Хм… дорогая фрейлейн, мы постараемся подлечить вашу очаровательную головку. Обер-лейтенант, — обернулся он к адъютанту. — Благодарю вас. Вы свободны!

Адъютант вскинул руку:

— Хайль Гитлер!

— Хайль! — Полковник взял Оксану под локоть и повел к столику.

Она устало опустилась в кресло. Стол был уставлен яствами — красная и черная икра, балык, лосось, жареные цыплята, даже трофейные устрицы. В центре возвышались бутылки с шампанским, с винами лучших иностранных марок.

— Вероятно, вы только что реквизировали винный склад, — сказала Оксана.

— Возможно, возможно, — самодовольно ухмыльнулся полковник. — Для вас, милая фрейлейн, я на все готов.

— А это мы еще увидим! Однако советское шампанское, так сказать, в центре внимания… — засмеялась Оксана, обратив внимание па знакомую этикетку.

— О-о! — пробормотал полковник и улыбнулся, блеснув золотом зубов. — Это, фрейлейн Оксана, если хотите знать, чистая символика.

— Не понимаю?

— Я вам охотно растолкую.

— Интересно…

Носке не спеша раскрыл серебряный портсигар, достал тонкую сигарету, вставил ее в мундштук и прикурил с помощью зажигалки. Пуская колечки душистого дыма, он пристально смотрел на Оксану:

— Символика простая, фрейлейн. Видите, советские бутылки стиснуты со всех сторон. Так сказать, они в кольце. Блокада! — И без перехода, значительно, нажимая на каждый слог: — Хайль Гитлер!

Оксана пожала плечами. Она не побоялась намекнуть полковнику, как неуместно его солдафонство при даме.

— С именем фюрера, дорогая фрейлейн, мы побеждаем, перекраиваем весь мир. С именем фюрера моя дивизия разгромит лесных бандитов. Вот так, милая Оксана.

Девушка сдержанно улыбнулась:

— Значит, мы сегодня будем громить партизан?

— Мы сегодня, а мои солдаты через пару дней…

— Насколько мне известно, вы их громите каждый день.

— Это так. Но решающая битва послезавтра.

— Ну раз вы уже отдали приказ, тогда… — Стараясь говорить весело и непринужденно, Оксана взяла в руки бокал.

— Конечно.

— О! Я желаю вам успеха, полковник. Полной победы.

— С нами Гитлер! С вашего позволения и начнем нашу атаку. — Носке взял бутылку шампанского, снял серебристую фольгу, раскрутил проволоку. Пробка выстрелила в потолок, из горлышка хлынула пенная струя. Полковник наполнил бокалы.

— Мы пьем, — сказал он со значением, заглядывая в глаза Оксане, — за вас, фрейлейн. Мне говорил Вилли: вы наш человек. Преданно служите великой Германии!

— Простите, господин полковник, вы говорите «великой», но после Сталинграда…

— Фрейлейн Оксана, пусть вас это не беспокоит. Сталинград — это нам хороший урок. Там не было точной стратегии и… как вам сказать, — стратега…

— А фон Паулюс? Его же сам Гитлер считал первоклассным стратегом.

— И, однако, фон Паулюс оказался не на высоте. Русские обвели его вокруг пальца.

— Нужно было ему помочь.

— Там не было меня, фрейлейн, — свел все к шутке полковник, — и моей дивизии.

— Зато вы здесь возьмете реванш за Сталинград…

— Конечно, мой фюрер увидит, на что я способен. Партизаны уже в мешке. Это и есть, фрейлейн, настоящая стратегия.

Полковник осушил весь бокал. Оксана отхлебнула несколько глотков.

Теперь они уже были не одни в зале. Ресторан постепенно заполнялся публикой. В основном это были офицеры со своими дамами.

В зале зажгли огни, засияла под потолком хрустальная люстра на бронзовых цепях. Официантка, хорошенькая, проворная девушка в строгом темном платье, с кружевной наколкой и в белом фартучке, подошла к радиоле, поставила пластинку.

Полковник наклонился к Оксане.

— Это фокстрот. Потанцуем?

— Пожалуйста, не сейчас, — улыбнулась Оксана.

— Мало выпили, фрейлейн. Поэтому и настроения нет. А вы попробуйте как я. — Он снова взял бутылку, наполнил бокалы. — Прошу вас, фрейлейн, выпить до дна.

— До дна? Не много ли? Этак я не устою на ногах.

— О, фрейлейн, это уже будет интересно! — усмехнулся полковник и залпом осушил свой бокал.

Разговор шел легкий, небрежный, с шутками и игрой слов. Оксана держалась скромно и независимо, чувствовала, что, держись она иначе, полковник может, чего доброго, и распоясаться.

Ей было необходимо поговорить о Федоре Годуне. Но она понимала, что ее заступничество может быть расценено нежелательным образом, возникнут подозрения… Но, с другой стороны, все можно объяснить женской слабостью, сочувствием семье бывшего ученика. Тем более полковник прямо-таки захмелел от предвкушения собственных побед над партизанами — держится раскованно, настроение игривое. Пожалуй, удобнее момента не выберешь.