И спящего — только спящего — она бы его поцеловала. А на самом деле он бы не спал, а только притворялся

спящим. И он бы сразу понял, что она любит его...

Танька не заметила, как прошла половину пути. Вот и просека. Теперь надо идти влево до квартального

столба, потом снова повернуть на юг и идти до тех пор, пока просека не упрется в Сить. А там берегом до шалаша

совсем близко.

И вдруг Танька вспомнила: Гусь-то в шалаше не один, он с Аксеновым, которого, говорят, избил отец! И она

стала придумывать, куда бы мог исчезнуть Толька хотя бы на час, на полчаса. Она представила: Гусь болен, он

лежит в шалаше, он не может подняться, и Толька сначала уходит за дровами, а потом идет ловить рыбу. Но рыба

ловится плохо, и Толька простоит на берегу с удочкой до самого обеда...

Танька успокоилась и прибавила шаг. В желтом, белыми горошинами платье в талию, стройная и гибкая, она

шла легко, не испытывая никакого страха в этом дремучем глухом лесу. Пустая тарка тихо позвякивала о ветки.

Тряпка, который был перевязан Толькин нос, так присохла, что ее пришлось отмачивать. Гусь подогрел на

костре воду, поставил котелок на пень возле шалаша и строго сказал:

— Вставай на четвереньки и опусти нос в котелок!

Толька послушно наклонился. Но от теплой воды и от того, что голова была ниже туловища, разбитый нос

заныл. Толька захныкал.

— Не скули! Терпеть надо! — цыкнул Гусь.

— Я терплю, — прогундосил Толька,— да ведь больно...

Кайзер, лежавший возле шалаша, насторожился, тихо встал и осторожно направился в лес.

— Отмачивай, а я посмотрю, чего там, — сказал Гусь и пошел за волчонком.

Впереди меж деревьев мелькнуло желтое платье.

«Кого еще леший несет!» — удивился Гусь и встал за дерево. Ждать пришлось недолго. Скоро из-за сосен

показалась Танька. Увидев волчонка, она вздрогнула, остановилась, потом тихо позвала:

— Кайзер, Кайзерушко! Иди ко мне. - Кайзер поднял голову и резко затрусил на знакомый голос. Однако

вплотную к Таньке не подошел, а остановился в нескольких шагах, выжидающе глядя на Танькины руки.

— Глупенький! Нету у меня ничего! — так нежно сказала Танька, что Гусю сделалось зябко.

Он вышел из-за сосны и приблизился к девушке.

— Чего пришла? — спросил хмуро.

Она склонила голову и молчала.

— A в тарке что? — снова спросил Гусь.

— Ничего. Пустая...

— Пустая. Сама ты пустая!.. Хоть бы хлеба принесла. Или молока. А то притащилась, сама не знаешь зачем.

Гусь свистнул Кайзеру, повернулся и побрел к шалашу. Через минуту не стерпел, оглянулся. Танька стояла все

так же, опустив голову, и будто разглядывала свои туфли.

— Ну, чего стоишь? Пришла, так иди уж. Хоть перевязку Тольке сделаешь.

Бессловесная и робкая, совсем не похожая на обычную Таньку, задиристую и бойкую, девушка стояла

одиноко, будто весь мир покинул се.

— Так иди же! — мягче сказал Гусь и обождал, пока Танька подошла.

Толька все так же стоял на четвереньках.

— Ой, что это он делает? — вскрикнула Танька.

— Нос отмачивает.

— Нос? Зачем?

— Надо, значит, — и Тольке: — Хватит теленком-то стоять, поди отмокло!..

— Кажется, еще нет, — отозвался Толька.

Пока Гусь ходил следом за Кайзером, Толька, конечно, не отмачивал повязку, а стоял на коленях,

прислушиваясь к разговору.

Гусь молча взял его за ворот рубашки.

— Вставай. Вон врачиха пришла, перевяжет.

— He... лучше ты...

Повязка действительно плохо отмокла, и Гусь долго снимал ее. Танька стояла рядом и испуганно смотрела на

коричневую от крови тряпку, которую слой за слоем отдирал Гусь с Толькиного лица. Когда повязка была снята,

Гусь так и ахнул: распухший нос был сворочен налево.

— Гад, он же уродом тебя сделал!

Толька осторожно потрогал кончиками пальцев нос и заплакал. Плакал он навзрыд, по-ребячьи, размазывая по

щекам слезы, которые, смешиваясь с кровью, так обезобразили его лицо, что смотреть на него стало страшно.

— Ты замолчишь или нет! — рявкнул Гусь. — В медпункт надо идти, а не реветь.

Он швырнул Таньке остатки своей майки.

— Перевязывай, а я переметы пойду смотреть.

У Таньки дрожали руки, она боялась прикоснуться к Толькиному лицу.

— Такие, как ты, на фронте бойцов из-под пуль вытаскивали, а ты нос перевязать не толкуешь! А еще

врачом собираешься быть...— в сердцах сказал Гусь и сам принялся за перевязку.

Не обращая внимания на вскрикивания Тольки, он обмотал тряпкой его лицо и взялся за удочки.

— Можно, и я с тобой? — тихо спросила Танька.

— Иди. Не жалко.

Они встали на плот, оттолкнулись от берега.

— А ты знаешь, ведь Пахомовы из города приехали, — сказала Танька. — Насовсем.

— Ну и дураки. Все в город, а они — из города.

Танька хоть и не была согласна с таким мнением, но спорить не стала.

— Ты Витьку ихнего знаешь? — спросила она.

— Нет. А что?

— Он тоже седьмой класс кончил. У него подводное ружье есть. И ласты, и маска.

— У Витьки-то? Врешь!

— Чего мне врать? Сама видела. Он на Вязкую старицу плавать ходил. Кучу рыбы настрелял! Большущих

язей и одну щуку. Он так здорово плавает! ты бы посмотрел!..

Гусь ревниво искоса взглянул на Таньку и усмехнулся:

— Уже влюбилась?

Танька вспыхнула.

— Если хочешь знать, он лучше тебя! — выпалила она.

— Где уж мне! — деланно вздохнул Гусь. — И Лешки-моряка лучше?

— Если ты не перестанешь, я брошусь в реку! — с отчаянной решимостью сказала Танька.

— Бросайся, не держу. Тут, между прочим, крокодил живет — щука такая... Прошлый раз чуть всех нас не

утопила. На голове у нее мох. Не веришь — спроси у Тольки.

Танька молчала. Нет, не о таком разговоре мечтала она, когда шла сюда лесной тропой! Почему все получается

наоборот, совсем не так, как думаешь?

— Больше я тебе ничего на скажу, — вздохнула Таньке. — И, пожалуйста, не думай, что я из-за тебя сюда

пришла. Я из-за Тольки пришла, понял?

— Понял. Но чего же ты с ним не осталась? Беги к нему! Я могу подольше поудить, чтобы вам не мешать.

— Высади меня на берег!

— С радостью! — Гусь резко повернул плот и, упирая шест в твердое дно, быстро погнал его к берегу.

— Беги!

Танька спрыгнула с плота и бросилась в лес, в противоположную от шалаша сторону.

— Ты куда? Стой! — крикнул Гусь.

Но Танька убегала все дальше.

— Вот дура! — Гусь сплюнул в воду, сошел на берег и побежал следом.

За деревьями желтым манящим огоньком мелькало Танькино платье. Какой-то шальной азарт, ухарство —

догнать! — овладели Гусем. Он ринулся в лес и что есть духу понесся напрямик, перепрыгивая через валежник,

пни и низкие кусты можжевельника.

Танька, услышав погоню, обернулась, отскочила к сосне, прижалась к ней спиной.

— Не подходи. Не смей меня трогать!

Гусь остановился в трех шагах, тяжело дыша.

Сейчас он лучше, чем когда бы то ни было, почувствовал, что нет для него на свете никого дороже вот этой

тоненькой девчонки в желтом платьице, девчонки с самым красивым лицом, самыми чистыми глазами.

— Послушай, Таня...

— Уйди! Ненавижу...— она всхлипнула.

— Давай помиримся. Не будем больше так. - Слышишь? Ну? Дай руку!..

Он сжал ее маленькую ладошку и, не отдавая себе отчета, потянул девушку к себе. Она не сопротивлялась. И

вдруг он обнял ее за плечи и неумело, сам пугаясь своей решимости, ткнулся губами куда-то в щеку, возле уха.

Танька вскрикнула и, вырвавшись, кинулась прочь.

Гусь остался на месте. Смотрел, как мелькают ее загорелые ноги, прислушивался к торопливым ударам сердца

и не знал, хорошо поступил или плохо...

Дом Дарьи Гусевой, маленький, покосившийся, с низеньким сараем и крохотным хлевом, стоял на окраине