— На лудах рыба утром да вечером, а днем она в травах.

Это Гусь тоже знал, но отступать не хотел.

— Вот поудим и узнаем. Не будет на луде клевать, станем искать травы...

На том и порешили.

Найти луды не составило труда: какой-то заботливый рыбак, видимо, хозяин лодки, отметил луды —

каменные гряды и отмели на средине озера — шестами, крепко вбитыми в дно. Глубина здесь не превышала

полутора метров, и Витька опять решил поплавать и разузнать, есть ли здесь рыба.

Не без волнения смотрел Гусь, как Витька, нырнув с лодки, поплыл вдоль гряды.

Непривычный, причудливый мир открылся взору подводного пловца. Луда напоминала хребет гигантского

чудовища. На гребне саженные валуны и каменные глыбы с острыми гранями, а на склонах, круто уходящих в

синеватую глубь, — песок и галька. Казалось, какой-то чудо-великан взял да и просыпал на дно озера пригоршни

этих валунов и глыб. Нигде ни травинки, и всюду, куда ни глянь, — мальки. Их много, сотни тысяч, миллионы.

Вода от них кажется живой сеткой, которая находится в непрестанном движении.

Прозрачные, тускло окрашенные крохотные рыбешки тыкались мордочками о стекло маски и пытались что-то

склевывать с рук, плеч и с живота Витьки. Но их прикосновения были столь слабы, что не ощущались.

«Раз есть мальки, должна быть и крупная рыба», — думал Витька. Он заглядывал за камни, внимательно

рассматривал каждую нишу, каждую расщелину, где бы могли укрыться щуки или окуни, нырял и просовывал руку

под камни. Но тщетно, крупной рыбы не было.

— Ну что? — скорей разочарованно, чем с любопытством спросил Гусь, когда Витька влез в лодку.

— Одни мальки. И удить здесь незачем — пустое дело.

Сережка вытащил из воды удочку и вопросительно посмотрел на Гуся, но тот невозмутимо продолжал следить

за своим поплавком. Витька обтерся майкой и развалился в лодке загорать. Лицо его было безмятежно спокойно, к

удилищу он не прикоснулся.

Скоро и Гусю надоело смотреть на неподвижный, точно вмерзший в воду поплавок.

— Что ж, поплывем к берегу, в травы, может, и вправду там лучше.

Вдоль северного берега Пайтова озера густо росли камыши, желтели распустившимися цветами кубышки. Их

большие округлые листья глянцево поблескивали на воде. То тут, то там чуть приметными островками виднелись

заросли элодеи.

Шест, которым греб Гусь, использовали для причаливания в облюбованном месте.

— А вот здесь рыба уж наверняка есть! — сказал Витька и первым взялся за удочку.

— Плавать-то больше не будешь? — спросил Гусь, у которого пропала всякая надежда на осуществление

тайного плана.

— Погреюсь маленько. Если хочешь, плавай!

Гусь насторожился: уж не смеется ли над ним Витька, не намекает ли на то, что случилось на Вязкой старице?

Но лицо Витьки было добродушно, и, кажется, сказал он это безо всякой задней мысли.

— Сначала поудить надо, — равнодушно отозвался Гусь. — Потом если...

Освоить подводное снаряжение Гусю очень хотелось. Тогда бы Витька ни в чем не имел преимуществ. Они бы

могли плавать по очереди в той же Вязкой старице или на Сити. И хорошо бы поучиться плаванию именно теперь,

когда нет никаких свидетелей, кроме Сережки да Витьки. Но в этом месте, где из глубины, извиваясь змеями,

тянется элодея и до дна метра три, Гусь не решился рисковать.

На удочку бойко брала некрупная плотва и подъязки — это все-таки лучше, чем мертвое бесклевье. А солнце

между тем калило и калило воздух. Стало душно. Хорошо, что хоть оводы на воде меньше досаждали.

Поймав с десяток плотичек, Витька опять отложил удочку и взялся за ласты.

— Я, наверно, тоже выкупаюсь. Больно жарко! — сказал Сережка.

А Гусь молчал. Теперь он был уверен, что старик, случайно встреченный прошлым лотом на Пайтове, просто

посмеялся над ним. Это озеро самое обыкновенное, такое, как все озера.

Сережка, в памяти которого прочно запечатлелся рассказ Гуся, проплыл возле лодки полукругом с десяток

метров и поспешил забраться в челнок: кто знает, вдруг хозяйка озера тяпнет за ногу!

А Витька уплывал вдоль берега все дальше и дальше. Сначала Гусь наблюдал за ним, надеясь на какое-то

чудо, а потом, увлекшись ужением, забыл о Витьке.

Но чудо все-таки произошло. Первым заметил, что с Витькой творится неладное, Сережка.

— Гляди-ка, гляди!..— воскликнул он.

Гусь обернулся. Витька быстро плыл от берега, то вырываясь из воды по пояс, то неестественно погружаясь в

нее с головой. Можно было подумать, что он просто балуется, но слишком порывисты были его движения. Гуся

кинуло в жар. Не мешкая, он отложил удочку и стал выдергивать шест. В это время Витька что-то крикнул в трубку,

но вместо крика получилось глухое мычание.

Гусь гнал вперед лодку что было духу. Он не спускал с Витьки глаз и видел, что тот уже выбивается из сил: но

иначе, его сводит судорога! Витька теперь то барахтался на одном месте, то вдруг скользил по воде, погружаясь в

нее все глубже. Можно было подумать, что он потерял всякую ориентацию и сам не знает, что делает. Несколько

раз трубка скрывалась под водой, и тогда Гусю становилось не по себе. Но спустя полминуты трубка вновь

выныривала, из нее вырывался фонтанчик и слышалось хриплое утробное мычание. Некоторое время Витька опять

барахтался на поверхности и снова, точно обессилев, тонул.

Гусь греб шестом изо всех сил, но он суетился, и мысль работала как никогда ясно и четко — главное, не

ошибиться, рассчитать каждое движение, не промахнуться, не проскочить мимо. Гусь видел, что Витька плывет и

выныривает на левом боку. Значит, лодку надо подать левым бортом, в обгон, тогда ему будет удобней уцепиться за

борт.

— Чего выпялился? На дно садись! — цыкнул Гусь на Сережку, который встал на колени, чтобы лучше

видеть Витьку.

Сережка покорно опустился на дно, хотя в лодке было сыро. Гусь подвинулся к левому борту. Лодка

накренилась. Потом, как только Витька схватится рукой за борт, он отодвинется вправо: верткая осиновка может

перевернуться.

Витька уже протянул руну к лодке, но тотчас опять пошел под воду. Он погружался боком, скрючившись, и

видеть это в прозрачной воде было особенно жутко. Гусь энергично развернул лодку, чтобы она не проскочила

дальше, и на несколько секунд Витьку накрыло днищем. Гусь впился глазами в воду по правую сторону борта,

пытаясь разглядеть Витьку, но рябь от лодки сверкала, и он ничего не увидел.

Снова Витькина голова показалась над водой метрах в пяти.

— Держись! — крикнул Гусь и быстро-быстро заработал шестом.

На этот раз Витьке успел схватиться за борт. Лодка наклонилась, черпнула воды, но Гусь выровнял ее. Кошкой

скользнул он к Витьке, схватил за руку и снова стал перебираться на корму: в осиновку через борт человека не

втащишь.

И как в ту памятную ночь на Сити, когда Гусь вытаскивал из сети Тольку Аксенова, рука ощутила упругие

рывки, будто кто увлекал Витьку под воду.

— Я-то держусь. Ты ружье, ружье бери! — прохрипел Витька, стараясь приподнять правую руку. Тускло

блеснул я воде алюминий.

Лишь тут Гусь понял, в чем дело. Он перегнулся через борт, цепко ухватился за ружье и явственно

почувствовал толчки большой рыбы.

— Держу! Лезь в лодку.

Витька упруго подскочил и перевалился через корму. Лодка начала медленно разворачиваться. Гусь потянул

сильнее. Вот ружье полностью вышло из воды, и показался нейлоновый гарпун-линь.

— Не бойся, тащи! Линь крепкий! — сказал Витька, дрожа то ли от волнения, то ли от холода. — И стрелял

близко, на метр, не дальше, а чуть не утопила.

— Кто? Щука? — шепотом спросил Сережка.