Благодаря самоотверженному труду Шампиона ему вскоре удалось вернуть Нуармону былое процветание, а затем, по настоятельной просьбе господина Матифо, президента компании и опекуна Бланш, он согласился вновь стать управляющим завода.

Так закончилось это дело, столь долго волновавшее умы общественности.

Что касается Элен, то поведение ее в тюрьме нисколько не изменилось. Она оставалась такой же, как и в день вынесения приговора — никаких слез, никаких улыбок.

Единственным утешением ее жизни были лишь посещения тюремного капеллана, да общество преданной Розы.

Иногда какая-нибудь монахиня спрашивала его:

— Скажите, господин аббат, считаете ли вы заключенную виновной?

— Кто знает? — печально отвечал свято уважавший тайну исповеди священник. — В любом случае, теперь это настоящая святая.

В свое время бедная Элен пролила слишком много слез, и теперь глаза ее были сухи, но она по-прежнему не могла забыть о своих несчастьях, мысль о которых неотступно преследовала ее днем и ночью, не покидая даже во время сна. Постепенно под гнетом этих невыносимых страданий лицо ее приобрело какое-то каменное выражение и остальные заключенные, встречаясь с ней иногда в коридорах, невольно обращали внимание на мертвенный неподвижный взгляд юной графини.

— Ее, должно быть, мучат угрызения совести, — тихо шептались меж собою они.

Дровосек Клеман жил в полуразвалившейся сторожке на опушке леса, в на редкость уединенном и глухом месте.

Даже мох здесь имел какой-то сероватый оттенок, а листва казалась почти черной; мрачную тишину нарушал лишь монотонный стук дятла, а вместо веселого птичьего щебетанья раздавалось зловещее карканье ворон.

Весельчак Клеман жил в этом унылом навевающем тоску месте в полном одиночестве, но истинным его обиталищем был лес, а не обветшалая хижина лесника. В лесу он проводил целые дни с раннего утра и до позднего вечера. Привыкнув почти с самого детства к одиночеству, он вовсе не страдал от отсутствия людей, умея дружить с деревьями и скалами, с белками и кроликами, причем среди этой дикой природы ему никогда не было скучно.

Понимая язык ветра и деревьев, он даже в полной темноте мог по шелесту листвы отличить дуб от вяза, а ясень от липы.

Клеман любил также рассказывать чудесные истории о муравьях, жуках и других насекомых, копошившихся в лесной траве.

Всему этому его научила сама природа. Например, единственным учителем музыки молодого человека был соловей, но несмотря на это все девушки с искренним восхищением дружно уверяли, что в искусстве пения Клеману нет равных.

Он сам сочинял мелодии песен, сам слагал стихи и сам исполнял свои произведения, зачастую являясь не только автором и исполнителем, но и единственным слушателем.

Пел же Клеман все, что приходило ему в голову, а рифма и ритм приходили сами собой.

Все это было прекрасно известно пастушкам и девушкам с ближних ферм.

Заслышав на опушке знакомый стук топора, они поспешно бежали в лес и, спрятавшись в кустах, наслаждались чудесным пением Клемана. Иногда красавец дровосек замечал непрошенных слушательниц, но от этого пел только еще лучше и звонче.

Однако в последнее время концерты эти совсем прекратились, и девушки недоуменно спрашивали друг у друга: «Что случилось с Клеманом? Его совсем не слышно, а ведь до зимы еще далеко и соловей поет по-прежнему».

Дровосек теперь почти не выходил из дому, с поистине материнской нежностью ухаживая за своим новым другом Жозефом, три месяца пролежавшем в жару.

Наконец Жозеф настолько поправился, что полное его выздоровление стало лишь вопросом времени.

Лежа на большой кровати, мальчик часами смотрел на своего покровителя, занимавшегося изготовлением стульев и другой мебели.

Во время болезни Жозеф начисто позабыл о своих приключениях, но теперь память наконец вернулась к нему и, приподнявшись на постели, он решительным жестом сбросил с себя одеяло.

Увидев это, Клеман поспешно вскочил с места и подбежал к своему пациенту.

— Что случилось, малыш? Зачем ты вскочил с постели? Потерпи еще несколько дней, тебе еще рано вставать. Давай-ка я снова укрою тебя, мой мальчик. Последние месяцы ты постоянно бредил какими-то сокровищами и говорил только о золоте и драгоценных камнях. Можно было подумать, что король по сравнению с тобой лишь жалкий нищий. Послушайся моего совета, малыш, и поскорее выбрось из головы все эти бредни, иначе лихорадка опять вернется к тебе.

— Нет, нет, мой добрый Клеман, — твердо ответил ему Жозеф, — болезнь окончательно отступила и теперь мне нечего ее бояться. Я снова здоров, Клеман, и нахожусь в здравом уме. Клянусь, что если ты согласишься мне помочь, то вскоре станешь самым богатым человеком в округе.

— Я что-то плохо понимаю тебя, Жозеф. Что ты имеешь в виду?

— Разве тебе никогда не доводилось слышать о сокровищах, скрытых в пещерах Ранкона? — серьезно осведомился юноша.

— Да, конечно! — воскликнул Клеман, — но я был не так глуп, чтобы поверить всем этим россказням! Помню, старик Петаш захотел однажды отправиться на поиски этого клада, но чуть не умер там с голоду.

— Ну что ж, мне повезло гораздо больше, ведь я нашел эти сокровища! — скромно отозвался Жозеф.

Поймав недоверчивый взгляд Клемана, Жозеф горячо продолжал свой рассказ.

— Сокровища действительно существуют. Одних золотых слитков там столько, что ими можно было бы забить эту комнату до самого потолка. Они лежат в огромных сундуках, а в других хранятся драгоценности и серебро. Вот только для того, чтобы завладеть кладом, нам потребуются ловкость и мужество, ведь попасть туда можно лишь через то отверстие, откуда я вылез при нашей первой встрече.

— Но не будет ли это грабежом с нашей стороны? — растерянно пробормотал Клеман.

— Вовсе нет, — поспешно проговорил Жозеф, снова приподымаясь на постели, — наоборот, мы сделаем доброе и благородное дело. Я говорю с тобой вполне откровенно, ведь ты спас меня от смерти и я тебе полностью доверяю. Дело в том, что отправляясь за сокровищами, мы будем действовать не в своих интересах.

После этого он, как смог, рассказал другу историю Элен де Ранкон, упомянув при этом об убийстве Октава и о последней воле папаши Биасона.

Клеман слушал его очень внимательно, а когда Жозеф стал описывать ужасы подземных пещер и препятствия, которые ему пришлось преодолеть, Клеман с восторгом воскликнул:

— И ты вынес все это, малыш? Ты действительно сделал это?

— Да, я все это сделал, но без твоей помощи все мои усилия пропадут даром!

— Но этого не случится! — вскричал Клеман, — я не покину тебя, мой мальчик, и мы спасем твою прелестную и отважную графиню! Если мы с тобой не выберемся из этой дыры живыми и здоровыми, то значит сам Господь хочет, чтобы сокровища навеки остались под землей.

Обменявшись рукопожатием, молодые люди принялись обсуждать план своего опасного предприятия.

Прежде всего им понадобились прочные веревки и канаты.

Добрый дровосек печально посмотрел на недоделанную корзину, плетением которой он занимался до начала разговора с Жозефом.

— Пенька стоит слишком дорого, — с сожалением заметил он, — можно плести корзины долгие месяцы, но все равно не заработать нужных нам средств, да и лекарства твои тоже стоили денег, а аптекарь дает в кредит не больше булочника.

Протянув руку к своей одежде, аккуратно сложенной на стуле, Жозеф взял пояс и вынул оттуда золотые монеты, подаренные ему папашей Биасоном.

— Надеюсь, нам хватит этих денег, — с гордостью проговорил он.

С того самого дня все разговоры в сторожке дровосека велись только о предстоящей экспедиции в подземелья Ранкона. Вскоре Жозеф окончательно выздоровел и окреп.

Как только он смог выходить из дому, друзья направились к месту, чтобы обсудить последние приготовления к своему опасному предприятию.

Сваленный Клеманом дуб лежал на том же месте и положение дерева позволяло легко привязать к его стволу канат, необходимый для спуска в подземные гроты. Проблема спуска была таким образом решена, но как они смогут выбраться обратно с огромным грузом сокровищ?