Сразу после наступления Нового года Ардашников возобновил поиски другого сценариста. На ум ему пришел знаменитый детективщик Юлиан Семенов, в дом к которому на Никитском бульваре он и отправился. Но Семенов был категоричен: заявил, что его дочь уже нарисовала портрет Пугачевой, поэтому сценарий о ней будет для их семьи уже перебором. «Лучше снимите кино про Поля Робсона или Виктора Хаару, чем про Пугачеву!» — заявил на прощание писатель. Однако в отличие от Аллы Пугачевой эти двое персонажей в те годы были уже не в тренде — надвигались совершенно иные времена.

В итоге время, отпущенное на написание сценария, было безвозвратно потеряно. И тогда Пугачева, будучи на гастролях в Ленинграде, предложила самый простой вариант — снять клиповое кино без сквозного сюжета. Она же настояла на том, чтобы в фильме звучали сплошь песни ее собственного сочинения (сделав лишь одно исключение — для песни И. Николаева «Балет»), хотя Ардашникову были ближе другие — например, песни Раймонда Паулса. Но Пугачева не хотела повторов, хотя ее песни явно проигрывали паулсовским по части популярности. Певица решила этим пожертвовать, решив сделать не попсовое, а андеграундное кино. Ардашников не стал с ней спорить, тем более что Сизов его в самом начале предупредил: «С Пугачевой не ссориться!». Далее послушаем самого режиссера:

«Мы решили, что сценарий напишет Илья Резник. Нисколько не хочу обидеть замечательного поэта и моего хорошего товарища, но это был единственный в моей жизни случай, когда фильм снимался не по сценарию, а как бы по обстоятельствам, настроению, вдохновению и даже самочувствию. Каждый эпизод сочинялся на съемочной площадке, особенно при хроникальных съемках в концертных залах или на стадионе.

Как ни странно для тех строгих времен, но сценарий был принят быстро. От нас лишь потребовали предоставить тексты всех пятнадцати песен, которые Пугачева собиралась исполнять в фильме. Что они ожидали там обнаружить — еще одна загадка Госкино.

Двадцать четвертого мая нас «запустили» в производство. Так это называлось в то время на казенном, чиновничьем языке. Всю весну восемьдесят четвертого года я старался не пропустить ни одного концерта Пугачевой. Даже в начале апреля поехал вслед за ней в Вильнюс.

Концерты проходили в большом спортивном дворце при полных аншлагах и с огромным успехом. С каждым днем я убеждался в необыкновенном даре Аллы Пугачевой увлекать массы людей своим пением, да ив повседневной жизни она производила большое впечатление своими нестандартными суждениями и поступками. Мне довелось присутствовать на ее пресс-конференции с американскими корреспондентами, при ее разговорах с М. Жванецким, Г. Каспаровым, с известным офтальмологом С. Федоровым и даже при телефонном разговоре с М. С. Горбачевым. Поверьте, это было всегда интересно, а порой и весьма неожиданно…

Съемочная группа собралась отличная. С художником Ю. Кладиенко мы работали еще в Таджикистане. Ассистентом режиссера была юная Нонна Агаджанова, племянница легендарного директора фильмов Карлена Агаджанова, моего большого друга. Об операторе Н. Олоновском я уже рассказывал. С ним связана одна забавная история. Оказалось, что мама Пугачевой, Зинаида Архиповна, и Коля Олоновский во время войны защищали Москву от немецких бомбардировщиков. Только Коля делал это в воздухе, а мама Пугачевой служила в частях, защищавших небо с помощью аэростатов. Ветеранам было что вспомнить и о чем поговорить. И при первом же недоразумении на съемках (а они неизбежны!) Алла громко и грозно провозгласила: «Дядю Колю не трогать!».

В июне восемьдесят четвертого начались съемки. Концерты проходили в «Олимпийском», снимали двумя камерами. Главные, фронтальные планы снимал Олоновский, все точки из-за кулис снимал я (это я хвастаюсь!). Все самые эффектные кадры на контровом свете достались мне. Заполненный публикой огромный зал, масса людей, спешащих на концерт, толпа поклонниц у дома певицы-все это обеспечивало нас большой бесплатной массовкой.

Дирекция картины была довольна. Любое появление Пугачевой на улице вызывало восторг и ажиотаж прохожих. Нам оставалось лишь вовремя включать камеру. Впрочем, выключать тоже приходилось часто. Однажды, когда мы снимали проезды певицы на старом автомобиле, у Детского мира на Лубянской площади стихийно образовалась такая толпа, что едва не перевернула раритетный автомобиль вместе с героиней и водителем. Такое или что-нибудь подобное случалось во время всех дней съемок на натуре.

В середине июля мы отправились в Ленинград. Там, помимо концертов в спортивном зале, который в то время носил имя Ленина, собирались снимать финальный эпизод — выступление на стадионе. Однако городские власти снимать концерт на стадионе почему-то не разрешили. Это нарушало наши планы, но спорить с обкомом партии было бессмысленно. Такие уж были времена!.. Зато мы стали свидетелями лихой потасовки московских поклонниц певицы с местными конкурентками у подъезда гостиницы «Прибалтийская». Милиция тогда не вмешивалась.

В Москве Пугачевой моментально предложили массу городов для концертов на стадионе. Выбрали Ереван, стадион «Раздан» на семьдесят тысяч зрителей. Договорились на сентябрь.

Двадцать седьмого сентября мы отправились в Ереван. Приезд Аллы Пугачевой вызвал в городе неслыханный ажиотаж. Билеты на концерт раскупили мгновенно. Когда в гостинице узнали, что я режиссер картины, в которой будет сниматься сама Пугачева, с меня отказались брать деньги в ресторане. Пришлось расплачиваться билетами на концерт. Толпы поклонников день и ночь дежурили под окнами гостиницы в надежде увидеть певицу. В этой компании я с привычным удивлением увидел и большую группу московских поклонниц Пугачевой.

На стадионе быстро соорудили сцену с пандусными спусками, чтобы наша героиня могла сбегать по ним на футбольное поле. Надо сказать, что все время концерта (а это часа два), Пугачева носилась по стадиону, не останавливаясь и не отдыхая. При этом еще пела, танцевала, успевала поговорить с публикой и покататься на открытом автомобиле ЗИЛ-110 по беговым дорожкам стадиона. На этом ЗИЛе местные генералы принимали военные парады, но отказать Пугачевой никто не мог. Как только женщина могла выдержать такую нагрузку? После концерта она просто падала от усталости.

Концерт снимали одновременно четырьмя камерами. Для этого приехали еще два оператора — Ю. Авдеев и А. Семин. Две камеры установили на самых верхних точках стадиона, одну даже на осветительной вышке. Публика была в полном ажиотаже. Темпераментные армяне сходили с ума от восторга. Крики, танцы на трибунах, гром аплодисментов, юная девушка кричала в слезах: «Алла, возьми меня с собой!..» Мне больше никогда в жизни не увидеть такого грандиозного зрелища, как тогда, в конце сентября восемьдесят четвертого года в Ереване. Впрочем, до того дня я тоже ничего подобного не видел.

После концерта на опустевшем стадионе мы сняли финальную сцену фильма. Грустная песня «Когда я уйду», печальная героиня, пустые трибуны стадиона — все это создавало, как нам казалось, нужное настроение для финала…»

Съемки фильма длились до января. Именно тогда сняли эпизод в квартире Пугачевой — посиделки ветеранов под песню «Иван Иваныч». Из всего фильма редактуре больше всего нравилась именно эта композиция за ее патриотичность (для Пугачевой такой репертуар был несвойственен). Единственным человеком, кто был против этой песни, оказался Юлий Райзман, который увидел и в песне, и в самом эпизоде неприкрытую фальшь. Но в итоге песня в картину все-таки вошла.

Всесоюзная премьера фильма «Пришла и говорю» состоялась в сентябре 1985 года. Несмотря на солидную рекламу, успех у него был гораздо меньшим, чем ожидалось: его посмотрели 25,7 миллионов зрителей. Это было более чем в два раза меньше того, что собрала «Женщина, которая поет». Огромному числу зрителей фильм не понравился именно за свою «клиповость». Да и песни, которые звучали в картине, не шли ни в какое сравнение с тем, что исполняла Пугачева каких-нибудь несколько лет назад: ни одного полновесного шлягера в фильме не было.