В убийстве сознался бармен из портового кабака. При этом заявил, что Гарин сам напал на него ночью, а он защищался. Те, кто знал знал мягкого, интелигентного Гарина, понимали, что все это полная чушь!

В те дни я увидел, какой отзывчивой может быть Пугачева. Когда Леня погиб, все хлопоты она взяла на себя. Ездила в морг, покупала гроб, простыни, костюм, в котором его хоронили. Иосиф Давыдович Кобзон помог организовать достойные похороны в Москве. Он благороднейший человек, спасибо ему. У меня каждый день были съемки. Но я собрал своих администраторов и сказал: «Ребята, конечно, это не входит в ваши обязанности, но я вас прошу, сделайте, что можете». Они помогли — с автотранспортом, с самолетом. Концерт Пугачевой в тот день отменить было нельзя. Алла вышла на сцену и сказала: «Вчера погиб мой друг, и все, что я буду петь, посвящаю ему».

Художником на нескольких моих фильмах работал Анатолий Брусиловский — известный светский персонаж. У него была роскошная мастерская на чердаке, где гуляла буквально вся московская богема — поэты, писатели, артисты, художники, дипломаты и стильные московские красавицы. Там можно было встретить знаменитых корреспондентов западных изданий Виктора Луи и Эдмунда Стивенса, американского посла Уолтера Стессела и шефа московского бюро германской телекомпании ARD Фрица Пляйтгена, крупнейшего коллекционера русского авангарда Георгия Костаки и других важных персон.

Брусиловский был неплохим графиком. Любимой его темой были знаки зодиака. В этой серии рисунков соблазнительная красавица вступала в преступную связь то с Раком, то со Львом, то с Близнецами, то с Девой и так далее.

Он был одним из первых художников, освоивших боди-арт. Так, в итальянском журнале «Espresso» публикация знаменитой поэмы Твардовского «По праву памяти» была оформлена фотографиями, на которых Брусиловский разрисовывает обнаженную модель Галю Миловскую. Напечатано все это было под шапкой «Над прахом Сталина».

По моей наводке Толя оформил замечательную пластинку Давида Тухманова «По волнам моей памяти». Так что она получилась очень интересной не только в музыкальном, но и в изобразительном плане.

У Брусиловского мы с Аллой встречали Новый год и отмечали мои кинопремьеры. В его мастерской постоянно тусовались корреспонденты иностранных СМИ, и это было очень удобно. Тогда материал о советской певице или советском фильме в каком-нибудь западном издании был невероятным событием, тем более в обход цензуры. А здесь это можно было организовать в два счета.

Сам Толя любил погулять на дипломатических приемах. Я тоже не отказывал себе в этом. Атмосфера дипломатических приемов скрашивала унылый советский быт. В те времена редко кого выпускали за границу и представление, к примеру, о кулинарных традициях других стран можно было получить только в посольствах. Брусиловский посещал их регулярно. Даже составил график национальных праздников, чтобы чего-то не упустить. То спешил к иранцам на плов, то к финнам на оленину в клюквенном соусе, то к тайцам на морские гребешки. В ответ он тоже приглашал друзей-дипломатов к себе. Даже так называемый «Клуб жен послов», аккредитованных в Москве, иногда собирался в его мастерской.

Еще Брусиловский собирал антиквариат, был одним из самых крупных коллекционеров художественного стекла знаменитого французского мастера Эмиля Галле, статуэтки и вазочки которого стоили в СССР копейки, во Франции тысячи франков.

Покупка какой-нибудь антикварной вещички становилась поводом для очередного приема. Гостей приходило много. Толя нанимал для обслуживания официанток-лимитчиц — они были дешевле. Перед приемом их инструктировал: если гость хлопнет в ладоши, нужно подбежать и предложить ему рюмку русской водки. Послы африканских стран радовались от души, когда дебелые русские девки по хлопку таскали им на подносах «Столичную».

Однажды зашел я к Брусиловскому по делу, а тут ему звонит какой-то иностранец. Положив трубку, Толя мне говорит: «Сейчас придет мой друг, Джон Смит, секретарь посольства Канады с молодой женой. Познакомить с ней хочет, и все такое».

Вскоре появляется канадец с супругой. Ведем мы с ним светскую беседу, и вдруг хлопок. Это миссис Смит ударила в ладоши и посмотрела на Брусиловского с немым вопросом. Я вглядываюсь в ее, до боли знакомое лицо, и вспоминаю, что это одна из официанток, обслуживавших Толины приемы. А она капризно говорит супругу: «Джон, по-моему, нас тут не уважают».

Но из этого пафосного заявления не совсем ясно: кто из нас должен бежать для нее за водкой? Мистер Смит здесь гость, я тоже. Остается только Брусиловский. Он, кривя лицо, встает и спрашивает: «Ну что, парни, выпьем?» Но я за рулем, а у Смита язва. Получается, что Толя должен обслуживать эту лимитчицу!

Так и пробегал потом весь вечер. Деваха отыгралась на нем за все свои унижения.

А теперь самое время вспомнить, на каком историческом фоне разворачивались описываемые события.

Свидетельства времени особенно хороши, если они пропитаны ароматом эпохи. И я, к примеру, гораздо лучше представляю себе эпоху Возрождения по воспоминаниям ювелира и скульптора Бенвенуто Челлини, чем по учебникам истории. Чем воспоминания субъективнее, тем для меня интереснее.

Сюжет, положенный в основу нашей правдивой повести, закручивался в определенный исторический период. И жизнь во времена развитого социализма подчинялась определенным правилам. Даже жизнь богемы, какой бы причудливой она сейчас не казалась. Подзаголовок к моим наблюдениям вообще мог бы звучать так: «Жизнь богемы в эпоху развитого социализма». Герои этой книги были далеко не последними людьми в тогдашнем царстве-государстве. Иногда им выпадала возможность пользоваться кое-какими привилегиями, не доступными большинству граждан.

Однажды Аллу пригласили выступить на автомобильном заводе имени Лихачева. Это был так называемый «шефак» — бесплатное выступление на предприятии. Денег за такие концерты не платили, но приглашающая сторона старалась чемто привлечь исполнителей. Вот и в тот раз представители завода сказали:

— Алла Борисовна, мы пришлем за вами правительственный «ЗИЛ»! Куда скажете.

— Ну, если «ЗИЛ», тогда ладно, — сдалась она. — Только прямо к подъезду.

На всю страну «ЗИЛов» было штук двадцать. На этих легендарных «членовозах», ездили только самые высшие руководители страны.

Договорились, что машину подадут к дому Аллиных родителей на Рязанском проспекте. И вот в типовой советский двор, окруженный пятиэтажками, въехала не машина — корабль. И застряла напротив детской песочницы, потому что шофер не смог развернуться. Жильцы высыпали из домов посмотреть на это чудо. Мы с трудом выбрались из двора.

Никаких особых наворотов в салоне не оказалось. Только телефон в подлокотнике. Шофер сказал Алле: «Если надо, можете позвонить». Она тут же схватила трубку и набрала номер родителей. Подозвала дочку и похвасталась: «Кристинка, представляешь, я сейчас с тобой из машины разговариваю!» Тогда это было что то невероятное.

Встречали руководители завода и профкомовские деятели. Отвели в цех, показали конвейер. Он впечатлял. Концерт проходил в актовом зале, украшенном огромным плакатом: «Решения XXV съезда КПСС выполним!»

Алла поднялась на сцену, остановилась у стойки с микрофоном. И когда затихли приветственные аплодисменты, произнесла фразу: «Как сказал один известный писатель: есть хлеб — будет и песня». По залу пронеслись взрыв смеха и стон восторга. Только-что вышла книга мемуаров Брежнева «Целина», начинавшаяся как раз этими словами. Пугачева вроде бы не обидела генсека, но без перечисления титулов и наград запросто назвала его «известным писателем». И сразу стала своей для собравшихся в зале людей.

Запущенный в народ анекдот про «мелкого политического деятеля эпохи Аллы Пугачевой» уже приобрел популярность. Это усилило комический эффект упоминания руководителя партии и государства из уст певицы.