Когда Алла показала Орлову песни, он загорелся и снял с ними несколько эпизодов. А надо сказать, что композитором на этом фильме был Александр Сергеевич Зацепин. Он, узнал о творимом «беспределе», пришел к директору «Мосфильма» Николаю Трофимовичу Сизову, бывшему начальнику московской милиции, и спросил: «Что за дела? Почему в моем фильме появились песни постороннего автора?»

Александр Сергеевич был абсолютно прав. После того как киностудия заключила с ним договор, никто не имел права без его разрешения вставлять в фильм чужую музыку. Но мы тогда об этом не думали. В очередной раз нас заводил кураж.

Генерал Сизов приказал провести расследование. «Мосфильм» был главной студией страны, и в титрах ее картин не могли появиться какие-то сомнительные, с точки зрения Советской власти, личности. Так, имя прославленного барда Юлия Кима, связавшегося с диссидентами, на какое-то время было изъято из всех фильмов, потому что он имел неосторожность подписать какое-то письмо, — то ли в защиту Солженицына, то ли других персон нон-грата. В титрах он значился под псевдонимом. Марку Розовскому, принимавшему участие в неподцензурном альманахе «Метрополь», не дали снять мюзикл, вместо него был назначен другой режиссер.

И меня по поручению директора вызвала заместитель главного редактора студии Глаголева. Потому что весь «Мосфильм» знал, кто стоит за трюками Пугачевой.

С Ниной Николаевной нас связывали дружеские, доверительные отношения. Она была очень доброй женщиной.

— Саш, признавайся, — сказала Глаголева, — что все это значит? Зацепин в ярости. Назревает скандал. Мы должны разобраться и убрать эти песни из фильма. Говори все начистоту, мне нужно доложить начальству.

— Этим вы погубите человека, — неожиданно вырвалось у меня.

— Какого еще человека? — опешила Нина Николаевна. А меня посетило вдохновение, и я продолжил:

— В Люберцах живет несчастный мальчик с парализованными ногами, очень талантливый. Жизнь его висит на волоске. И вот, цепляясь за нее, он занялся творчеством. Написал три песни, показал Алле, и она, из жалости к умирающему, спела их и отдала Орлову, а тот вставил в фильм.

По ходу моего монолога глаза сердобольной Нины Николаевны наполнялись слезами. Она растерялась:

— Ситуация непростая. Песни другого постороннего автора мы бы выкинули из фильма без всяких сомнений. Но после того, что ты рассказал… Жалко инвалида… Может, что то придумаем. Ну ладно, иди. Я доложу Сизову. Кстати, а как зовут этого бедного парня?

К этому вопросу я был не готов.

— Как зовут? Борис…

— А фамилия?

— Горбонос… — выпалил я.

Почему я назвал эту фамилию? Откуда она всплыла? В третьем классе я учился с мальчиком Борисом Горбоносом. Однажды подрался с ним, и меня выгнали из школы. И вот теперь почему-то произношу «Горбонос» и сам удивляюсь.

— Иди. Не трави душу… — выпроводила меня из кабинета Глаголева.

Вышел я в коридор весь красный. «Какой стыд! — думаю. — Солидный человек, режиссер „Мосфильма“, которому доверяют миллионы рублей на постановку картин, и вру как самый последний жулик! Завтра выяснится, что никакого Горбоноса нет. Хорошо я буду выглядеть!»

С такими мыслями иду в павильон, где снимается Пугачева. Подхожу к режиссеру Орлову и прошу:

— Саша, объяви, пожалуйста, обеденный перерыв! Мне Алла нужна до зарезу, всего на час!

— Перерыв! — объявляет Орлов. И говорит нам: — Но только на час. Ребята, имейте совесть, не срывайте съемку.

Хватаю Аллу, прямо в гриме и костюме сажаю в «Жигули», и мы мчимся в Лаврушинский переулок, в ВААП. Там регистрируют ее сценический псевдоним — «Борис Горбонос». Она пишет заявление, заполняет анкету. Через десять минут все готово.

Едем обратно, и я думаю: «Этого мало. Надо „дожать“ версию с Горбоносом». Возникает план.

Вернувшись на «Мосфильм», вызываю фотографа Славу Манешина и гримера. Вместе с Аллой всей компанией мы быстро идем в пустой кабинет Георгия Данелии, руководителя нашего Объединения комедийных и музыкальных фильмов. Переодеваю там Пугачеву в свой пиджак, галстук и рубашку. Гример надевает на нее парик, наклеивает усы. На наших глазах из молодой, симпатичной, уверенной в себе женщины Алла превращается в сутулого, закомплексованного юношу с жалкой улыбочкой.

Сажаю ее за пианино, ставлю на пюпитр портрет вдохновенной певицы Пугачевой с развевающимися волосами. Слава Манешин делает фотки, быстро проявляет пленку, сушит отпечатки. Через полчаса я кладу на стол Глаголевой фотографии «умирающего гения». Правда, только тут замечаю, что не доглядел. По запарке в кадр случайно попал портрет кинорежиссера Михаила Ромма, стоящий в кабинете Данелии, что могло сорвать всю нашу секретную операцию. Но пронесло. Глаголева ничего не заметила и понесла фотки Сизову.

Генерал, смахнув скупую милицейскую слезу, произнес:

«Что же мы — звери, чтобы мальчика убивать? Хрен с ним. Оставим в фильме его песенки. И как-нибудь Зацепина успокоим».

А потом на Горбоноса свалился подарок судьбы. Название фильма, в котором снималась Пугачева, решили заменить. Над «Третьей любовью» вся студия, просто издевалась. Мосфильмовцам вообще палец в рот не клади. У них своеобразное чувство юмора. Так, серьезную психологическую драму «Возврата нет» они, когда-то, переиначили в «Разврата нет». Мою первую картину «Вид на жительство» вся кинофабрика называла не иначе как «Вид на сожительство». В свое время мне пришлось заменить название сериала «Бесшумная смерть», так как каждый знакомый при встрече в буфете напевал песенку из популярного мультфильма: «Как вы лодку назовете, так она и поплывет…» Сериал назвали «Время жестоких». А когда Андрей Михалков-Кончаловский снял фильм «Сибириада», его тут же прозвали Папин-Сибиряк.

Фильм Орлова получил свое окончательное название по песне «Женщина, которая поет». Это при том, что написал ее какой-то, никому не известный Горбонос! Тогда никакой композитор, даже самый знаменитый, не мог работать на «Мосфильме», эталонной студии страны, если он не являлся членом творческого Союза. Будь он даже Петром Ильичом Чайковским. А чтобы вступить в Союз композиторов, требовалась «крупная форма», то есть работа на полнометражном художественном фильме. Получался замкнутый круг.

Композитору Борису Горбоносу удалось его разорвать! Песни его стали быстро раскручиваться и превратились в хиты. Алла пела их в телевизионных концертах, где объявляли: «Песни из нового фильма с участием Аллы Пугачевой». Правда, одну из них оттуда вырезали — и отнюдь не по цензурным соображениям. Это был «Ежик резиновый», написанный Аллой на стихи Юнны Мориц: «По роще калиновой, по роще осиновой на именины к щенку в шляпе малиновой шел ежик резиновый с дырочкой в правом боку…» Поэтесса почему-то не захотела отдать свое стихотворение в фильм. Песню пришлось убрать. Но мелодия, сочиненная Пугачевой, не пропала. Впоследствии Олег Милявский сочинил на нее веселый текст «Папа купил автомобиль». Эта версия стала хитом.

Когда фильм вышел, мы раскрыли тайну: «Смотрите, какая талантливая Пугачева! Она не только певица, но еще и композитор! Горбонос — просто псевдоним, из скромности». Газеты и журналы отдавали целые полосы под эту историю.

Но это было потом. А когда фильм собрали вчерне, Орлов пригласил нас на рабочий просмотр. Что сказать? Саша не виноват, он очень старался, но у этой ленты отсутствовал сколько-нибудь внятный сюжет. Преодолеть это обстоятельство было выше режиссерских сил. В основе картины лежала такая, с позволения сказать, поучительная история: Певица встречает Поэта, но Любовь у них не получается, зато рождается Песня. Короче, не Голливуд. Не «Кабаре» и не «Звезда родилась», а кошкины слезы.

Автором сценария был главный редактор объединения, в котором снималась картина. Он сам у себя принимал сценарий — и результат был налицо. Любым попыткам хоть как-то подлатать сюжетную линию драматург отчаянно сопротивлялся.