Аристин молчал, обхватив колени. Он знал и до этого, что его любят, особенно отец. Мама иногда подшучивала над ним, называя папенькиным сыночком, но сама баловала не меньше. Но никогда ему не говорили этого так.

- Я понял, хорошо, – улыбнулся он отцу, так хотелось прижаться, чтобы погладили по голове, но почему-то он не решился, не маленький уже все-таки. – Надеюсь, что красное мускатное ты не разлюбишь к тому времени.

- Ну надейся, – отец обнял его сам. – А ты у меня сильный мальчик, оказывается. Когда твой дед донес все это до меня, я разревелся прямо перед ним и еще обиженно сопел дня два. Мне до сих пор хочется этот чертов мотоцикл, Ари, представляешь себе? Есть все, что только можно пожелать, а мотоцикла нет.

- Мама будет ругаться, – полуутвердительно поддержал отца Аристин. – Но я думаю, что перед дедушкой я бы расплакался еще раньше, прямо у двери. Он у нас такой.

О суровости Ингера Илиас ходили легенды не только в семье, но и по всей стране, заместитель начальника госбезопасности Хокдалена просто не мог быть человеком с легким и уживчивым характером.

- На дедушку тоже управа есть, подсунь ему Аннику на руки и делай, что хочешь, – рассмеялся отец. – Ладно, Ари, пойдем ужинать, мама ждет.

====== Глава 2 ======

– Твою же налево, ну ты соображай хоть немного, взрослая же девка! – тетка Викки, ворвавшись в вагончик, выдернула громким голосом Аристина из дремы воспоминаний, за ней спешила совершенно красная Марта и Самир. – Он у тебя помрет и слова не скажет. «Не жалуется!» И не пожалуется! Так, Сам, живо огонь, воду принеси, что у нас согрелась, а ты, дева, мне тут, помогать. Ну, страдалец, – тетка Викки добралась и до Аристина, – чего молчишь, люди догадываться должны? Чего болит?

Все, от тетки Викки не отделаешься, а ведь он мог просто поспать и все прошло бы, как обычно. Лучше ответить.

- Под ребрами тянет и ноги. Не беспокойтесь, я отлежусь. Не первый раз, – вежливость Илиас он никуда не денет.

- Последний у тебя скоро будет! – рявкнула тетка. – Ну-ка, ты, Марта, сестренке помоги перебраться куда-нибудь, нам тут место надо, а ты, немочь, раздевайся. Чего заалел? Что я там не видела, за пятьдесят лет-то? А уж у тебя еще и смотреть нечего. Все снимай!

- Зачем? – Аристин все еще не понимал, зачем столько шума и возни около него, Марта носится как угорелая, даже Анника какие-то тряпки тащит.

Аристин кое-как стащил с себя одежду – джинсы, свитер, белье и носки, постаравшись, чтобы последние были незаметны никому. Таким носками лучше не гордиться.

- Ложись на живот, – скомандовала тетка, не обращая внимания на сопротивление. Как на живот, на него невозможно лечь, болит все. – На живот, сказано.

- Ари!- откуда-то высунулся Самир, да еще и голос такой, словно чудо увидел, – Это и есть, Знак Илиас? Да, тебе и бумаги не нужны, точно уж. А можно, дотронуться? Я одним пальцем!

Татуировка. А он уже давно привык к ней, хотя раньше разглядывал перед зеркалом, только-только когда нанесли, стоял часами. Таинственное «ожерелье» Илиас. В круге прихотливой узорной вязи, где сплетались змеи, знаки, птицы и звери, что шла по груди, плечам и спине Аристина, можно было прочитать о нем все.

Все Десять родов, что давали клятву государю Хольгеру около пятиста лет назад, носили знаки, у всех разные, но суть одна, клятва и род написаны на теле каждого мужчины. Не забудет никто. Альмар носили на груди сплетенных морских драконов, Бекан – рисовали волков по углам треугольника, Финнгейр – так вообще изображали странных пляшущих человечков в масках, и так остальные фамилии. Илиас же носили «ожерелья». Общую канву рисунка и шифров знаков подделать невозможно. Мужчины Десяти запоминают их намертво, заучивают так, что выбить невозможно ничем и никто не оставляет эскизов на бумаге или в памяти машин, только записывают шифр в родовых книгах. Но подделка будет видна сразу – если есть хоть один нечитаемый знак. За то, что самозванец решался сделать татуировки Десяти родов – казнили лютой смертью.

В «ожерелье» Аристина, которое ему делал даже не отец, а дед, чтобы было большой честью, лучше, чем в любом документе было написано, кто таков Аристин Илиас, где он родился, в каком году, какой по счету сын в семье, кто были его родители, какой он ветви рода, и его старшинство перед другими и многое другое, что было важно только для Илиас. На следующий день, после его шестнадцатилетия, он стоял в приемном зале дедовского особняка, перед всеми мужчинами рода – мужьями теток, дядьями, братьями деда и отца, двоюродными братьями, говорил слова клятвы Илиас и дед назвал его третьим по старшинству в роду. Сначала Ингер Илиас, потом Дитер Илиас, а затем Аристин Илиас. Отныне он должен участвовать во всех советах, общих делах семьи и он больше не ребенок, он взрослый мужчина. Только для своего отца он всегда будет ребенком, любимым сыном.

Каким тогда незыблемым казался этот порядок, а потом все рухнуло, разлетелось вдребезги.

- Нельзя! – вместо Аристина ответила тетка Викки. – В твои годы девок надо лапать, а не парней. А тут вообще, не пойми чего, кости да кожа. Давай воду сюда.

Аристин наблюдал за теткой, за приготовлениями. Чего они делать с ним собрались? Он мылся недавно, и уж тем более не на постели моются. Сушить потом замучаешься, а на улице холодно еще. Но тетка Викки скатала странный валик из тряпья, которое взялось неизвестно откуда, намочила его в воде и...

- Ай! – шепнул Аристин, а если бы мог, закричал, так было больно. Валиком со всей своей немаленькой силы здоровая тетка Викки возила ему по спине, разминая его словно тесто, щипала кожу и нажимала на позвоночник.

- Вот тебе и «Ай!», говорили же тебе, не ходи, нет, не слушаем людей. Вот и получи, надсаду-то. У нас так это называют. Все, раз под ребрами ноет и живот тянет, так она самая. Это, шурин мой, кирпич таскал, когда дом строили, так потом воем выл, зато торопился, побыстрее все, да побыстрее. Вот и вышло побыстрее. Все потом пожгли, бандиты поганые. Ну, потерпи, пройдет скоро. А холодный-то ты какой…- тетка Викки говорила и говорила и боль вправду стала меньше досаждать. – Ну, теперь переворачивайся, еще немного и все.

Было странно лежать совсем голым перед чужим, в сущности, ему человеком, да еще и женщиной. И Марта видит и Анника и Самир, ну сестры ладно, за полтора года они друг друга как только не видели, и по нужде приходилось на глазах у друг дружки ходить, и чего только не было, пока скитались. И все равно, стыдно.

- Опять раскраснелся, ну как девка! – рассмеялась тетка Викки. – Ты куренка синего щипаного в маркете в холодильнике видел? Вот точно ты. А думаю, не случись всей этой свистопляски, ты бы копия отец был. Уж на лицо точно – он, в молодости-то.

- А вы видели моего отца? – удивился даже сквозь боль Аристин. Откуда? Даленский аристократ и крестьянка из глубинки, как могло!?

- Да кто его не видел, про вас же, Десятку, все писали и писали. Светская хроника, ишь. Кто на ком женился, куда поехал и кого кем назначили. А уж Дитера-то как позабыть, ох и мужчина был, красавец. А волосы какие! А уж в мундире когда фотографию покажут, так хоть на своих-то мужиков не гляди. Да и дед твой тоже статный, родова у вас видать, такая. У нас Дитера все бабы обсуждали, фотографии смотрели, когда его назначили, на каком приеме был, и даже про свадьбу печатали. Мать у тебя тоже красавицей была. Эх, вона, как повернулось, и кто б мне сказал, что их сына тут мять буду. Хотя ты меня, дуру, тоже меньше слушай, лучше б и не было того, ничего б не было. Жили себе и жили. Не хуже всех. Я тебе одно скажу, я тут гляжу на некоторых, и думаю, – тетка Викки наклонилась, оглянулась, чтобы ни Марты рядом не было, ни Самира, а Аннике все равно, шепнула только Аристину, – отец твой верно свое дело делал, жаль только, что не успел до конца доделать. Хороший человек был, и ты в него, видать.

- Ну, давай все сюда, – тетка снова принялась гонять Марту, забрала у нее одеяла, – сейчас я его заверну, как следует, чтобы согрелся, водички чуть дам и пусть спит, а ты бери сестренку, чего там еще надо, обед сготовишь, а мне с тобой потолковать надо. А тут чтобы тихо было, не шастать. Идем, дева, идем.