Ахромеев: Все упирается в уведомления о ВВС и ВМС. Это принципиально важные вопросы для нашей безопасности. (Далее он почему— то говорил только о ВВС). НАТО проводит в Европе огромные маневры с участием нескольких сот самолетов, и мы должны знать о них. Тут прямо затрагивается наша безопасность.

Зайков: Но ведь мы знаем о всех их передвижениях войск, в том числе и о деятельности авиации. Да и они знают о наших передвижениях. Что дадут такие уведомления или информация к тому, что мы уже все равно знаем, а значит, и для нашей безопасности? И что тут опасного?

Ахромеев:На переговорах должен быть принцип взаимности. Мы уступаем — они уступают. Односторонних уступок быть не должно. Мы заявили, что готовы уведомлять о военных маневрах во всей Европе до Урала. А они не хотят объявлять об учениях ВМС в Атлантике.

Гриневский:Предлагаемая Генеральным штабом формула уведомления о тех учениях ВМС, в которых участвуют корабли, оснащенные оружием, способным достигать территории стран Варшавского договора, не подходит по двум причинам:

Во— первых, это холостой выстрел. НАТО это предложение не примет, так как против определения границ зоны в какой бы то ни было форме. Но свои позиции мы сильно ослабим. По сути дела, это и есть сдача позиций — мы ограничим зону применения мер доверия в Атлантике дальностью полета крылатых ракет, т.е. 1000 километров. Зачем ни за что, ни про что делать такую уступку?

Во— вторых, это предложение рассорит нас с нейтралами. Получается так, что по нам бить нельзя, а в них — стреляй!

Выход из создавшегося положения, причем для нас выгодный, мог бы заключаться в размене: Запад соглашается на охват мерами доверия всех учений ВВС, которые так беспокоят Сергея Федоровича, а мы временно, на этом этапе снимаем вопрос о самостоятельных учениях ВМС. Но мы идем дальше этого — предлагаем перенести их на следующий этап переговоров. Никакой сдачи позиций здесь нет. Просто решение вопроса о самостоятельных учениях ВМС отодвигается во времени.

Зайков (обращаясь к Ахромееву):Как Вы относитесь к этому предложению?

Ахромеев:На слух трудно судить.

Гриневский:Вот текст предложения. Посмотрите, пожалуйста.

Шеварднадзе (простуженным, хриплым голосом):Почему не прорабатывался этот вопрос?

Гриневский:Мы докладывали его дважды на Пятерке.

Шеварднадзе:Почему не прорабатывался этот вопрос?

Ахромеев:Мне его не докладывали. (Обращаясь к генералу В.П. Стародубову):Почему мне не докладывали?

Стародубов:Мы прорабатывали его на первой Пятерке и сочли, что он не подходит. Происходит ничем не обоснованная сдача наших позиций. Почему мы должны все время уступать?

Зайков:Так чем же не подходит это предложение?

Ахромеев:Перенести часть учений на будущее — значит отказаться потом от этой части вообще. Так ведь все время происходит. Мы делаем какую— то уступку, обставляя её условиями, а потом МИД через полгода эти условия снимает. Так будет и здесь. Поэтому я думаю, что будет лучше вообще перенести вопрос о всех учениях ВМФ на второй этап Конференции. То есть сейчас — суша и воздух, а море —  на втором этапе.

Гриневский:Это тоже решение вопроса, хотя и не столь изящное. Наше предложение было бы более понятно нейтралам. Да и Советскому Союзу хоть какую— то толику учений на море можно было бы контролировать.

Шеварднадзе:А как нейтралы могут отнестись к этому подходу?

Гриневский:Думаю, что трудностей особых не будет. В общем, они поймут этот шаг. Вот только с Мальтой могут быть осложнения.

Зайков:Ну, что ж, проработайте дополнительно этот вопрос. Тут, видимо, может быть выход.

Потом Карпов и Квицинский доказывали необходимость ликвидации в первую очередь американских и советских ракет средней дальности в Европе, но маршал Ахромеев твёрдо стоял на том, что здесь нужен также учёт этих средств у Англии и Франции. Их спор прервал Зайков:

— Этот вопрос мы обсудим наедине.

 Очередь дошла до химоружия и Исраэлян стал рассказывать о своих трудностях, а его долго расспрашивал о контроле Чебриков.

Зайков: А как военные?

Ахромеев:Это не наш вопрос. Тут Минхимпром держит.

Зайков:Если дело касается химической промышленности, то тут проблем нет. На контроль мы пойти можем без затяжки. У нас есть мощности для уничтожения химоружия. Причем реально мы можем начать его уничтожение не через семь лет, а через год. Если завтра объявить, то через год можно приглашать контролеров.

Мы можем установить также контроль за работой химической промышленности. Ведь что такое производство химического оружия? На химическом объекте есть цех — пристройка, где его делают. Мы можем ликвидировать этот цех или перевести его на выпуск мирной продукции. И пусть себе смотрят, сколько хотят. Тут проблема в другом: что и как у них контролировать. В таком контроле мы заинтересованы больше, чем они. Но на склады их пускать нельзя. Это главное.

И уже в конце посол Михайлов стал горячо убеждать, что венские переговоры нам выгодно двинуть с политической точки зрения. Главная проблема здесь — предоставление заведомо неправдоподобных данных о численности наших войск в Центральной Европе, и это начинает вызывать трения с союзниками. Ахромеев при этих словах встал на дыбы. Но Зайков спокойно заметил: этот вопрос мы договорились обсудить после — наедине.

После этого члены Большой пятерки и Ахромеев уединились в кабинете у Зайкова. Что там происходило — мы не знали. Но по результатам можно было догадаться. За основу была принята трехэтапная программа ликвидации ядерного оружия к 2000 году. На свет появился ещё один «мыльный пузырь», пускать который поначалу Горбачёв, вроде бы, не собирался. Однако упрямому маршалу удалось выкрутить руки — скрепя сердце, он согласился на ликвидацию всех советских и американских РСД в Европе, правда, в качестве первого этапа к осуществлению этой трёхэтапной программы. На этом этапе предусматривалось также 50%— ное сокращение стратегических наступательных вооружений. Но все эти меры были завязаны на отказе от создания ПРО.

В это время мы с генералом Стародубовым были уже в Генштабе и там выработали компромиссную формулу по Стокгольмской конференции:

«При согласии НАТО на уведомления о крупных учениях ВВС, пойти на перенос рассмотрения вопроса об уведомлениях о крупных учениях ВМС в прилегающих к Европе морских районах на второй этап Конференции».

[141]

— Ну, что, — спросил я его, — здесь нет сдачи позиций?

— Нет, — ответил он, — здесь все нормально.

— Смотри, — сказал я, — не забудь. И сразу поехал в МИД писать на этой основе раздел для заявления Генерального.

10 и 11 января мы еще спорили. В субботу 10 января снова была Большая пятерка. На ней Маслюков (ВПК) попытался тормознуть контроль по химии, но отбились. Снова обсуждали ликвидацию РСД — военных уломали. Наконец в воскресенье отправили согласованный текст заявления в Пицунду, где отдыхал Горбачев. На следующий день он прочитал его и одобрил.

Вот в таких муках рождалось знаменитое Заявление Горбачева от 15 января 1986 года. Когда он его произнес, включая и пассаж о переносе учений ВМС, Адамишин прислал мне четверостишие Бориса Пастернака.

Торжество твоего переноса

Я задумывал в прошлом году.

Над снегами пустынного плеса,

Где зимуют баркасы во льду.

И подпись: «Грин, это же про тебя в Стокгольме!».

Вопреки устоявшемуся мнению далеко не все в Советском Союзе приветствовали новую программу советского руководства о ликвидации ядерного оружия. О реакции мидовских специалистов я уже писал и они были не одиноки. Ворчали также и в КГБ.