(Не ведаешь, где и ждет беда...)

Спокойное слово мудрого властнее, чем крик властелина. Еккл 9:17

И чем бы закончить этот неполный список афоризмов? Пожалуй, вот этим:

Слова из уст мудрого — благодать, а уста глупого его же самого и погубят. Еккл 10:12

Это уж точно.

Ну и под самый занавес пусть прозвучит несравненная

СУЕТА СУЕТ.

Мудрые поучения, издревле любимые на Руси, — стоит обратиться к ним особо — насыщены образами и оборотами, почерпнутыми из Священного Писания. Выпишем те из них, что имеют непосредственное касательство к «Екклесиасту». Они взяты из сборников: «Пчела», «Менандр», «Изречения Исихия и Варнавы», «Поучения Владимира Мономаха» и замечательного в своем роде «Слова Даниила Заточника». Разумеется, они далеко не исчерпывают темы; важно показать, сколь раннее и светлое влияние оказала на склад русской народной духовности библейская поэзия.

Копающий яму под ближним своим — упадет в нее

(по-старославянски: Копаян яму под ближним своим впадеться в ню. Сжа

тость и энергия древней речи освежают восприятие). Выше уже говорилось, что этот афоризм распространен едва ли не во всех «языцех», и это понятно. В сущ­ности, он являет собой парафраз глубо­чайшего библейского поучения: «Не делай другому тог

о,

что ты не хотел бы, что­бы делали тебе».

Лучше малое имущество, добы­тое правдой, нежели многое бо­гатство — без правды.

(В «Пчеле» находим аналог: «Лучше пища с зельем, с любовью и благодатью, неже­ли предложен телец со враждою». — Луч­ше зеленью (овощами) угоститься в доме друга, нежели телятиной в доме врага.)

Не так огонь жжет тело, как душу раз­лука с другом.

Не покидай старого друга, ведь новый не будет похож на него.

Муж обличающий лучше льстящего.

Кто хочет другими управлять, пусть сна­чала научится владеть собою.

(Иже хощет над инем княжити, да учится первие сам

собою в

ладети.)

Кроткое слово укрощает гнев.

Не радуйся, видя других в беде.

Пчела на звон летит, а мудрый на полез­ные речи спешит.

Мзда глаза слепит судьям (Подарки пор­тят сердце

— в «Екклесиасте».)

Имя и слава дороже человеку, чем кра­сивое лицо. (Доброе имя лучше дорогой мас­

ти,

— наставляет Екклесиаст.)

Хорошая смерть человеку лучше дурной жизни.

Чьи одежды светлы, того и речь честна

Притчею говорят книги: не осталось камня на камне.

(Тут прямая связь усматривается с Екклесиастовым собиранием и разбрасыванием камней.)

Пшеница перемолотая чистый хлеб дает, а человек в печали обретает ум зрелый.

К этому екклесиастическому мотиву о пользе страдания Даниил Заточник дает существенное дополнение:

Как слово пропадает, когда его часто плавят, так и человек, когда много бедствует. Никто ведь не может ни пригоршнями соль есть, ни в горе разумным быть; всякий человек хитрит и мудрит о чужой беде, а о своей не может смыслить!

Даниил Заточник прибегает и к прямому повтору наставлений из «Екклесиаста»:

Очи мудрых желают блага, а глупого — пира в доме. Лучше слушать спор умных, нежели совет глупых.

Длинная речь не хороша, хороша длинная поволока.(Поволока — шелковая ткань)

Перекликается с заметой Когелета:

..составлять много книг — конца не будет, и много читать — утомительно для тела. Еккл 2:12

«Выслушаем сущность всего, — призывает Екклесиаст, — бойся Бога и заповеди Его соблюдай, потому что в этом все для человека». Еккл 2:13

Сентенция эта представляется столь важной Владимиру Мономаху, что он повторяет ее дважды в своих «Поучениях»: Страх имейте Божий в сердце своем... А вот вам и основа всему: страх Божий имейте превыше всего.

В «Екклесиасте» есть два фрагмента, не поддающиеся достоверному толкованию. Два «темных места», влияющих на колорит всей поэмы. В четвертой главе читаем:

Лучше бедный, но умный юноша, нежели старый, но неразумный царь, который не умеет принимать советы; Еккл 4:13

ибо тот из темницы выйдет на царство, хотя родился в царстве своем бедным. Еккл 4:14

Видел я всех живущих, которые ходят под солнцем, с этим другим юношею, который займет место того. Еккл 4:15

Не было числа всему народу, который был перед ним, хотя позднейшие не порадуются им. И это — суета и томление духа! Еккл 4:16

По-видимому, здесь кончается «темное место» и следующая строфа не имеет к нему отношения. Но, может быть, она как раз и венчает этот фрагмент. Приведу ее хотя бы как пример жесткого монтажа, когда стыкуются два разнородных отрывка:

Наблюдай за ногою твоею, когда идешь в дом божий, и будь готов более к слушанию, нежели к жертвоприношению; ибо они не думают, что худо делают. Еккл 4:17

Изречение о бедном юноше и царе — законченный афоризм; его уместно было бы привести в предыдущем разделе. Далее следует нечто, трудное для понимания. В судьбе юноши из темницы, вставшего на царство, угадывается судьба Давида, отца Соломона. Кой-кого из друзей скитальческой юности отца он еще мог застать, но не всех... которые... с этим другим юношею! Непонятно. Не было числа им, но участь их незавидна. Намек на сподвижников Давида, погибших в междоусобной борьбе? Возможно. Потому и глухи так намеки: боялся обидеть ветеранов, доживающих свой век (которым как-никак тоже обязан своим царствованием)? Возможно. Опять же, возвращаясь к старому, скажу, что признание авторства Соломона позволяет как-то расшифровать этот фрагмент, разглядеть силуэты реальной истории. Гипотетический автор IV века до н.э. не предоставляет такой возможности.

Средневековые комментаторы толкуют эту притчу своеобразно-метафорически. Старый глупый царь — это злое начало в человеке, а бедный юноша — добрый помысел. Пренебрегаемый всеми юноша — духовная сила и чистота — должен одолеть старого неразумного царя, то есть плотскую прихоть и чувственность.

Следует сказать, что, готовя отдельное издание «Екклесиаста», мы как бы вырываем его из контекста Библии, из того необъятного мира, где поэма существует, занимает свое место и с которым тысячами нитей связана. Для комментаторов метафорическое истолкование ― один из способов сквозного чтения Библии ― логически необходимо и оправдано.

Поучение внимать слову в доме молений — тоже афоризм. В целом фрагмент можно трактовать как темное пророчество: некий юноша, бедный, но умный, собрал молодцев и двинул на царя, преклонного годами и, вероятно, строптивого характером и к старости потерявшего способность трезво оценивать политическую обстановку (не внимал советам). Когда свергнут был царь, чаемого счастья победители не обрели. И потомки не порадуются им.

Напомню, что в Библии немало «темных» стихов. Они производят необъяснимо сильное впечатление, несмотря на неясность, а порой и невнятицу, в них заключенную (или же благодаря ей). Поэты всех веков умели ценить их, чувствовали красоту и жар этих путаных виршей, обладающих все же внутренней цельностью и пусть не логической, но художественной связностью. Пушкин писал о «восточной бессмыслице, имеющей свое поэтическое достоинство». Бессмыслицами пользовался Шекспир. Абстрактные «проговоры» — те же бессмыслицы — встречаются в драматургии Чехова. Известна роль «зауми» в поэтической школе Хлебникова.

В девятой главе находим такую «притчу о неблагодарности»:

Вот еще какую мудрость видел я под солнцем, и она показалась мне важною: Еккл 9:13

город небольшой, и людей в нем немного; к нему подступил великий царь и обложил его и произвел против него большие осадные работы; Еккл 9:14