Мать Дэна, правда, сначала наотрез отказалась отпустить сына к «заморским волосатым дьяволам» (так китайцы называли иностранцев). Она со слезами упрекала мужа: «Дитя так малó, а ты посылаешь его за тридевять земель и учиться, и работать! Ну что за бессердечие!» «Наша мама горячо любила Сяопина, — вспоминает младший брат Дэна. — Она надеялась, что, повзрослев, он сможет заняться хозяйством»⁵¹. Но отец и сын были неумолимы. Дэн Сяопин даже объявил голодовку. И в конце концов мать скрепя сердце согласилась.

В конце августа 1920 года Дэн простился с семьей и отправился обратно в Чунцин. Перед расставанием особенно горько плакала его младшая сестренка Сяньчжэнь, которой шел всего восьмой год. Она все время твердила: «Не уезжай!»

— Ну что ты, что ты, — повторял Дэн, — я же скоро вернусь! Он присел на корточки, взял ее ладони в свои и добавил:

— Сестра! Ты обязательно дождись старшего брата. Без меня не выходи замуж!⁵²

Надо было спешить. Обратная дорога в Чунцин, откуда ему предстояло отправиться во Францию, была длинной, и он не хотел терять ни минуты. Впереди его ждала долгая жизнь, полная опасностей и великих свершений, взлетов, падений и заключительного триумфа.

Во второй половине дня 27 августа 1920 года Дэн и его дядя Шаошэн вместе с восьмьюдесятью двумя другими выпускниками подготовительной школы на пароходе «Цзицин» («Благополучие») покинули Чунцин⁵³. Вниз по реке Янцзы они поплыли в Шанхай, где должны были пересесть на судно, следующее в Марсель. Проводы были торжественными. Работники порта зарезали петуха и дымящейся кровью бедной птицы, смешанной с ее же перьями, густо вымазали нос корабля. После этого долго взрывали оглушительные петарды, стремясь ублажить грозного Бога великой реки, а также души речников, утонувших в ее бурных водах. Без этого из Чунцина не выходила ни одна шхуна.

Все 84 молодых человека испытывали огромное волнение: путешествие предстояло долгое и, возможно, опасное, а ведь большинство из них ни разу не выезжало за пределы Сычуани. С утра до вечера они толпились на палубе, с интересом разглядывая проплывавшие мимо берега. Их восторг достиг высшей точки, когда пароход, рассекая мутные волны, подошел к знаменитым горным теснинам Сянься (Три ущелья), отделяющим Сычуань от остального Китая. Зажатая с двух сторон мощными горными хребтами Янцзы прорывается здесь вперед с неудержимой силой. Из полноводной 800-метровой реки она превращается в узкий бурлящий поток шириной в 55–60 метров. Но уже через 16 ли вновь расширяется, а затем, резко и быстро петляя меж горных круч и клокоча на порогах, еще раз сужается. И так неоднократно. Очевидец рассказывает: «Полное впечатление, что плывешь сквозь череду горных озер… [По обеим берегам теснятся] огромные скалистые вершины… В небе над утесами парит орел. Все это создает удивительно романтическую картину»⁵⁴. Иногда на вершинах виднелись конфуцианские, буддийские и даосские храмы и пагоды. Их построили много веков назад, чтобы защитить смельчаков, пускавшихся в путь по опасной реке.

За теснинами взору путешественников открылась великая равнина. Течение широко разлившейся Янцзы вновь приобрело плавный характер, и вплоть до трехградья Ханькоу, Ханьян, Учан, известного под общим названием Ухань, и отстоящего от Трех ущелий почти на тысячу ли, ничего интересного на ее берегах видно не было. Ухань же таил в себе кое-что необычное. Едва сойдя на берег (пароход задержался здесь на ночь), Дэн и его товарищи поспешили на Ханькоуский железнодорожный вокзал, чтобы увидеть паровоз. Никто из них еще не видел это чудо западной техники. Им повезло. В тот момент, когда они вступили на платформу, поезд, объятый клубами дыма, как раз подходил к станции. Как завороженные, они долго смотрели на него, а в их душах поднималась волна патриотизма. Да, им нужно ехать в Европу набираться знаний, чтобы потом, вернувшись, отдать все силы делу индустриализации Китая!

После Ухани, пройдя еще полторы тысячи ли, пароход наконец вошел в устье реки Хуанпу, одного из притоков Янцзы, и через десять минут остановился в порту Шанхая. До отхода океанского лайнера «Андре Лебон», на котором сычуаньские студенты должны были отплыть в Марсель, оставалось несколько дней, и Дэн с друзьями решили осмотреть город. Оставив вещи в гостинице с символичным названием «Слава и польза», арендованной для них Шанхайским отделением Китайско-французского общества учебы⁵⁵, они бродили по улицам.

Крупнейший индустриальный и коммерческий центр Китая, да и Восточной Азии в целом, насчитывавший в то время не менее полутора миллионов человек, то есть в полтора раза больше, чем Чунцин, должен был их поразить. На Шанхай сильнейший отпечаток накладывало присутствие иностранцев, контролировавших свыше 32 квадратных километров городской территории из 90. Их колониальные владения (международный сеттльмент, основанный в 1863 году, и примыкавшая к нему с юга французская концессия, существовавшая с 1849 года[12]) перерезали основную часть города посередине, втиснувшись двумя широкими полосами между китайскими районами. На этой территории действовали законы соответствующих иностранных держав, которые держали здесь свои войска и полицию, работали зарубежные предприятия, банки и казино. Европейским путешественникам тут многое нравилось: «Телеграфные и телефонные столбы и провода, газовые фонари и электрические лампы, высотные здания, стоящие на широких мощеных улицах, полицейские, регулирующие движение на оживленных перекрестках, пожарные станции… бесчисленные и хорошо ухоженные парки»⁵⁶. Но Дэн и его товарищи по-иному реагировали на красоты Шанхая. За роскошью улиц они видели «отвратительный лик империализма». Их конечно же возмущало, что на границе французской концессии и международного сеттльмента полицейский-сикх подвергал их унизительному досмотру, а на воротах английских парков висели надписи: «Китайцам и собакам вход воспрещен». «Это китайская земля!» — кипели они от негодования⁵⁷.

Вот в таком, далеком от благостного, расположении духа ранним утром в субботу 11 сентября они заняли места на «Андре Лебон». Названный по имени бывшего министра по делам колоний Французской Республики, этот двухтрубный красавец-лайнер был гордостью французского пассажирского флота. Он сошел со стапелей в конце октября 1913 года и в годы Первой мировой использовался как плавучий госпиталь. Океанский же круиз Шанхай — Марсель стал обслуживать в 1918 году. На нем могли разместиться почти 1100 пассажиров, в том числе 200 — в первом классе и 184 — во втором. Однако сычуаньские студенты имели самые дешевые билеты — в трюме, где было грязно, душно и тесно. В открытом море многих из них укачивало, но Дэн и большинство его товарищей не унывали. Они мечтали о том, как сядут за парты в далекой Франции и будут совмещать интенсивную учебу с благородным трудом. Во время остановок все сходили на берег и с интересом знакомились с городами, о которых прежде лишь слышали: Гонконгом, Сайгоном, Сингапуром, Коломбо, Джибути, Порт-Саидом. В Индийском океане они попали в страшный шторм, но всё в итоге закончилось благополучно. Пройдя за 39 дней более восьми тысяч морских миль, «Андре Лебон» утром во вторник 19 октября 1920 года пришвартовался в Марселе⁵⁸.

На берегу прибывших ждали представители Китайско-французского общества учебы. Один из них, Ли Хуан, позже напишет, что Дэн был самым активным в группе, чуть ли не основным организатором⁵⁹. Это, конечно, не соответствовало действительности. По словам самого Дэн Сяопина, он, будучи младше других, в то время «даже рта не смел раскрыть»⁶⁰.

Из Марселя всю группу сразу же отправили на автобусах в Париж, точнее в его северо-западный пригород Ля Гаренн-Коломб. Здесь в доме 39 по улице Ля Поэнт располагались три общественные организации, отвечавшие за прием и распределение участников программы «прилежной работы и экономной учебы»: Китайско-французское общество учебы, Китайско-французский комитет попечителей молодых китайцев во Франции и Китайско-французская дружеская ассоциация. Все они работали в тесном контакте с китайским посольством во Франции, от которого регулярно получали небольшие субсидии. Посол Чэнь Лу, сам когда-то учившийся в Париже, им покровительствовал.