– Я, товарищ полковник, вообще-то в аду парился целых пятнадцать лет.

– Мой ад на твой не похож, – безапелляционно отрезал Дед и широко взмахнул рукой, приглашая Дока полюбоваться «его» адом.

Любоваться, собственно, было нечем. Длинные ряды ангаров и складов из гофрированных листов испокон века не крашенного совдеповского железа раскалились так, что, казалось, вот-вот стекут на землю струйками расплавленной магмы. Растрескавшиеся плиты взлетной полосы источали тот же жар пустынного самума. Понурые пыльные пальмы по краям взлетного поля чахли в душном мареве. Марево это ленивыми волнами перекатывалось через строения, деревья и исчезало где-то далеко-далеко в белесом выжженном небе. И вдруг из марева вынырнуло нечто неопределенное на четырех колесах и лихо подкатило к разверстому зеву самолета.

Если быть более точным, то этому странному транспортному средству подходило определение «автобус-кабриолет». Ни крыши, ни стоек, только длинный кузов с низким бортиком, помятый и убитый, да сиденье водителя, перед которым торчал большой черный руль. Где помещается двигатель автотелеги, Док так и не понял. И уж, конечно, марку производителя аэродромной техники не определил бы и сам черт. А чертей было целых пятеро. Они шумной ватагой вывалили из колымаги и заскакали вокруг жертв, что так уместно свалились в неба. Вернее, с борта заслуженного и видавшего виды российского авиалайнера.

Одинаково густо-черные, все сплошь в кудряшках жестких волос, с глазами навыкате, в цветастых лохмотьях, говорливые и суетливые, они закружились в стремительном хороводе. Дед беспристрастно и невозмутимо наблюдал шабаш секунд десять, затем великолепным боковым залепил ближайшему черту в ухо, отчего тот отлетел метров на пять. Другого сцапал за шиворот широкой пятерней, дернул на себя, тюкнул носом об колено и снова вернул на дистанцию вытянутой руки. Порту, на котором после этих манипуляций Денисов начал изъясняться, в общем и целом был понятен Доку, обученному контролером. Но все же суть некоторых фраз и оборотов он не уяснил.

Дед, в совершенстве владевший «кокни», изысканным сленгом африканских португалоговорящих кварталов, на нем же и выражался. В общем, на литературный русский язык речь Денисова можно было перевести так: «Если вы, мерзкие мартышки, не закроете свои поганые рты, я заткну их вам вот этим кулаком! – При этом Дед продемонстрировал свой увесистый кулачище и продолжил спокойно, но внушительно: – Теперь, дети пьяной вонючей гиены, слушайте внимательно! Вещи выносить и грузить аккуратно! Особенно ящик и большой чемодан. Если кто-нибудь зацепит и поцарапает багаж, порву черную задницу на манер английского креста. Все понятно?»

– Си, си, сеньор, – согласно и дружно закивали в ответ мгновенно притихшие и присмиревшие черти.

– Сиси у бабы, а у меня – х… на ваши хитрые ж…, – буркнул Дед и, кряхтя, полез в кузов чертовой колесницы. Док, несколько заинтригованный поведенческой манерой и дипломатическими методами наставника на чужой земле, послушно влез вслед за ним и разместился на узкой скамье. Денисов важно пыхнул сигарой и потянул из нагрудного кармана купюру в десять долларов, помахал ею в воздухе.

– Си, сеньор, си!!! – хором взвыли аборигены.

– «Амбасадор»! – рявкнул Дед и снисходительно пояснил Доку: – «Амбасадор» – единственный в столице отель для интуристов. До пятизвездочной выдержки, правда, не дотягивает, но четыре звезды выдерживает точно. А десять баксов здесь очень большие деньги. Но переговоры следует начинать только после того, как дал в морду. Иного языка они не понимают.

Дьяволята между тем с завидным проворством загрузили в кузов вещи, особо трепетно относясь к транспортировке ящика с химерой и чемодана крокодиловой кожи – как и было доходчиво рекомендовано «сеньором».

– А мы… на этом и поедем? – робко уточнил Док. – Может, такси возьмем?

– Ха… такси, – гоготнул Денисов. – Ты еще увидишь эти такси! И потом, стану я еще тратиться на такси. На этом рыдване уроды за десять баксов отвезут нас хоть на край света.

– А какого они племени?

– Мбумбе.

– Точно?

– Как пить дать.

– Как узнал?

– По наколке на груди, по амулету на запястье, по деревяшке в ухе. Каждое племя имеет свой тотем. Много есть и других признаков – сам научишься со временем разбираться.

– Большое племя?

– Основное – на побережье и в столице. Другое, не менее многочисленное, племя овембумбе говорит на том же языке. Да и, в принципе, один народ. Президент, хм… точнее, король, тот из банту. Но банту, можно сказать, правящий клан. Элита!

Док слегка наклонился к ящику, хотя в этом не было необходимости, и мысленно окликнул химеру: «Чудо!». Ответ последовал с некоторой задержкой и, как показалось Доку, прозвучал он несколько смущенно:

– Я здесь.

– Ты что там, уснула, что ли?

– Да, – честно созналась химера. – Жарко, знаешь ли, вот и разморило.

– Ну-ка, быстренько сканируй башки этих уродов. Я должен знать язык племени мбумбе в совершенстве. Только водителя не трогай, а то отрубится и в баобаб вмажется.

– Уже делаю, господин.

Док еще не видел процесса потрошения мозгов в исполнении химеры, а потому наблюдал с неприкрытым интересом. Вот словно бы прошелестел легкий ветерок и приласкал волосы на голове. Даже Док ощутил его дуновение. Негры вздрогнули одновременно и недоуменно повели головами по сторонам. Затем глаза их словно подернула мутная поволока, по телам пробежала мелкая судорожная волна и они обмякли, сползли со скамьи на днище кузова, застыв там в самых нелепых, безвольных позах. Один из аборигенов даже обмочился самым постыдным образом.

Денисов, наблюдавший сцену с неменьшим любопытством, изумленно разинул рот и выдохнул с сигарным дымом:

– Готовы, зомби хреновы. Чисто сработано.

Док с нахлынувшим вдруг чувством незаконной гордости важно надул щеки.

– Она, Чудо, еще и не такие чудеса вытворяет. Сам увидишь. Эй, Чудо, ты там долго?

– Не меш-ш-шай, – прошипела химера, – еще полчаса.

– Вот и прекрасно, а мы пока полюбуемся местными достопримечательностями.

Любоваться, как оказалось, было нечем. Удивляться, поражаться, изумляться – это да, но только не любоваться и уж, конечно, не восхищаться. Самое невероятное, что Зона во всей своей ужасающей красоте внешне выглядела куда привлекательнее и аппетитнее. «М-да, прав Дед, – констатировал Док уже после пятнадцатиминутного знакомства с красотами туземного ландшафта. – Добро пожаловать в ад! Эдемом тут и не пахнет».

Именно это выражение наиболее точно и емко передавало суть явления. Да и запахом тот смрад, что безраздельно царил в городе, назвать было трудно. Смрад насквозь пропитал все: каждый чахлый кустик и деревце, каждую хижину, каждый лоскут одежды аборигенов, каждый кубический миллиметр пространства, некогда именовавшийся воздухом. Мерзкая смесь, густо настоянная на человеческом дерьме и моче, гнилых отбросах и помоях. А еще на рыбной тухлятине и горелом мясе.

Вся гнусь выбрасывалась или выливалась прямо на узкие улочки между убогими глинобитными лачугами. И название «грязь» для того месива, что чавкало под колесами их телеги и под босыми ступнями аборигенов, явно было лестным. Говно – вот более точное определение. И в этом говне на каждом шагу копошились разновозрастные дети. Вернее, скелетики, обтянутые сухой черной кожей. Над скелетиками серыми столбами вились жирные африканские мухи, безжалостно жаля и высасывая остатки жидкой розовой крови.

«Бюреры по сравнению с этими – изнеженные чистоплюи, – грустно отметил Док, – Жаль, что я не захватил свой шлем».

Дед словно прочитал его мысли и назидательно заворчал под нос:

– Нужно не выпускать из зубов крепкую сигару или трубку с ядреным табаком – немного помогает. Ничего, сейчас доберемся до сити-центра. Там малость почище, хотя понятия «канализация» здесь, в Африке, вовсе не существует. Как, впрочем, и в Индии. Но в Бомбее, по крайней мере, стоки закрывают бетонными плитами.