Рита подняла глаза, полные слез.

— Думаешь, это возможно?

— Думаю — нет.

Она опять уткнулась в плечо. Уловить моменты смены ее настроения не способен был даже самый тонкий прибор.

— Послушай, — начал раздражаться он, — я позвал тебя вовсе не для того, чтобы было с кем поплакать над своей загубленной жизнью. Мне нужна помощь.

— Если я смогу… — Рита достала из сумочки носовой платок, демонстрируя трогательную решимость окончательно справиться со слезами.

— Ты уж постарайся — это прозвучало с издевкой, и Чернов опять неприятно поразился своей свинской привычке третировать ее, словно младшую сестру. — Извини. Больше опереться мне не на кого.

— Что я должна делать? Говори! — совсем не обиделась она.

— Прежде всего нам надо наладить постоянную связь. Ты привезла телефон?

В этот раз из сумочки были извлечены мобильник и свернутый листок бумаги.

— Здесь записаны два новых телефонных номера. Чтобы ты не забыл. Первый — твой, второй — мой. Оба они зарегистрированы на одну мою институтскую подругу, так что мы можем общаться совершенно спокойно.

— Молодец… — искренне похвалил ее Федор. — Следующее: завтра ты должна встретиться с приезжавшим к нам страховщиком, как его… Пупко. Ты понимаешь, что сам я не могу это сделать — он немедленно вызовет милицию… Расспроси его подробно, когда и при каких обстоятельствах Кисин застраховал свои бронзовые статуэтки. Не выставлял ли он какие-то не совсем обычные условия? Конечно, о деталях договора Пупко вряд ли расскажет — дело это подсудное. Но вдруг ему стали известны подозрительные нюансы в поведении клиента.

— Ты все-таки думаешь, что это Кисин?! — недоверчиво спросила Рита.

— Не знаю. Просто пока ничего более умного мне в голову не пришло. Да и надо отработать все варианты. Может быть, тебе все-таки удастся найти какую-нибудь зацепку…

В данном случае Чернов хватался даже не за соломинку, а за плавающий на поверхности пузырек воздуха. Что могла выведать у страховшика девчонка, к тому же слабо разбирающаяся в финансовых вопросах?!

— Хорошо! — выпрямилась Рита. — Завтра я обязательно с ним встречусь — хочет он этого или нет! Не примет меня на работе — буду до утра стоять под окнами его квартиры! А потом позвоню тебе. А где ты будешь ночевать?

— Не знаю…

Она опять полезла в сумочку и достала два ключа. В ее движениях появилась забавная деловитость.

— Вот, возьми!

— Что это?

— Моя бабушка все лето живет на даче и ее квартира в Братееве сейчас пуста. Адрес на той же бумажке, которую я тебе дала. Только входи в квартиру осторожно, чтобы соседи тебя не видели, а то они вызовут милицию. И постарайся по возможности сохранять там порядок.

— Спасибо… — растерянно спрятал он глаза. — Да, а там что, два замка?

— Нет, один.

— А зачем второй ключ?

— Он от машины. Я взяла ее у отца. Правда, не «Порше», а обычные «Жигули». Но это не самое страшное: если тебя остановит милиция, то объяснять, как ты оказался за рулем этой машины, придется долго и нудно. Тебе вполне могут пришить еще и угон автотранспорта!

Теперь Чернов сам едва не заплакал. За последнее время он стал очень чувствительным.

— Ты… — забормотал Федор.

— Проехали! — грубовато отрезала Рита.

Она опять подражала ему. И опять из его арсенала перенимала не самое лучшее.

Квартира старушки находилась почти на самом верху огромного двадцатичетырехэтажного дома, неотличимого от множества других таких же гигантских зданий, в изобилии настроенных в спальных районах Москвы. Люди в подобных «ульях» практически не знают друг друга, разве что ближайших соседей, поэтому Чернову вряд ли стоило опасаться, что кто-то обратит на него внимание. И все же, не желая подставить Риту, да и себя тоже, он проявил максимальную осторожность.

Остановив презентованную ему «Ладу» у нужного подъезда, Федор минут пять осматривался. Было уже совсем темно и если появлялся кто-нибудь из жильцов, то, как правило, сразу направлялся домой, не задерживаясь на улице. Только какая-то женщина выгуливала поблизости собаку, но она оказалась из соседнего подъезда и, как только там скрылась, он вошел в подъезд и поднялся на нужный этаж.

На лестничной площадке было четыре двери. За одной орал телевизор и плакал ребенок. За другой стояла тишина и, похоже, там вообще никого не было. А из-под третьей тянуло жареным мясом и желудок Чернова спазматически сжался — не считая чашки кофе, выпитой на Кузнецком Мосту, и стакана пива в клубе Роднянского, целый день он больше ничего не ел.

Замок на двери старушки был обычный, английский, и Федор легко с ним справился. Да и запирать здесь особо было нечего. Все жилище Риткиной бабушки состояло из одной комнаты и крохотной кухни, где с трудом помещались газовая плита, раковина, холодильник, навесной шкафчик и столик с двумя табуретками. В комнате же стояли незамысловатая стенка, диван, телевизор и большое кресло, в котором, очевидно, пожилая женщина проводила большую часть времени.

Холодильник оказался пуст — скорее всего, перед своим отъездом на дачу хозяйка тщательно очистила его. К счастью, в шкафчике Чернов обнаружил чай и пачку печенья. Кое-как перекусив, он упал на диван и практически мгновенно уснул. Усталость от бесконечного, выматывающего, вместившего так много событий дня взяла свое.

Однако отдых Федора был совсем недолгим. Около трех ночи он сначала заворочался, что-то забормотал, потом, избавляясь от какого-то кошмара, включилось его сознание и уже не дало уснуть до самого утра.

Как и большинству людей в современном мире, Чернову никогда прежде не приходилось ощущать себя существом, за которым ведется охота. А именно сейчас милиция охотилась за ним. Даже теоретически он не мог представить прежде подобную ситуацию. Причем это была не игра: в результате таких забав можно было надолго лишиться свободы, а может быть, и жизни. А значит, он не имел права на ошибку, и это очень напрягало.

Обычно перед человеком не возникают слишком жесткие дилеммы, если он, конечно, не разведчик, минер или каскадер. Ну не сдал ты экзамен — сдашь в следующий раз. Обошли тебя в спортивных состязаниях или на службе? И это поправимо. Надо только хорошенько потренироваться, поработать. И лишь потерю десяти — пятнадцати лет жизни, проведенных в тюрьме по ложному обвинению, ничем нельзя было компенсировать.

Лежа на диване в чужой квартире и глядя в темноту, Чернов физически чувствовал, что теперь весь мир стал для него враждебным. С того момента как он пустился в бега, опасность подстерегала его на каждом шагу, на каждом перекрестке. Он никому не мог доверять или почти никому. И у него не было права расслабиться даже на секунду — слишком дорого за это пришлось бы заплатить.

От тяжелых мыслей голова разламывалась на части, а руки и ноги сковывал противный, липкий, унизительный страх. Он пытался каким-то невероятным усилием своего серого вещества найти выход из создавшегося положения, перенестись за ту грань, за которой скрывалась спасительная догадка, обнаружить какой-то общий стержень для обрушившихся на него неприятностей, но это никак не получалось. События последних дней распадались на несколько совершенно не стыкуемых друг с другом кусочков, фрагментов. Общим для них было, пожалуй, лишь то, что все хотели за счет Федора решить свои проблемы.

В одном из этих пространственно-временных отрезков присутствовал цинично-ироничный Сухоруков, сорвавший куш в двести тысяч долларов и удовлетворивший терзавшую его прежде жажду мести в отношении своего шефа. В другом — существовал жизнерадостный, румяный Кисин, имевший хорошую перспективу получить гигантское страховое возмещение. В третьем — следователь Павленко упрямо пытался сделать Федора козлом отпущения для всех грехов, навесить на него чужие преступления. Но в единое целое эта мозаика никак не складывалась.

В шесть утра, когда жильцы громадного дома только-только начали просыпаться и опасность столкнуться с кем-то на лестничной площадке была невелика, Чернов ненадолго выскочил на улицу. В располагавшемся поблизости круглосуточно работающем супермаркете он купил бритву и кое-что поесть. Чтобы поменьше находиться на людях, продукты он не выбирал, а брал то, что попадалось под руку. Весь его поход — от двери до двери — занял двадцать минут.