Пока Миядзаки был занят проблемой, как уйти от столкновения с пешеходами, Эдита стащила с себя платье, а ему разорвала ширинку на брюках.

Кульминация всей операции: агентесса зубами впилась в крайнюю плоть инородца! Брызнула кровь, раздался нечеловеческий вопль, а «тойота» врезалась в стоящий на обочине грузовик.

Подбежавшим сыщикам «наружки» — загримированные под алкашей, они сначала стояли у входа в магазин, а потом гнались за потерявшей управление иномаркой — едва удалось оторвать женщину от обезумевшего от боли иностранца. При этом они не могли отказать себе в удовольствии и отвесили этому влиятельному лицу пару хлестких оплеух по его ставшей отнюдь не влиятельной физиономии. Отлились объекту слезы «наружки», сдерживаемые в течение двух лет!

В милицейском протоколе, однако, было зафиксировано совсем другое: японский дипломат, пытаясь изнасиловать гражданку Иванову, вошел в раж и в припадке садистского наслаждения детородным членом разорвал губы жертве своей патологической страсти. Вот до чего доводит импортный секс!

Когда Миядзаки и женщину выволокли наружу, затвор фотокамеры репортера из молодежного издания продолжал методично щелкать, а прохожим довелось стать зрителями бесплатного экстравагантного шоу.

Солидный пожилой господин, явно неславянской внешности, с залысинами и в галстуке стоял посреди улицы с приспущенными окровавленными штанами, слезно умоляя оградить его от посягательств сумасшедшей и оказать медицинскую помощь. Он уже не обращал внимания на Эдиту. Почти совершенно нагая, она одной рукой вытирала перепачканные кровью губы, а второй обнимала корчившегося от боли «партнера», приговаривая:

— Ну с кем не бывает, Кэндзи-сан… Сегодня не смог — не беда, завтра все у тебя получится!

…Лихих наездников доставили на 2-ю Фрунзенскую улицу в 107-е отделение милиции. Миядзаки предъявил свою аккредитационную карточку дипломата и потребовал вызвать консула. Заявил, что на него совершено разбойное нападение.

— Как, то есть, нападение? — возмутился дежурный лейтенант. — Вы что, господин Муда — заки, хотите сказать, что наши женщины вот так вот, среди бела дня, в центре Москвы бросаются на дипломатов?! Может, они еще и сами раздеваются?! — с этими словами милиционер указал на Эдиту, которая, подбоченившись, стояла в одних туфлях посреди дежурной комнаты.

— Да-да, именно так и есть! Я не знать этот женщина, я первый раз видеть ее…

— Нет, вы только полюбуйтесь на этого негодяя!! — закричала агентесса. — Позавчера он обещал жениться на мне, назначил свидание, а теперь вот пытался меня прилюдно изнасиловать, да к тому же заявляет, что он меня не знает! Это что ж такое творится в Москве, товарищ лейтенант?!

Женщина щелкнула замком «случайно» оказавшейся при ней сумочки и швырнула на стол две фотографии.

Это были снимки, сделанные скрытой камерой во время приема.

Прижавшись друг к другу, улыбающиеся Миядзаки и Эдита свели бокалы, наполненные пенящимся шампанским. Фото были маленького формата, окружающих не было видно, создавалось впечатление, что двое влюбленных увлеченно воркуют, даже не замечая присутствия фотографа…

— И вы, господин дипломат, после этого утверждаете, что впервые видите эту гражданку?! Не ожидал, не ожидал я от вас, дипломата, такого… Будем составлять протокол!

Миядзаки все понял: плутни русской контрразведки. В его глазах застыла мольба поверженного гладиатора, и до приезда консула он не проронил ни звука.

Через день он улетел из Москвы, но не потому, что японскому послу МИД СССР заявил решительный протест по поводу инцидента, — ему предстояла серьезнейшая операция по оживлению бесчувственного органа. Неизвестно, какие аргументы контрразведчик представил в оправдание своему начальству, но в Союз он больше не вернулся.

Не последнюю роль в компрометации лжедипломата сыграли и фотографии, сделанные репортером из «МК», молодежной газеты. Вместе с мидовским протестом они были вручены послу Японии в Москве…

Кудрявцев торжествовал: Карфаген пал — японский разведчик за «аморалку» выдворен из СССР!

Психологи знают этого человека под именем Фрэнк Симпсон. Для лингвистов он был Джеймс Портер. Люди из близкого окружения зовут его «старина Геслер». Для налоговых органов он был… Ну, и так далее.

Истинные анкетные данные этого человека вряд ли были известны даже президенту США. Оно и понятно: президенты приходят и уходят — тайны спецслужб остаются.

Он тщательно возводил ограду мифологической таинственности вокруг собственной личности: никто не знал, сколько ему на самом деле было лет, в числе своих духовных учителей он называл Фрейда, Адлера, Юнга, Конфуция и далай-ламу, носил только черное, никогда не стриг волос, из всех видов транспорта предпочитал личный вертолет директора ЦРУ, из всех видов общения — анонимное…

В самом начале пятидесятых из вашингтонской резидентуры КГБ стали поступать в Москву сведения о том, что американцы вплотную занялись разработкой нового, психологического оружия. Группу психиатров и психологов якобы возглавляет врач по прозвищу «старина Геслер», известный узкому кругу ученых своими сенсационными открытиями в области прикладной психиатрии.

Можно было бы предположить, что пресловутый «Геслер», как и его психологическое оружие, — искусная «деза», состряпанная в недрах ЦРУ и запущенная в качестве приманки, чтобы замкнуть поиск нашей разведки на «негодный объект», если бы не одно обстоятельство: полковник Абель, независимо от информации, полученной вашингтонской резидентурой, инициативно вышел на «старину Геслера».

Абелю посчастливилось: ему удалось провести несколько встреч и побеседовать с тогда еще не очень засекреченным «стариной Геслером», жившим отшельником на заброшенном ранчо в штате Оклахома. Именно после этих встреч Рудольф Иванович предостерег Центр об опасности, которую таит в себе психологическое оружие, в частности проводимые под руководством «Геслера» эксперименты по зомбированию.

В личных беседах с «магом», а также с людьми из его ближайшего окружения полковнику Абелю удалось выяснить, что в орбиту разведки «Геслера» вовлек основатель и первый директор ЦРУ (тогда еще Управления стратегических служб) Аллен Даллес, сделав его своим заместителем и одновременно руководителем всех работ по психообработке и психологическим исследованиям.

Под его началом разрабатывались модели идеологического, политического, психологического воздействия на армии явных и потенциальных противников США. С его благословения вводились методики вербовки агентуры влияния и перевербовки кадровых сотрудников противоборствующих спецслужб.

Абель не знал, что, информируя Центр о работах американцев по психопрограммированию людей, он стучится в наглухо задраенную дверь, ибо все помыслы Сталина как истого материалиста, были устремлены к проблемам прикладного характера — совершенствованию ядерного оружия, которое в руках Соединенных Штатов представляло для мира социализма угрозу большую, чем псевдонаучные изыски в области духовной какого-то «идеалиста из Оклахомы».

Неприятие Центром представленной нашим разведчиком информации было вызвано, сколь бы странным это ни казалось, его объективностью.

Абель отмечал неоднозначное отношение штатных психологов ЦРУ к «старине Геслеру»: среди одной их группы его считали шарлатаном и современным «графом Калиостро», среди другой — самым авторитетным специалистом в набиравшем популярность и признание направлении психологии — НЛП, нейролингвистическом программировании.

Центр порекомендовал Абелю впредь «не распыляться, а сосредоточить усилия на добывании ядерных секретов».

В полный рост проблема зомбирования встала перед КГБ и советским руководством в середине шестидесятых, когда на Кубе был арестован некто Хуан Анхело Костаньеро, которого подозревали в принадлежности к организации, ставившей целью свержение коммунистического режима на острове.