Немного же я узнал. Почти ничего. Но больше она ничем не могла мне помочь. Шмыгая носом, проводила до дверей и пожелала удачи.

Ничего лучшего не придумав, я позвонил Дафне. Трубку взял Генри и, кажется, испугался, услышав, кто говорит. Как ни удивительно, Дафна подошла к телефону.

— Ну, Билл, ты даешь! Не знаешь, что ли, что здесь ты числишься прокаженным?

— Мне очень жаль, Дафна. Я не хотел губить твое алиби.

— Но взял и угробил его, да? Донесения из полиции засыпают папашу прямо пулеметными очередями. Судя по последним, ты собираешься выступить в суде и вывалить все наше грязное белье — и свое, и папашино, и мое тоже — на первые страницы газет. Сделаешь мне рекламу от Атлантики до Тихого океана. — Она захихикала. — Нет, серьезно, раз уж ты за что-то возьмешься, то меры не знаешь!

Были времена, когда ее легкомыслие меня жутко раздражало. Но теперь я даже обрадовался. Я сказал:

— Слушай, нам надо поговорить. Не могла бы ты сбежать и где-нибудь со мной встретиться?

— Разумеется, могу, дорогуша. Ты мне все больше нравишься. Не могу понять, чего ты женился на Бетси, а не на мне. Куда ты меня пригласишь? Лучше в какое-нибудь уютное местечко, где я могла бы упиться шампанским.

Пришлось предложить роскошный коктейль-бар, который она любила и который был неподалеку от их дома. Я был там первым, но почти тут же приплыла и она, ослепительно улыбающаяся, в ослепительной норковой шубке. Подали ей шампанское. Она подняла бокал.

— Да здравствует единственный человек, который посмел возражать отцу! И да здравствует скандал! Я просто не могу дождаться, когда мной займутся газеты. Но не могу ли чем-то тебе помочь? Поверь мне, я твой союзник, дорогуша. Настоящая женщина, упорно хранящая верность отвергнутому герою, оставленному всеми…

Сквозь ее улыбку проглядывала нескрываемая симпатия. Я был удивлен и тронут. Сказал ей о своем решении заняться следствием самому и поделился своей идеей, что Джимми перевез ее в квартиру Анжелики, поскольку ждал у себя гостя. Внимательно все выслушав, она согласилась, что так все, видимо, и было.

— Я к этому моменту была в таком состоянии, что все казалось мне вполне нормальным. Но ты, пожалуй, прав, все так и было.

— Ты, конечно, понятия не имеешь, с кем он должен был встретиться, правда?

— Конечно, не имею. Этот страшный лгун все время мне твердил, что у него в Нью-Йорке знакомых ни души. Не считая Поли, разумеется.

— Как это — Поли?

— Ну ты же знаешь, они оба выросли в Калифорнии. Как он с ней встретился тогда у вас, так это и пошло.

— Но почему?

— Не знаю. Однажды мне сказал, что попытается через нее кое-что себе устроить.

— Как это — кое-что?

— Ну, не то чтобы работу, но что-то в этом роде… — Она усмехнулась. — Эй, ты не о том подумал. У них ничего не было. Это я знаю совершенно точно.

В ее глазах что-то подозрительно блеснуло, и я спросил:

— А ты как можешь быть уверена?

— Как? Просто знаю, и все.

Она внимательно взглянула на меня, все с тем же странным, подозрительным блеском в глазах. Потом сказала:

— В конце концов, почему бы и не сказать тебе? Раз папа так гнусно повел себя… И раз уж он собрался с тобой разделаться! А как ты будешь защищаться? Голыми руками?

Перегнувшись через стол, она похлопала меня по щеке.

— Но если я тебе все выложу, пообещай, что не узнает Бетси — ну, только в крайнем случае! Она на папочку всегда Богу молилась. Не знаю, с чего. Узнай она… нет, не переживет.

— Ладно, — растерянно сказал я, — обещаю.

— Я-то давно рвалась раскрыть эту жуткую тайну, но так и не решилась. — Она снова подняла бокал с шампанским, отсалютовав мне. — Знаю, что у Джимми не было связи с Поли, потому что с ней это невозможно. Она недосягаема. Поли занята обслуживанием папашиной сексуальной жизни.

Я ошеломленно уставился на нее, а Дафна продолжала:

— Узнала я об этом совсем девчонкой. На яхте. Еще до того, как мы приплыли в Портофино и встретились с тобой. Застала их в каюте. Тогда я была еще нежной, наивной глупышкой и краснела с головы до пят. Но недолго. — Она весело ухмыльнулась. — Быстро сообразила, что с этого мне может кое-что перепасть. И с тех пор я стала папочкиной любимицей. Играючи творю с ним, что хочу.

Вначале я воспринял все это как типичную кэллингемовскую причуду, сенсационный оборот, совсем иначе представляющий Старика, Поли, Поля и Дафну. Но возбужденный мозг мой вдруг осенило — ведь это может иметь самое непосредственное и решающее отношение к убийству.

— Это все еще продолжается? — спросил я.

— Ну, конечно. Регулярно, дважды в неделю, днем, пока Поль на работе. Как ритуал. Отец знает, что я знаю, но не подает виду. Мы никогда об этом не говорили. Время от времени я получаю машину, гоночный катер или еще какую-нибудь мелочь и сознаю, что его мучает совесть. Для него я стала ее воплощением. С чего и живу.

Возбуждение во мне нарастало. Ведь, дожидаясь встречи, Джимми рассчитывал разжиться деньгами!

— Когда ты явилась к Джимми со своей безумной идеей, он разве не уверял тебя, что не стоит волноваться, что со свадьбой все будет в порядке, что через неделю отец будет как шелковый? А что, если был против твоего плана только потому, что боялся — ты могла испортить его собственный, гораздо лучший план?

Дафна вдруг переменилась, даже, кажется, испугалась.

— Думаешь… он мог узнать от Поли? И хотел шантажом заставить отца… добиться разрешения жениться на мне? Но что же тогда получается, Билли?..

— Вот именно — что?

— Но мне это и в голову не приходило… Что ты собираешься делать?

— Позвонить Поли.

Выйдя из-за стола, отправился в телефонную будку. Поли была дома.

— Разумеется, Билл, приезжай, — сказала она. — Мне так скучно… Это телевидение… неужели не могут придумать что-нибудь новенькое?

Я вернулся к Дафне.

— Пожалуй, то, что ты мне рассказала, — правда.

— Да, правда.

— Но ты не возражаешь, если я этим займусь?

Дафна покачала головой.

— Нет. Ты обязан. Я понимаю. Но советую тебе: будь осторожен.

— Поеду поговорю с Поли. — Я помахал официанту, но Дафна меня остановила:

— Все уже сделано, дорогой. Я заплатила, пока ты звонил.

Выглядела она все еще растерянно, но все же робко улыбнулась.

— В конце концов, ведь ты же безработный. Нечего швырять деньги на шампанское. И за меня не волнуйся. Я еще немного тут побуду. Надраться шампанским на глазах почтенной публики — лучший способ начать новую светскую карьеру в качестве «прекрасной и испорченной мисс Кэллингем», как ты полагаешь?

Я вдруг задумался, что еще нового мне предстоит узнать о Дафне Кэллингем и как же я раньше не попытался догадаться, что скрывается за фасадом ее души. Потом нагнулся и поцеловал ее.

— Ты ангел.

— Ну, вот это нет. Я чудовище, и знаю это. Испорченная насквозь. И дай мне знать о всех новых скандалах, которые мне предстоят. Теперь я собираю скандалы, как собирают табакерки или пресс-папье.

Фаулеры обитали неподалеку от Вашингтон-плейс. Район не слишком престижный, зато квартира — как голливудский сон о Парк-авеню. Открыла мне горничная. По-моему, там всегда была горничная и всегда она что-то стирала или гладила для Поли. Приветливая и сдержанная, она проводила меня в гостиную. Поли в пижаме лежала на диване, лениво глядя в телевизор. Увидев меня, поднялась. Была единственной из знакомых мне женщин, которая умела так встать с дивана, чтобы в ее туалете ничто никуда не заехало и ничего не сбилось в прическе. До недавнего времени волосы у нее были рыжими, теперь — платиновыми. Столь же не походили на настоящую платину, как и предыдущие — на что-то рыжее от природы. И сама она казалась ненастоящей. Как говаривал Поль, она смахивала не на особу из плоти и крови, а на цветную рекламу, вырезанную из журнала.

Выключив телевизор, подошла чмокнуть меня в щеку. Как всегда, была ласкова и обаятельна. Пахла неуловимо легкими духами и была вся увешана аметистами. Аметисты она обожала. То, что рассказала мне Дафна, мозг мой переварить еще не успел, и я видел в ней все ту же Поли, кроткую, ограниченную женщину, самое волнующее переживание для которой — перекрасить ногти в другой цвет.