Следующим средством освещения были спиртовые лампы, в которых использовался ватный фитиль, пропитанный бензолом. Спиртовки давали пламя значительно большее, чем свечи, если имели достаточно горючего для пропитки и были сравнительно безопасны, если хозяева их не додумывались заняться обрезкой фитиля вблизи открытого пламени, у горящего камина или над газовым рожком, и являлись самым дешевым источником небольшого локального освещения. Если спиртовка использовалась в качестве ночника, то, во избежание появления в комнате пара и запахов, после того как фитиль прикручивали, ее рекомендовалось ставить под дымоход.

Наиболее древними из используемых источников света были свечи. С 1840 года вместо стеариновых свечей стали изготовлять свечи парафиновые, и в этом виде свеча дожила до наших дней и продолжает существовать в начале XXI века. Свечи были самым дорогим и самым неэффективным способом освещения и применялись там, где необходим был мобильный и компактный источник света, еще более компактный, чем масляный фонарь. Например, в устройствах pocket lantern, которые в «Знаке четырех» и «Происшествии в Вистерия‑Лодж» неправильно переводят как карманный фонарик. Это термин обозначал фонарь‑контейнер, куда можно было поместить любой переносной источник света. Такие фонари бывали настенными и переносными, часто они использовались для чтения в садовых беседках. Холмс возил с собой небольшой футляр для свечи, одна из сторон которого имела стекло. Футляр этот был чуть больше самой свечи, но защищал ее нестойкое пламя от ветра и непогоды.

Доктор Уотсон в семье

Как мы знаем из рассказов «Приключения клерка» и «Палец инженера», вскоре после женитьбы на мисс Мэри Морстон доктор Уотсон приобрел в районе Паддингтон клиентуру у старого мистера Фаркуара, страдавшего от недуга, схожего с пляской Св. Витта. Когда‑то у него была обширная практика, приносившая 1200 фунтов годового дохода, но к моменту приобретения ее Уотсоном она давала чуть больше 300 фунтов. Уотсон энергично взялся за дело, полагая, что через несколько лет практика расцветет как прежде. Видимо, в чем‑то он оказался прав, потому что уже летом 1889 года в его распоряжении был целый дом неподалеку от Паддингтонского вокзала с отведенной специально под приемную комнатой, и они с женой нанимали горничную. «Практика моя неуклонно росла», – писал об этом времени Уотсон.

Молодой врач с растущей практикой (который лечил столь многих пациентов во время прошлогодней эпидемии): ЭТОЙ

По своим новым доходам доктор Уотсон попадал в категорию состоятельного среднего класса. Даже умеренно доходная практика давала до 700 фунтов в год. Вызов врача стоил недешево. «Домашний консультант» Касселла (1869–71) указывал сумму в 2 гинеи в качестве платы за консультацию, плюс затраты на поездку: 1 гинея за каждую милю, если в кэбе или омнибусе, или 14 шиллингов по железной дороге в одну сторону. Стоимость визитов доктора Уотсона к пациентам на дом, обычно включая лекарства, реально колебалась от 2 шилл. 6 пенсов до 10 шилл. 6 пенсов в зависимости от платежеспособности пациента и увеличивалась в случае ночных вызовов. Кондуктору с Паддингтонского вокзала визит мог стоить всего 1 шилл. 6 пенсов.

Судя по информации, которую счел нужным сообщить о себе Уотсон, он относился к тому классу медиков, который еще во время его учебы в университете стоял довольно низко на социальной лестнице – к хирургам и аптекарям. Главным отличием хирургов от обычных врачей с точки зрения социальной иерархии была необходимость длительного практического обучения, которое Уотсон проходил в больнице Сент‑Бартоломью, а позднее в военно‑медицинской школе в Нетли. Как «работавшие руками», хирурги выпадали из круга джентльменов, куда врачей уже давно допускали.

По установившемуся обыкновению, врачи для соблюдения статуса «джентльмена» никогда не брали денег непосредственно у пациентов, предпочитая, чтобы деньги клали невзначай на стол завернутыми в бумагу, ибо джентльмены не работают за деньги. Врачей во время визитов на дом приглашали за семейный стол, в то время как хирурги обедали с прислугой. Хирурги имело дело с травмами, зашивали раны, делали первоначальный осмотр пациентов. Врачи часто ограничивались исключительно назначением лекарств. Еще в 1850‑х годах характерной фигурой на лондонских улицах был «докторский мальчик» в аккуратном цилиндре и коротком жакете с несколькими рядами посеребренных пуговиц, который посещал пациента вместе с доктором, а потом отправлялся за выписанными лекарствами и доставлял их больному.

Тем не менее к концу 1890‑х большинство хирургов, не состоявших в штате больниц, уже занимались общей практикой. Изменился и социальный статус хирурга, практически сравнявшись с положением врача. Более того, к рубежу столетий хирурги стали даже более ценимы и уважаемы в обществе, чем просто врачи‑терапевты.

Жизнь доктора Уотсона в Паддингтоне (а также в Кенсингтоне и на Куин‑Анна‑стрит) отличалась от его холостяцкой жизни с Холмсом на Бейкер‑стрит. Доктор снимал дом целиком. На первом этаже в комнате, выходившей окнами на улицу, размещалась столовая, где в приемные часы посетители дожидались приглашения в кабинет. Остальное время помещение действительно служило столовой. В центре комнаты располагался большой квадратный, круглый или прямоугольный стол с простой столешницей, покрытой скатертью и украшенной сложной композицией из цветов. Вокруг стола ставились стулья с высокими вертикальными спинками: часто эти стулья имели кожаную обивку, так как ее легко было чистить. Во главе стола должно было стоять большое кресло с подлокотниками, предназначавшееся для доктора Уотсона – обычно оно носило название «резчик», поскольку во время трапезы хозяин резал жаркое. Лишние стулья ставились вдоль стен. Скорее всего, большинство стульев стояли там всегда, поскольку Уотсон нигде не упоминает об обедах, которые он давал бы своим знакомым, да и о своих друзьях или подругах жены он тоже нигде не говорит. А стулья у стен были удобны для пациентов во время ожидания приема.

Задняя комната была значительно более востребована. Во‑первых, она служила семейству Уотсонов для ежедневных трапез, а также была местом, откуда миссис Уотсон управляла хозяйством. Она же использовалась доктором как смотровая. В доме Уотсонов непременно было помещение для приготовления лекарств – очень часто хирурги брали на себя также и роль фармацевтов и сами готовили и продавали препараты.

Гостиная Уотсонов мало отличалась от гостиной на Бейкер‑стрит, а вот спальня требовала для жены если не отдельной комнаты, то, по крайней мере, собственной гардеробной с зеркалом и шкафчиками, где миссис Уотсон могла хранить свою, уже и в те времена многочисленную, парфюмерию и косметику.

Однако главное отличие состояло собственно в семейной жизни. В системе поведения, которая была выработана английским средним классом к середине XIX века, все сферы жизни были поделены на две категории: на норму и отклонение от нее. Частью эта норма была закреплена законодательно, частью выкристаллизовалась в викторианском этикете, частью определялась религиозными представлениями и предписаниями.

Замужняя женщина из среднего класса освобождалась от всякой грязной домашней работы, которая возлагалась на прислугу, причем количество прислуги являлось показателем состоятельности семьи и положения в обществе. В 1861 году Изабель Битон в своем руководстве «Обязанности хозяйки дома» назвала жену «домашним генералом». Она объясняла, что домохозяйка сопоставима с командующим армией или главой предприятия. Чтобы управлять респектабельным домашним хозяйством и обеспечивать счастье, комфорт и благосостояние своему семейству, она должна выполнять свои обязанности разумно и в полном объеме. Так, она обязана контролировать прислугу, давать ей указания и поручения, что не столь уж легкая задача, поскольку многие из слуг не заслуживают доверия.