— Как думаешь, чего они с нашим Осокиным сделали? — спросил Царьков, косясь на немца. — Может, пытали? — И сам же ответил: — Не. Если б пытали, орал бы, я его знаю…

— Тихо! — Игорь сдвинул шапку набок. — Кажется, идут.

Царьков прислушался.

— Показалось. Я пойду обратно в овраг, покараулю Батюка, а то, пожалуй, и не найдет нас.

— Вроде снег скрипит, — сказал Зеленов.

— Ну и что? Может, Кашин подошел. Или старшина вернулся.

— Это где-то тут, ближе.

— Ну, так чего-нибудь. Я пойду, Игорек…

Он ушел. С минуту Зеленов слышал стук его каблуков по камням — Николай, видимо, считал себя там в полной безопасности, — потом и этот стук прекратился. Игорь представил Царькова, сидящего в удобной позе где-нибудь в кусте орешника. «Может, зря я всполошился? — подумал Зеленов. — Ну куда они теперь денутся? Сверху Чуднов стережет, снизу мы…»

Зашуршала снежная осыпь, скатились вниз, запрыгали по валунам мелкие камешки. Сейчас Николаю наскучит одному, и он придет. Но Царькова все не было. Кто-то, спустившись по овражку до границы, где кончалась тень и начинался лунный свет, остановился, затем, не выходя из тени, повернул и стал карабкаться по откосу.

«Куда тебя черт несет? — хотел крикнуть Зеленов и вдруг увидел на темном фоне обрыва шевелящееся светлое пятно. — Немец!» Игорь торопливо нажал спусковой крючок. Ослепнув от яркой вспышки, он потерял цель, но продолжал водить стволом автомата, пока не расстрелял весь магазин. На откосе светлого пятна больше не было.

Зеленов бросился к расщелине и в самом устье ее увидел Царькова. Николай лежал на спине, свесив голову с каменного выступа.

Зеленов попятился. Сверху опять сыпались камешки, и он отбежал назад, затаился. Из тьмы на лунный свет осторожно пробирался старшина Батюк. Наткнувшись на Царькова, остановился, и тут длинная очередь ударила возле Батюка. Игорь видел, что пули прошли довольно далеко, но старшина схватился за грудь, зашатался и упал. У Игоря сжалось горло от страха, и вместо крика получился слабый писк. Никогда еще он не казался себе таким маленьким и беззащитным, и у него защипало в носу от острой жалости к самому себе, и к Царькову, и к старшине. Всхлипывая, он оглянулся на чьи-то шаги и увидел человека в разорванном на груди белом комбинезоне. Он подходил со стороны причала, под сапогами стеклянно лопались льдинки, хрустел гравий. Но шел он не к Зеленову. Игорь понял это по его лицу — оно было каменно-неподвижно, а длинный нос устремлен куда-то мимо, дальше Игоря, наверное, туда, где лежал другой, более сильный… Заметив Игоря, человек слегка замедлил шаги и устало поднял автомат. Зеленов даже не успел испугаться — он не мог оторваться от мертвых, запавших вглубь глаз человека.

Выстрел грохнул где-то за спиной Игоря. Человек качнулся, его колени подогнулись, голова запрокинулась, руки, выпустив оружие, шарили по воздуху, ища опоры, но ее не было, и человек упал, будто сложился пополам.

Живой и невредимый старшина Батюк, оскальзываясь на камнях, шел к Игорю от того места, где его только что убили…

— Що ж вы наробылы, хлопци, га? Царьков сгынув, тэбэ трохи нэ вбылы…

В его голосе звучала укоризна, а в глазах стояла та же усталость, которую Игорь сейчас видел у другого…

— Бачишь, яку засаду выставылы? — Старшина опустился на камень. — А ты що, злякався?

Игорь кинулся к Батюку, вцепился в его телогрейку обеими руками.

— Я думал, вас убили, Гаврило Олексич! Я не хочу, чтобы вас убили!

Батюк опешил. На его глазах происходило нечто, чему на военном языке не придумали названия, и он не знал, что делать.

— Ну досыть, досыть! Цэ бувае…

Подумав, он отцепил от пояса заветную флягу.

— На, тильки зараз, бо часу нэмае.

Игорь взял флягу, послушно сделал большой глоток. Глядя, как он, корчась, хватает ртом воздух и плачет, теперь уже по другой причине, Батюк довольно сказал:

— Ничого, добрый будэ солдат.

И пошел к обрыву. По дороге он пнул какой-то предмет, дождался Игоря.

— Стрелял с такого?

А Игорь смотрел не на «шмайссер», а дальше, где за спиной старшины торчал сапог с подошвой, прикрученной к головке проволокой и торчащим изнутри мокрым вязаным носком. Выше сапога из разорванной штанины высовывалось худое мосластое колено.

«А ведь это я его подстрелил!» — подумал Зеленов, обходя убитого.

Пройдя метров сто, они легли, хотя по ним никто не стрелял. Почти отвесный уступ закрывал часть берега.

— Почему мы лежим? — спросил Игорь. — Они же могут уйти!

Вместо ответа Батюк подтянул кривоватый кол, нацепил на него свою шапку и высунул ее из-за камня. По ту сторону ударила автоматная очередь, шапка сорвалась с кола и покатилась по льду. Зеленов втянул голову в плечи.

— Я все понял, товарищ старшина.

— Ни. Нэ все. — Батюк положил «шмайссер» на землю, снял пояс, сунул штык от СВТ за голенище. — Будешь стрелять одиночными, бо патронов нэбогато.

Цепляясь за свисающие корни деревьев, он начал карабкаться вверх по откосу. Ничего не понимая, Игорь следил за ним, пока тот не скрылся.

Спать хотелось невыносимо. Густая тьма слева и яркая белизна лунного света справа… Как в театре. Зеленов крикнул. Сидевшие невдалеке вороны встрепенулись и снова замерли, неподвижные и темные, как мазки тушью на серой стене. Чтобы не смотреть на них — Игорь уже знал, для чего эти большие черные птицы собираются вместе, — он повернул голову и стал смотреть вдоль реки. Прямо перед ним среди невысоких торосов шевелились какие-то тени. Зеленов вгляделся. По льду бежали, быстро удаляясь от берега, три неуклюжие фигуры в белом. Двое тащили волоком какой-то груз, третий подталкивал его сзади.

С высокого берега, оттуда, где лежал Чуднов, раздалась автоматная очередь.

— Товарищ старшина, они уходят! Уходят!

Игорь схватил автомат Батюка, выстрелил. Трое продолжали удаляться. Зеленов побежал за ними, довольно скоро нагнал и снова выстрелил. Тот, что шел сзади, упал. Двое даже не остановились. Зеленов снова нагнал их и, целясь в ноги, дал очередь, но, то ли стрелял он слишком плохо, то ли это были не люди, а призраки, пули Зеленова не причинили им вреда. Больше в магазине патронов не было. В отчаянии Игорь повернул к берегу.

…Этот, последний, оставленный в засаде немец, был, наверное, не сильнее предыдущих, но и Батюк был уже не тот. Бросившись сверху, он подмял немца и уже готовился прикончить, когда тот неожиданно дернулся в сторону, и нож Батюка прошел мимо. В ту же секунду правая рука старшины оказалась прижатой к земле. Батюку с трудом удалось освободиться. Его противник был молод, действовал умело, но в его движениях старшина уловил странную нерешительность. Казалось, он не знал, что для него лучше: победить или стать побежденным. Дважды у него была возможность убить Батюка, и дважды он ею не воспользовался. Сражаясь, он только оборонялся и если доставал Батюка иногда точным боксерским ударом, то лишь для того, чтобы спастись от его страшного ножа.

Поединок закончился неожиданно. Сделав очередной выпад, старшина поскользнулся и упал в опасной близости от противника. Но ожидаемого удара не последовало. Немец стоял с поднятыми руками.

— Русс, дойче — плен! Гитлер — капут! — тяжело дыша, сказал он. Его «шмайссер» валялся тут же. Смахнув с подбородка кровавую юшку, Батюк поднялся, подобрал автомат. В рожке еще оставались патроны…

— Русс! Никс шиссен! Никс шиссен! — забеспокоился немец. — Дойче — плен!..

— Щоб ты сгынув! — досадливо отмахнулся Батюк и стал звать Чуднова.

— Гебен зи мир битте эссен, — уже тише произнес немец и вдруг повалился набок.

— А ну, не балуй! — грозно приказал старшина, но его третий немец уже крепко спал, положив голову на ноздреватый валун.

В вихре снежной пыли с обрыва кубарем скатился рядовой Кашин.

— Дэ Чуднов? — накинулся на него старшина.

— Не знаю, — виновато моргая, ответил Кашин, — его куда-то ранило…

Батюк приказал ему и Зеленову вести пленного на батарею, а сам, тяжело припадая на правую ногу, побежал по льду догонять диверсантов.