— Значит, никакой ценности я как летчик для них не представлял?

— Да, это так!

— В таком случае я надеюсь принести пользу здесь, на моей новой родине.

— Время покажет, а для этого необходимо много работать и завоевать доверие руководства, — ответил Хюбнер.

«Теперь я остался один и без связи», — подумал Генрих.

— А сейчас идем, тебя ждут дела.

Спустя полчаса они вышли из тюрьмы и сели в автомобиль, который доставил их в район Розенек на уютную виллу Хюбнера. Стол уже был накрыт. Домохозяйка подала каждому по запеченной поросячьей ножке «хаксе» весом с полкило каждая и запивать принесла по литровой кружке баварского нефильтрованного ледяного пива. Увидев все это, Генрих воскликнул:

— Господин Хюбнер, видя такое великолепное блюдо, по-настоящему понимаешь, что кроме полного уныния существует и праздник для желудка.

Хюбнер засмеялся и сказал:

— Вот за что я тебя ценю, Генрих, так это за твою открытую непосредственность настоящего немецкого парня.

— Не преувеличивайте, господин Хюбнер!

— Называй меня по имени, и перейдем на «ты», мы же друзья, верно? — спросил собеседник.

— Верно! Спасибо тебе за все.

Они молча сидели за столом и увлеченно ели. Казалось, ничто не могло оторвать их от этого приятного занятия, и лишь изредка гость бросал незначительные фразы, а хозяин высказывал собственное мнение исключительного знатока баварской кухни. Насытившись основательно и напившись темного пива, эти двое вышли на террасу освежиться.

— Генрих, я все для тебя устроил. Проживать будешь на Килганштрассе, шесть, в тихом тупике рядом с Ноллендорфплац, это недалеко от военного министерства на Бендлерштрассе. Я тебе там нашел уютное местечко, работать будешь у меня в отделе.

— Почему министерство? — в недоумении спросил Штайнер.

— Самолеты от тебя не уйдут. Пока поработаешь там офицером отдела и наберешься опыта.

— Хотелось бы полетать, Гельмут. Я долго не сидел в кабине пилота и уже соскучился.

— Впрочем, здесь недалеко есть аэродром, и там стоят спортивные самолеты. Я тебя познакомлю с одним летчиком, это настоящий цирковой виртуоз. У него есть чему поучиться. Свое летное мастерство улучшать будешь там.

— И на этом спасибо!

— А сейчас, Генрих, прими от меня деньги. Пока обживайся на новой квартире. Даю тебе три дня на это, а потом принимайся за работу.

Генрих отвернулся и, будто бы задумавшись, смотрел на райский сад. Хозяин, увидев это, спросил:

— Что тебя тревожит, мой друг?

— Меня волнует судьба нашего друга Ханса Мозера. Что с ним?

— Не переживай, Генрих. Он служит, и у него все в порядке. Я тебе приготовил сюрприз и, уверяю, для тебя он будет неожиданным.

«Вот сюрпризов мне как раз и не хватало», — подумал Штайнер.

Берлин притягивал Генриха своей многообразной красотой. Выкроив свободное время, Генрих ходил любоваться городскими достопримечательностями. Визитной карточкой города являются величественные Бранденбургские ворота, сквозь них проходит дорога, которая ведет на улицу Унтер ден Линден и дальше в самый центр старого Берлина. Унтер ден Линден с давних пор парадная улица Берлина, на которой величественно расположились многие старые здания прусских времен — «Дворец принцесс», «Университет им. Фридриха Вильгельма», «Дворцовый мост», Дворец «Цойхауз» со скульптурными украшениями в виде двадцати двух масок умирающих воинов. Берлин, по сути, вмещал в себя несколько городов, слившихся в один. Теперь они именовались районами, в каждом из них — Шпандау, Панкове, Веддинге и других — были своя ратуша, храм, парк, рынок, кладбище и свои особенные достопримечательности. В черте города оказалось даже несколько чудом уцелевших и сохранивших свой образ жизни деревень. К тому же повсюду были множество больших и малых озер, речных и озерных обустроенных пляжей и лесных массивов. А еще в Берлине был потрясающий, огромный, с тысячами обитателями прославленный зоопарк Цоо около железнодорожного вокзала.

В освоении огромного города Генриху Штайнеру помогла великолепная зрительная память. Ориентироваться среди домов, улиц и переулков ему способствовало наличие планов, проспектов и путеводителей. Различные схемы города можно было бесплатно взять в конторке любого отеля. Планы маршрутов городского транспорта были в киосках всех крупных станций. Множественная сеть метро и городской электрички удобно распространялась по всему Берлину и позволяла обывателю быстро добраться с одного конца города на другой. Что удивительно было для Генриха, так это то, как строго по расписанию ходили не только поезда, но даже автобусы. Находясь в транспорте, не нужно было спрашивать у соседей, где выходить, громкоголосые кондукторы, и только мужчины, аккуратно объявляли каждую остановку. Для себя он сделал вывод, что культура поведения и уровень жизни людей здесь были гораздо выше, чем в России.

Квартира, состоящая из трех комнат, Генриху нравилась, она была в тихом местечке. До своей новой работы, на Бендлерштрассе, он ходил пешком и затрачивал на это ровно четверть часа. Отношения с соседями были: корректными, сдержанно доброжелательными и подчеркнуто безличными, что вполне вписывалось в рамки его настоящей жизни. На свою новую работу он ежедневно ходил в одно и то же время вот уже в течение нескольких месяцев. Однообразная работа с документами угнетала и навевала тоску по прежней его активной работе в Ливенске. В военном министерстве шла кропотливая организационная работа. Штайнер времени зря не терял, надеясь на встречу со связным, он собирал различного рода информацию — копии планов, инструкции и приказы.

Генрих Штайнер, как было обговорено с центром, подал условленный сигнал. Спустя неделю он ждал связного. Однако в назначенное время тот не явился. Генрих от волнения не находил себе места.

«Прав был Хюбнер, меня действительно считают погибшим, и поэтому связной не прибыл. Самому искать выход — это бессмысленно, можно напороться на филера крипо или его осведомителей, здесь их полно. Выйти на дипломатов Советского посольства тоже рискованно: местная контрразведка, наверное, их пасет. Ведь должен же быть какой-то выход?», — размышлял он.

Праздником для Штайнера были выходные дни, когда он мог выйти в город и полюбоваться местными красотами. Генрих тосковал по полетам. Хюбнер все-таки сдержал слово и познакомил его с хорошим летчиком, ветераном первой мировой войны, лейтенантом в отставке Эрнстом Удетом. Стареющий пилот-трюкач по выходным на аэродроме Темпельхоф показывал на своем спортивном самолете воздушную лихость. Он выделывал за деньги под аплодисменты зрителей элементы высшего пилотажа, показывал воздушные бои. После таких полетов Удет зарабатывал хорошие деньги, которые в последующем спускал в «массажных салонах»; какого рода услуги предоставляли подобные заведения, ни для кого не было тайной. Однажды Удет пригласил Генриха в одно из таких заведений. Там Генриху не понравилось, и он вовремя покинул это скопище нравственных уродов, а Удет за учиненные беспорядки угодил в полицию. На следующий день при активном содействии Хюбнера Генрих вытащил Удета из полиции, за что от виновника беспорядков получил огромную благодарность. Удет позволил Штайнеру использовать для тренировочных полетов свой частный самолет. Для Генриха это было огромной радостью.

Наступило долгожданное время, было ясное, безоблачное небо, Генрих в кабине пилота парит над огромным Берлином. Он делает несколько элементов высшего пилотажа, ведет самолет на пикирование, а затем выводит на кабрирование. От перегрузки пилот буквально вдавлен в спинку кресла. Он ведет самолет в мертвую петлю и опять пикирует, потом на предельно малой высоте летит вдоль реки Шпрее. Вот под ним огромный парк Тиргартен, который рассекают улицы, прямые, как струны. Генрих устремился к площади Гросер Штерн, внезапно перед ним возникла семидесятиметровая богиня победы Виктория. Он взял ручку управления на себя, и самолет полетел в набор высоты. Набрав необходимую высоту, он огляделся и увидел внизу аэродром Темпельхоф, это на него произвело особое впечатление, ибо аэродрома такой внушительности он еще никогда не видел. Он сделал пологий разворот на восток. Внезапно навеяло тучи, и небо резко потемнело. Плотная облачность закрыла все вокруг, и видимость ухудшилась, а затем и вовсе пропала. Он летел в облаках, и самолет стало трясти. Генрих видел, как стрелки манометров отказали и были в хаотичном движении. Самолет перестал слушаться управления. Генрих полностью потерял ориентировку и совершенно не знал, в каком направлении летит. Чувство страха и паническое настроение возникли в его душе. Он попытался выпрыгнуть с парашютом, но фонарь словно заклинило, и он не сдвинулся с места. Не понимая, что происходит, он вновь попытался покинуть самолет, но все попытки сдвинуть фонарь были безуспешными. Он летел замурованный в кабине и готовил себя к худшему результату. Самолет стало бросать в разные стороны. Под действием мощного смерча Генрих вдруг почувствовал, как в глазах его потемнело, и перед ним открылось видение: возле уютного домика в цветущем саду в беседке сидели три человека и о чем-то вели беседу. Среди них он узнал себя в компании пожилых людей — мужчины и женщины. Видение вдруг рассеялось, и самолет, продолжая полет, вылетел из облачности навстречу яркому солнцу. Облачность пропала, и Генрих увидел невдалеке Берлин. Все приборы работали исправно, управление слушалось. Генрих посмотрел на манометр показания топлива. Горючего оставалось четверть бака. Гирокомпас показывал курс восемьдесят семь градусов, а это означало, что он летел строго на восток. С ходу выйдя на посадочный курс, пилот пошел на снижение и совершил мягкую посадку. Наблюдавшие Хюбнер и Удет дожидались его на стоянке самолетов. Генрих вылез из кабины и подошел к ним.