На улице шла приятная дневная жизнь. Чопорная няня катила в колясочке беби, какой-то мужчина вез на довольно примитивной тележке огромный кусок льда. Две собаки обнюхивали друг другу носы и при этом помахивали хвостами.

Светло-синего седана не было.

Голова у меня была легкая, и, как это ни странно, на сердце тоже было легко. Я пошел в ванную комнату и принял горячий душ. Потом в шкафчике нашел бритву и бритвенный прибор. Пока брился, я испытывал к Холлидею чувство, которое почти можно было назвать любовью. Правда, он довольно скучноватый старикан с бесконечными сомнительными остротами, он не знал меры в выпивке, но зато он спас меня от довольно неприятной ситуации и предоставил мне на ночь отличную кровать.

И он знал о Деборе Бранд не больше того, что знал я.

В мыльных пальцах бритва слегка скользнула, и я порезал щеку. Кровь потекла по подбородку. Я выругался, поискал вату, не нашел ее и вытер кровь полотенцем.

Потом нашел кровоостанавливающий карандаш и смазал им ранку. Но на полотенце осталось кровяное пятно.

Корзина для грязного белья стояла направо от меня в углу. Я открыл ее и бросил туда полотенце. И вдруг под грязными полотенцами и рубашками я увидел что-то красное, блестящее. Я взглянул еще и еще раз.

Затем запустил руку в корзинку и вытащил оттуда блестящий красный предмет.

Это была красная сумочка Деборы Бранд.

Я держал ее в своих руках, смотрел на нее, и юкатанские воспоминания вихрем пронеслись в моей памяти. Я открыл сумочку. Внутри лежали белый носовой платок, губная помада, пудреница, зеркальце, мелочь. Но мое внимание было приковано к носовому платку.

В углу изящными буквами были вышиты инициалы: D. В.

Я не отводил глаз от красной блестящей сумочки. Мне показалось, что покрытые белыми плитками стены этой уютной маленькой ванной сжимаются и давят на меня. Значит, сумочка не упала в сенот вместе с Деборой. Она была здесь. Именно здесь, в квартире Билла Холлидея.

Я отлично помню, что ее не было на берегу, когда мы с менеджером, услышав крик Деборы, прибежали туда. Очевидно, Холлидей взял ее в те несколько минут, которые прошли со времени ее падения и до того момента, когда мы туда прибежали.

Если этот факт еще не доказывает, что Холлидей — убийца Деборы, нет никаких сомнений, что он тесно связан с этим делом. Достаточно тесно.

В свете этого нового факта я попытался понять смысл вчерашнего поведения Холлидея.

Ну, прежде всего, совершенно очевидно, он заставил меня разыграть из себя стопроцентного сосунка. Он притворился пьяным. Он сознательно спас меня от юноши и сознательно привел к себе на квартиру.

Но зачем?

Чтобы спасти меня от того, кто нанял юношу? И именно поэтому он псевдопьяным жестом раздвинул оконную портьеру? Он хотел показать мне, что светло-синий седан здесь и что для меня гораздо более безопасно провести эту ночь у него? Почему ему так хотелось спасти меня? Может быть, существуют две клики, две группы, которые охотятся за тем, что привезла Дебора? Одну группу представляет юноша, а другую — Холлидей? И одна группа старается защитить меня от другой?

Во всяком случае, что бы там ни было, то, за чем они охотятся, это, вероятно, очень важная вещь. Но если Холлидей хочет завладеть этой важной вещью, которая, как он полагает, находится у меня, почему он не попытался взять ее у меня вчера вечером? Почему он направил всю свою энергию на разыгрывание сцены опьянения?

Эти бесплодные размышления пронеслись в моем мозгу с быстротой молнии.

Ситуация создалась совершенно непонятная. Единственное, что было совершенно ясно, это то, что я оказался по уши увязшим в этом деле.

Я подумал о Холлидее, который лежит сейчас в соседней комнате, одуревший от рома. Как велико было искушение пойти сейчас к нему, показать эту сумочку и покончить с этой ложью раз и навсегда. Но, с другой стороны, поскольку мне уже кое-что известно из того, что скрывается за этим делом, весьма заманчиво рискнуть и довести его до конца. Я решил взять себя в руки, не торопиться.

Такого хитреца, как Холлидей, трудно застать врасплох, чтобы он проговорился о том, чего он не хочет говорить. Пока что он думает, что обдурил меня. Что ж, мне кажется, разумно будет оставить его в этом заблуждении.

Я внимательно проверил все содержимое сумочки, даже открыл губную помаду и пудреницу. Ничего тайного, просто обыкновенные вещи, которые носят с собой все девушки. Только там не было одной вещи, которая должна была там быть. Дебора говорила мне, что она опоздала на самолет, уходящий в Мехико-сити. Но его там не было. Может быть, она хранила его где-нибудь еще? Или, может быть, она врала? Или Холлидей вытащил его?

Я бросил сумочку обратно в корзину под грязные полотенца и вернулся в спальню. Холлидей все еще спал или притворялся, что спит. Пока я одевался, он еще не пошевелился.

Я нацарапал ему маленькую записку: «Спасибо, что не храпели».

Я приставил записку к букету гвоздик в гостиной и вышел из квартиры.

Плаца Вашингтон находилась в двух кварталах отсюда. Я пошел по утренней, залитой солнцем улице по направлению к этой маленькой площади, завернул в кафе и заказал апельсиновый сок и кофе. Кафе было выдержано в американском стиле. Как приятно было попасть в американскую обстановку. Это напомнило мне, что уже завтра я буду в Штатах. Может быть.

Несколько посетителей сидели за маленькими красными столиками. Царила атмосфера безмятежного покоя. Однако тревожные мысли о Дебориной красной сумочке, которую я только что видел, не покидала меня. Я старался понять, зачем Холлидей хранит ее. Ведь в ней не оказалось ничего существенного, а наличие этой сумочки у него на квартире полностью выдает его. Правда, он постарался спрятать ее в таком месте, где я, по его мнению, не смог бы ее найти. Но я нашел ее. И в одну секунду разлетелись в прах его так тщательно разработанные усилия разыграть из себя глупого туриста, ничего не знающего о деле Деборы.

Поскольку Холлидей — кто бы он ни был — ни в коем случае не был дураком, должна быть какая-то уважительная причина, почему он не забросил сумочку в юкатанских джунглях.

Но какая причина?

Бойкая официантка в высокой накрахмаленной наколке принесла мне апельсиновый сок и довольно неаккуратно салфеткой смахнула со стола крошки.

Я мог представить себе только одну причину. Холлидей хранил эту сумочку потому, что, несмотря на то, что при беглом осмотре в ней вроде ничего нет, у него все же не было полной уверенности в том, что то, что он ищет, не находится в сумочке. Когда юноша украл у меня костюм, я понял, что вещь, которую они ищут, должна быть очень маленькой. Но не может же она быть до такой степени маленькой, даже невидимой простым глазом?

Или может? А почему это не может быть что-нибудь написанное? Например, какое-нибудь сообщение, написанное невидимыми чернилами? Которое можно отлично нацарапать где-нибудь на самой сумочке? Может, Холлидей хранит эту сумочку, чтобы потом где-нибудь в лаборатории произвести соответствующий анализ или проявить чернила?

Официантка принесла мне кофе, быстрым ловким движением поставила его передо мной и поправила прическу. Когда я взглянул на нее, я обратил внимание на человека, сидящего за соседним столом. Это был полный, отлично выбритый человек в модных солнечных очках. Перед ним, приставленный к сахарнице, был один из мексиканских детективных романов в оранжевой обложке. В Мексике считается особым шиком читать детективные романы.

Вид этой книги напомнил мне о том, что Дебора тоже дала мне детективный роман. Я уже несколько раз думал об этой книге, не далее как вчера, но ничего не придумал, поскольку я считал, что речь может идти о бриллианте или еще каком-нибудь осязаемом предмете, который нельзя спрятать в книге. Поэтому я и не придал серьезного значения книге. Я был уверен, что Дебора не давала мне ничего, за чем мог бы охотиться кто бы то ни было. Как я уже говорил, убийства не совершают ради того, чтобы завладеть просто обыкновенной книгой.