Влияние Брюха после событий в пустыне вовсе не пошатнулось, а наоборот — выросло. Все знали, что он отважно смотрел в глаза смерти, а потом запутал базаром и развел, как лохов, своих главных врагов и конкурентов. В итоге Вольдемар в Иерусалиме сел в тюрьму по показаниям двоих проституток, Румяный уехал куда–то в Белоруссию, откуда был родом, а Кореец был награжден какими–то мизерными долями, и ему оказывалось всяческое уважение. Все воспринимали его теперь как приближенного Брюха, причем, ни у кого не было и тени сомнения, кто в их связке первый номер, а кто, по-прежнему авторитетный, но второй.

Что же касается Сели, то он исчез, просто пропал куда–то, и его больше никто не видел и не слышал. Практически, половина доходов от массажных салонов и клубов Израиля стекалась человеку, который… хотел, чтобы я стала матерью его ребенка.

Для документальной точности скажу еще, что в районе Хайфы действовала довольно сильная группировка кавказцев, на юге сформировалась шайка отмороженных бандитов под началом некоего Старшины, а кроме этого, было пару десятков мест, принадлежавших местным уроженцам. Эти всегда сохраняли нейтралитет, их места существовали, как правило, подолгу, но никто из них особенно не помышлял о расширении, предпочитая сохранять нажитое и не ввязываться в разборки и войны, в которых сила была бы не на их стороне.

Таким было положение дел в секс-индустрии Израиля, но на прочие области теневой экономики, в частности, наркоторговлю, русские не претендовали, и там работали только старожилы — арабы, евреи, бедуины…

В январе оборот нашего клуба превысил девятьсот тысяч, и я уже мечтала доказать Брюху, что смогу выйти на миллионную отметку, о которой никто раньше не помышлял. А в один из первых дней февраля Каратист избил двоих клиентов, те вызвали полицию, и «Рандеву» закрыли. У полиции было такое право, а теперь появился и предлог.

— Я предупреждала, этот тип опасен, — говорила я Сане и Брюху, когда мы собрались в тель-авивском пентхаузе последнего, сразу после инцидента. Еще с нами был Воха, один из приближенных нашего шефа, молодой качок из–под Одессы, о котором поговаривали, что он был незаконным отпрыском Брюха.

Я не доверяла этим сплетням, но, пожалуй, в их лицах можно было углядеть отдаленное сходство, и вдобавок, ходили слухи, что Брюхо вытащил молодого подбандитка из какого–то неимоверно грязного дела, в котором того то ли опустили, то ли опарафинили, то ли сотворили еще какую–то гадость, которая в блатном мирке значит очень много. В общем, Воха смог начать как бы новую жизнь, и всем своим положением теперь был обязан человеку, который сделал для него намного больше, чем его родной отец, которого он не знал. А поскольку Брюхо никогда не делал чего–либо просто так, то поползли разговоры про тайну происхождения молодого. Однажды Брюхо рассказал мне в общих чертах историю своей жизни, и я сосчитала, что рождение Вохи приходится как раз на период, когда шеф отбывал девятилетний срок. Но, во-первых, можно было ухитриться сотворить ребенка даже на нарах, а во-вторых, сплетня — это такая штука, которая существует сама по себе, даже если противоречит логике. Ну да ладно, речь не о том. Главное, что Воха теперь осуществлял тайные операции шефа по связям с блатными и полицией, и поэтому присутствовал при нашем общении.

— Надо сменить Аньку на управляющего-мужика, — предложил Воха. — Я всегда говорил, что она не справится.

— А в чем ее вина? — поднял голову Саня.

— Она допустила, что ситуация вышла из–под контроля, — Воха упрямо смотрел на меня, ожидая одобрения шефа.

— Что бы ты сам сделал на моем месте? — спросила я.

— Выгнал бы пидора до того, как он распоясался.

— Я докладывала о проблемах с Каратистом, — не сдавалась я. — Если бы решение избавиться от него, было принято, Саня мог это сделать намного раньше.

— Понимаешь, Анка, — Воха обратил на меня уверенный взгляд, — ты нуждаешься в ком–то, чтобы за тебя решили вопрос, а нормальный мужик на твоем месте сам разрулил бы непонятку.

— В отличие от тебя, я хотя бы общалась с ним, — сказала я, — и заставляла выполнять свои требования. Это было непросто, между прочим, но в тот раз он включил заднюю передачу. Если бы на моем месте был тогда ты, то, по всей вероятности, попал бы в больницу со средними повреждениями черепа. Мало того, что Каратист и сам здоров, как бык, у него под боком всегда толпа его шестерок.

— А когда–нибудь он бывает один? — поинтересовался Брюхо, которого, похоже, не заботили наши с Вохой пикировки.

— Разве что в комнате с девчонкой, — сказал Саня.

— Это не годится, — сказал Брюхо и снова задумался.

— Он останется один, — выпалила я, — если я предложу ему свидание.

— Вот как? — поднял брови Саня.

— Глупости, — скривился Брюхо. — Тебе потом смогут отомстить.

— Я не боюсь, — нахально сказала я. Мысль о последствиях меня в тот момент не волновала. Главное было — доказать, что я справлюсь с любой проблемой не хуже, чем эти мужчины. Убедиться самой, что ни в чем не уступаю им.

— У Каратиста есть брат, — сказал Альбинос, который до этого не принимал участия в разговоре.

— Я знаю пятерых его братьев, — сказал Саня, задетый тем, что кто–то другой демонстрирует свою осведомленность.

— Этот брат не ходит с толпой друзей и родичей, — Альбинос продолжал, как ни в чем не бывало.

— Я знаю, о ком вы говорите, — кивнула я.

Брата Каратиста звали Азиз, и он держался как бы в стороне от своего приметного родственника. Ходили слухи, что Султан недолюбливает брата, но я была уверена, что в трудную минуту кровное родство возобладает, если с Азизом что–то случится. Я высказала эту мысль вслух.

— А мы ничего страшного с ним делать не станем, — улыбнулся Саня.

— Аня, помолчи, — поморщился Брюхо, — не лезь в наши рамсы.

И они заговорили дальше, словно бы меня не существовало — сыпались имена, клички, путаные намеки, — эти люди были в своей деятельности настоящими профи, пусть и нелегальными. Главным их оружием была информация, и я вспомнила, как много лет назад в брянской сауне внимательно слушал своих пестрых братков немногословный Клим, как выведывал все детали о чеченцах Николай Николаевич из «Сатурна». А я–то думала тогда, что он просто заговаривает зубы нам с Изабеллой, отвлекает от наших проблем. Теперь, глядя на по большей части молчащего Брюхо, я понимала, как я еще далека от того, чтобы руководить большой разноплановой структурой. Но все–таки я к этому времени хорошо осознавала, что мои женские обидки ничто в сравнении с наукой, которую я старалась впитывать, находясь рядом с этим маленьким щуплым человеком. Наукой управлять.

Азиз был арестован дней через пять после того, как «Рандеву» снова открылся. Он пробыл в заключении не более двух суток, но еще через несколько дней одного за другим закрыли троих «пушеров» из свиты Каратиста. Султан продолжал появляться у нас, но свита его теперь тряслась при виде полицейских, которые патрулировали район вокруг «Рандеву» и прочих злачных мест, обосновавшихся рядом. Впрочем, «пушеры» и не отсвечивали у нас так заметно — они старались побыстрее исчезнуть, принеся добычу. Следствием этого стало то, что Султан теперь часто бывал один или в обществе одного-двух человек, как правило, кого–то из своей дальней или ближней родни.

— Анна, — однажды обратился он ко мне, — присядь. Есть разговор.

— Слушаю, — я оказалось снова в опасной близости от него, и поневоле сжалась от тяжелой агрессивной энергии, исходящей от этого человека. На этот раз он не предложил угостить меня, а сразу перешел к главному.

— В последнее время кто–то хочет сделать мне подляну, — начал Каратист многозначительно. Я молчала, и он продолжил: — Ты, может быть, в курсе, что у меня есть свои люди наверху.

Он поднял вверх сильный палец с желтоватым ногтем. Я не обратила внимания и на этот жест.

— Так вот, я хочу, чтобы те, кто это затеял, знали, что их места вместе с ними самими прикрыть так же просто, как и моих людей. Ты понимаешь, о чем я?