Теоретически Джонатан должен помогать мне. Он утверждает, что проводит своё расследование в другом месте, но каждый раз, когда я следила за ним, то находила его в кафе: он флиртовал с официантками или работал над своим романом.

Также теоретически он должен контролировать меня, в случае, если я сбегу от своих обязанностей и найду собственное кафе. Нужно обдумать этот вариант. У меня даже есть идея для романа. И хотя меня забавляло строить подобные планы, я не могла так поступить. Я слишком сильно люблю свободу, чтобы рисковать, и у меня нет таланта рассказчика.

Однако на этот раз, после слежки я... умолчала часть информации.

Целью был ещё один финансист. В отличие от Моррисона, ему угрожали смертью, так что он нанял телохранителя — молодого человека, которого выдал за личного помощника.

Я узнала об угрозах, подслушав, но не включила эту часть в отчёт. Я обнаружила истинный характер помощника только путем наблюдения. И тоже не написала об этом в отчёте. Моё официальное заключение состояло в том, что цель, Гарвей, уделяет вопросам безопасности не больше внимания, чем другие, но его помощник редко оставляет его одного, поэтому я выманю помощника, позволю Джонатану «подчинить» его, а сама разберусь с Гарвеем.

Все пошло, как можно было ожидать. Разделить их было достаточно легко. Такие вещи незначительные препятствия для того, кто провёл сотни лет, практикуя искусство иллюзии.

Я отвела телохранителя наверх, где ждал Джонатан, а сама поспешила к Гарвею.

Крики о помощи раздались прежде, чем я спустилась. Они взбудоражили Гарвея, как я и ожидала. Мой долг в тот момент состоял в том, чтобы обезвредить финансиста прежде, чем тот достанет оружие. Затем я в безопасности могу отправиться на выручку ище.

Я не сразу разобралась с Гарвеем. Он оказался неожиданно силён. По крайней мере позже я сказала именно это.

К тому времени, как я вернулась наверх, телохранитель избил Джонатана до бессознательного состояния и приготовился нанести смертельный удар. Я выстрелила в него из оружия Гарвея. Затем оставила Джонатана лежать на месте, вернулась к Гарвею и продолжила своё дело. Это моя миссия, которая важнее всего остального на свете, даже жизни моего ища.

Когда я закончила с Гарвеем: он «признался» в убийстве своего охранника, а затем покончил с собой, — я отвезла Джонатана в больницу. Затем я позвонила Кэтрин.

— Я беру всю ответственность на себя, — сказала я Кэтрин, когда мы стояли около больничной койки Джонатана. — Моя работа состояла в том, чтобы защитить его. Я потерпела неудачу.

— Ты не знала о телохранителе.

— А должна была. Это тоже моя работа. Мы должны были лучше собирать информацию…

— Если Джон не узнал о нём, то и ты не могла.

Я затихла и посмотрела на Джонатана, который все ещё находился в бессознательном состоянии после операции (врачи все-таки смогли остановить внутреннее кровотечение). Я перевела взгляд на Кэтрин, ища любой знак, что она будет в тайне довольна его смертью. Я не увидела ни одного.

Она утверждала, что любит его. Она действительно любила его. Я могла это использовать.

— Задания становятся всё опаснее, — пробормотала я. — Инциденты происходили всегда, но в наши дни становится все тяжелее сохранить жизнь ище.

— Инциденты? Такое… такое уже случалось?

Я не сводила глаз с Джонатана.

— Амрита.

Я медленно подняла голову и заколебалась с ответом:

— Совет уверил меня, что уровень ранений на моих миссиях намного ниже, чем у большинства.

— Уровень ранений? — слегка пропищала она. — Я никогда не слышала, что ища могут серьёзно ранить. Ты говоришь не о вывихнутых лодыжках и ушибах, ведь так?

Я ничего не ответила.

— Амрита!

Я снова подняла голову и снова заколебалась с ответом:

— Были... инциденты. Автокатастрофа двоюродного деда Джонатана... не несчастный случай. Эта отмазка, которую совет скормил семье. И были... другие. — Я поспешно добавила: — Но риск со мной незначителен по сравнению с другими.

Это её совсем не успокоило.

Я ничего больше не сказала. Я посадила семя. Нужно дать время ему прорасти.

Неделю спустя Джонатан все ещё находился в больнице, выздоравливая от ран. Я не вернулась в свои покои — как только переступлю порог, больше не смогу выйти. Кэтрин приходилось приносить мою еду и питье из холодильника. Ей не нравилось это делать, но альтернатива — приговорить её единственную помощницу к заключению, пока Джонатан не выздоровеет.

За день до выписки Кэтрин пришла в комнату для гостей, где я временно проживала.

Она молча вошла, молча села, молча пребывала в таком состоянии около тридцати минут. И только потом она произнесла:

— Скажи, как тебя освободить.

Мы должны были поспешить. Единственный способ освободить меня без согласия Джонатана возможен, пока он неспособен дать своё согласие.

Мы дали ему лекарство от жара, чтобы поднялась температура. Одурманенный жаром и несколькими моими иллюзорными уловками, он выдал нам комбинацию к сейфу.

Я взяла все, что нам нужно, провела пальцами по стопкам стодолларовых банкнот, но оставила деньги. Они мне не нужны.

— Ты уверена, что хочешь именно это? — спросила Кэтрин, когда я подготовила ритуал. — Говорят, что когда ракшаси уходит на другую сторону, у него нет загробной жизни. Это твоя загробная жизнь. Другой нет.

— Покой, — ответила я. — Там будет покой.

Она кивнула. Моя смерть, в конце концов, ей выгодна: совет не осудит её или Джонатана настолько резко, как если бы они освободили меня.

Я насыпала магический круг из песка вокруг кровати Джонатана. Зажгла крошечные свечи в нужных местах. Взяла кулон, одну половинку надела себе на шею, другую — Джонатану. Произнесла заклинание. Бесконечные детали, запечатлённые в моей памяти, воспоминания о моем народе, доступны мне и как любые другие виды магии, но требующие помощи Джонатана. Или помощи его физической оболочки — волос, чтобы сжечь, ногтей, чтобы стереть их в порошок, слюны и крови, чтобы смешать их с тем порошком.

Пока Кэтрин ждала с тревогой, я наконец-то сделала себе укол той смеси. Ритуал требовал, чтобы я втёрла её в открытую рану. Я изменила этот момент, и Кэтрин со мной согласилась: так ритуал не выглядел слишком варварским.

Затем я сделала укол Джонатану и начала творить магию.

Джонатан задрожал во сне. Он открыл и закрыл рот, словно ему не хватало воздуха. Кэтрин сжала его руку.

— Что происходит? — с тревогой спросила она.

— Связь разрушается.

Теперь уже дрожала я.

Я чувствовала, что напрягается ненавистная связь, как будто в рефлекторном протесте. А затем медленно, слава богам, она ослабла.

Кэтрин начала несвязно бормотать, что что-то не так. Джонатан не дышал. Почему он не дышал? Его сердцебиение замедлялось. Почему?

Я не открыла глаз, не обращая внимания на её крики и удары по руке, пока связь — наконец-то! — не разорвалась. Последний сильный спазм, и я открыла глаза, чтобы увидеть мир, каким я его не видела уже двести лет. Ярким и манящим.

Кэтрин теперь вопила от горя. Заливалась слезами от того, что сердце Джонатана остановилось.

Я повернулась к двери. Она бросилась ко мне, костыли упали на пол, когда она вцепилась в мою рубашку обеими руками.

— Он мёртв! — кричала она. — Но должна была уйти ты, а не он. Что-то пошло не так.

— Нет, — ответила я. — Всё прошло как надо.

Она закричала в бесконечном вопле отчаяния и гнева. Я подняла её, не обращая внимания на слабые удары и толчки, осторожно усадила на стул и принесла костыли.

Она схватила их и встала на ноги. Когда я попыталась уйти, она преградила мне дорогу.

— Что ты наделала?!

— Освободила нас. Обеих.

— Ты солгала!

— Я сказала тебе то, что ты должна была услышать. — Я переместила её в сторону. — Я не хочу познавать полное уничтожение. Я хочу то, что мне обещали — свободную жизнь. Для этого мне нужно его согласие и инструменты совета. Однако есть одна лазейка. Заключительный акт милосердия ищы для его ракшаси. На смертном ложе он может освободить меня с помощью своего амулета и ритуала.