— У меня есть новая информация, — сказал Фуше.

— Не нужно, — отрезал Наполеон. — Моро дал честное слово. И я верю ему. — Он подал руку Моро, сказав при этом: — Наша судьба очень странна, и никто не знает, что ждет в будущем. А вот этот малый, — он кивнул в сторону Капиу, — уверяет, что способен его предсказать.

— Ну, этот парень пороху не выдумает, — презрительно бросил Моро.

— Счастьем было бы для вас лет эдак через тринадцать не знать пороху, — загадочно парировал ничуть не смутившийся Капиу.

— Этот негодяй, кажется, хочет испугать меня!

— Я не думал пугать вас, — с достоинством ответил Капиу, — но я точно знаю, что порох принесет вам зло.

— Хорош предсказатель, — хмыкнул Моро. — Да это грозит любому военному.

Но тут Капиу сказал нечто странное:

— И даже ошейник вашей собаки не спасет вас.

Слова эти оставили у присутствующих странный осадок прикосновения к тайне…»

Мы привели здесь почти полностью этот полуфантастический рассказ, в котором, вероятно, есть доля правды, чтобы показать читателю, как много легенд слагалось о наших героях, насколько их соперничество было популярным в то время.

Ходила легенда и о самом Капиу, который в июне 1815 года пешком дошел до Ватерлоо, чтобы предупредить Наполеона не давать сражения в воскресенье, 18 июня, англо-голландской армии. Но его задержали на аванпостах и не пропустили к императору. И Ватерлоо было проиграно.

Однако вернемся к нашим соперникам. На самом деле поединок так и не состоялся. Чтобы избежать скандальной дуэли, Фуше отправился просить своего земляка — бретонского генерала Моро — нанести визит во дворец Тюильри, чтобы миром уладить дело. По свидетельству шефа полиции Демаре, Моро не отказался бы от такого визита и разговор двух соперников мог бы смягчить сложившуюся ситуацию… Ситуацию, возможно, да, но он ничего бы не изменил во взаимной вражде двух генералов.

Отныне Моро перестал реагировать на концентрацию вокруг своего имени надежд всех противников режима.

«Это Брут! Он принесет нам диктатуру», — говорили республиканцы о Бонапарте.

«Это Монк! Он восстановит трон Бурбонов», — пророчили роялисты, высказываясь о Моро.

Мы уже упоминали, что к концу 1802 г. вокруг Моро образовался круг известных генералов, таких как Бернадот, Декан, Лаори и др. В следующем году в некоторых французских городах, в том числе в Ренне, на стенах домов стали появляться афиши с лозунгами: «Да здравствует республика! Смерть ее врагам! Да здравствует Моро! Смерть первому консулу и его приспешникам!»

Некий господин Фош-Борель, из эмигрантов, временно проживавший в Англии, отправился в Париж, чтобы примирить двух других генералов — Моро и Пишегрю. Последний был выслан из страны и не имел разрешения первого консула на возвращение во Францию. В миссию Фош-Бореля, как мы полагаем, входила компрометация Моро, чтобы привлечь его на сторону Пишегрю. Однако со своей задачей он не справился, так как не знал строгих республиканских убеждений героя Гогенлиндена.

В Париже насчитывалось по меньшей мере семь тысяч офицеров, уволенных со службы, которые надеялись на Моро и мечтали привести его к власти, не имея возможности продолжить службу, либо получив отказ первого консула о восстановлении в армии. Кроме того, весь свет Парижа избрал Моро своим кумиром. Однажды на приеме у второго консула Камбасереса гости настолько плотно окружили Моро, что можно было подумать, что это его собственный дом и что он здесь хозяин, а Камбасерес — его церемониймейстер.

Естественно, что Бонапарта не могла не тревожить такая популярность соперника, почти равная его собственной.

В канун нового, 1802 года военный министр давал официальный ужин. Моро был среди приглашенных. Он вновь не надел свой генеральский мундир и явился к министру в гражданском платье. Его скромный драповый сюртук контрастировал с великолепной униформой присутствовавших офицеров. Украшенные золотым и серебряным шитьем мундиры, белые лосины генералов, шелковые чулки и туфли с дорогими пряжками высших должностных лиц Консулата контрастировали со скромным костюмом генерала Моро, что давало повод пересудам и разным комментариям.

Умышленно ли Моро создал этот контраст? Намеревался ли он таким образом выразить свой протест почти королевской пышности, окружавшей первого консула, мы не знаем; но точно известно, что роялистская и республиканская оппозиция считала, что Моро решил преподать урок скромности приспешникам режима.

На самом деле Моро любил простую и скромную одежду, вернее — свободную и удобную. Ведь его знаком Зодиака был Водолей, а человек, родившийся под этим знаком, ради свободы готов жертвовать многим. Вместе с тем его отличало тонкое чувство вкуса. Он не скрывал, что любил жить на широкую ногу, ценил уют, ему нравилась красивая мебель, и он предпочитал хорошие книги. Моро с удовольствием предлагал своим гостям великолепно украшенный стол с изысканными угощениями. Как и все Водолеи, находящиеся под воздействием непредсказуемой планеты Уран, Моро отличали тонкий юмор (иногда и злой язык, из-за которого он часто страдал), оригинальность мысли и не только, независимость, гордость и непредсказуемость поступков. Вместе с тем он всегда оставался мягким, чутким, вежливым, дипломатичным, спокойным, добрым, симпатичным и ласковым человеком. Он, как и многие Водолеи, не страдал серьезными болезнями. Единственным уязвимым местом — были ноги, особенно голени и лодыжки. Как и все Водолеи, Моро не любил холод зимой и излишнюю влажность летом. Он не любил брать взаймы и никогда не давал в долг большие суммы. Астрологическая наука учит: «Так, как мыслит Водолей сейчас, мир будет мыслить через пятьдесят лет». В этом смысле нельзя отрицать тот факт, что Моро обладал даром предвидения. Как искусный шахматист, генерал просчитывал вперед возможные ходы своего оппонента, и эта его способность не раз оказывала ему услугу в бою.

В своем отреставрированном загородном поместье Гробуа Моро вел жизнь крупного сельского помещика, а в Париже, в особняке на улице Анжу жил как буржуа высокого происхождения.

Даже во время боевых действий генерал не отказывал себе в маленьком комфорте. В этой связи интересна характеристика, которую дал герою Гогенлиндена сам Наполеон, уже находившийся в ссылке на острове Святой Елены: «Моро был смелым человеком, но ленивым и бонвиваном. В своей штаб-квартире он ничего не делал, за исключением того, что сидел, развалясь на диване, или ходил по комнате с курительной трубкой во рту. Его редко можно было застать читающим книгу. По своей природе он обладал хорошим характером, но находился под большим влиянием своей жены и тещи, которые составляли пару больших интриганок… Я рекомендовал Моро жениться на его будущей супруге по настоянию Жозефины, которая любила ее, потому что та была креолкой…»

Дальнейшее повествование покажет, насколько прав был Наполеон, давая такую характеристику нашему герою.

Только у себя дома Моро нравилось быть больше всего, находясь в окружении семьи и друзей; и если он понемногу стал выходить в свет, начиная с зимы 1803 года, то лишь только потому, чтобы не лишать свою супругу радости общения и успеха, который она неизменно имела в парижских салонах как прекрасная исполнительница музыкальных произведений и грациозная танцовщица.

Салоны конкурировали друг с другом за честь пригласить к себе героя Гогенлиндена. Однако супружеская чета Моро отдавала предпочтение салону небезызвестной мадам Жюльет Рекамье.

Жюли Рекамье и Эжени Моро были знакомы с детства, так как их матери были подругами. Поэтому сейчас им было легко восстановить дружеские отношения. В это время Жюли было 24 года, и она была женщиной удивительной красоты. Ее старый муж был банкиром и женился на ней, как если бы приобрел дорогую статуэтку. Он ничего не требовал от нее, кроме одного — позволять восхищаться ею. Он не относился к числу тех эгоистов-любителей, которые, обладая дорогим сокровищем, прячут его в сейф и изредка достают, чтобы в одиночестве полюбоваться им. Он считал, что и другие имеют право созерцать ее грацию. «Бог создал красоту, чтобы все могли любоваться ею», — сказал кто-то из великих. Но банкир также знал, что помимо красоты Жюльет обладала тонким умом и проницательностью. Она разжигала пламя страсти, но сама в нем не сгорала. Пренебрегая любовью, ее сердце билось ради дружбы. Но ее дружба походила на любовь и была пылкой, страстной, всепоглощающей. Счастливы те, кого она избирала.